Гас и сам уже пришел к этим выводам. Но почему ему так приятно, что человек, которого он всей душой ненавидит, подтвердил разумность его решения?
– Лишь одно не дает вам покоя. Проголосуют ли за гея в таком захолустье, как Бат?
– Вы опять за свое.
– А меня убеждать и не надо. Я всего лишь хочу сказать, что если бы рядом с вами была симпатичная женщина, дело бы точно выгорело.
Гас спрятал письмо в конверт.
– Вы сказали, что вам нужна “парочка одолжений”.
– Точно. – Курт выпрямился и исполнил большими пальцами короткое барабанное соло на столе. – Чуть не забыл. Я хотел попросить, чтобы вы – разумеется, если вам нетрудно, – пока меня нет, присмотрели за Элис. Проследили, чтобы у нее все было в порядке. А то нам снова переезжать, и она вроде как нервничает. Я послезавтра лечу в Калифорнию. Нужно найти нам жилье, познакомиться с моими новыми подчиненными, раздать им ценные указания, договориться с перевозчиками и сделать еще массу всего. К середине месяца должен вернуться, и, как я уже говорил, больше вы нас не увидите.
Курт встал – бокал его опустел, как и бутылка – и протянул Гасу руку. Тот замялся, и Курт явно обиделся.
– Ладно вам, – сказал он, – никто же не умер. Надо уметь проигрывать. Давайте расстанемся друзьями, мне так будет легче.
Гас, проклиная себя, пожал ему руку.
– Так обещаете? Вы присмотрите за Элис, пока меня нет?
– Да, это я сделаю.
– А знаете что, – добавил Курт, – если вы правильно разыграете свои карты, в итоге получите всё, что хотите. – Он снова пожал плечами. – Или думаете, будто хотите.
Получается, размышлял Гас, они заключили сделку, а на кону, как пластмассовая фишка, была Элис. Разве он с самого начала не предчувствовал, чем кончится? В последующие недели Гасу стала ясна истинная природа их уговора. Гас, как и обещал, присматривал за Элис. Она казалась еще беспокойнее обычного, но обращалась к нему разве что с просьбой купить молока и яиц, если вдруг Гас зайдет в магазин, а больше и ни за чем. Гас не спрашивал себя, почему их автомобиль исчез с подъездной дорожки, – наверняка Курт уехал на нем в Олбани и оставил его там на долгосрочной парковке в аэропорту. Элис машину не водит, она ей ни к чему. Как-то утром Гас спросил Элис, почему, если она решила спать меньше, у них дома всегда темно, среди бела дня окна плотно зашторены.
– Ему так больше нравится, – ответила Элис.
– Но Курта нет дома, – указал Гас. – А что нравится вам?
И Элис словно впервые задумалась о том, что же нравится ей. Занавески раздернули, комнаты залил естественный свет, и Гас заметил, что кое-чего не хватает. Он был здесь всего второй раз и в первый визит особо не присматривался, но вроде бы на обеденном столе в кухне раньше стоял ноутбук? И радиоприемник?
– Курт звонил? – спросил Гас назавтра.
– Кажется, нет, – ответила Элис так, будто в вопросе его был подвох.
Гас увидел пузырьки с лекарствами, выстроившиеся вдоль всего кухонного подоконника: паксил, ксанакс и другие, сплошь рецептурные препараты.
– Мне нездоровится, – пояснила Элис, когда Гас спросил ее, зачем все это. – С ними я меньше боюсь.
Курт отсутствовал уже неделю; Гас спросил Элис, можно ли ему взглянуть на их спальню. Если Элис его просьба и показалась странной, она не подала виду. В шкафу на вешалках оставалась кое-какая одежда Курта, но ее оказалось меньше, чем можно было ожидать. В комоде лежало его нижнее белье, несколько непарных носков и пожелтевшие носовые платки – у себя дома Гас прятал такое в самую глубь ящика, – но куда подевались все хорошие вещи? Постепенно Гас осознал, что видит перед собой нечто вроде змеиного выползня, и вспомнил кое-какие фразы из последнего разговора с Куртом, на которые поначалу не обратил внимания. Курт дважды сказал “больше вы нас не увидите”. Точнее, это во второй раз он сказал “нас”. А вот в первый – “меня”. Оговорился. Курт не вернется.
И постепенно, точно решение отдернуть занавески позволило пролить свет на все стороны ее жизни, Элис явно пришла к такому же выводу, хотя и твердила, что Курт вот-вот возвратится и они начнут новую жизнь в Калифорнии. Она говорила об этом так, будто запускала пробный шар. Возразит ли ей Гас?
– Давайте я сегодня приготовлю нам ужин, – предложил он ей однажды утром, перед тем как уйти на работу.
Он все приготовит у себя и принесет к Элис. Они поедят в заднем патио, оставив дверь на кухню открытой, чтобы Элис не пропустила телефонный звонок.
– А мне это можно? – уточнила Элис, когда Гас предложил ей вина, и Гас ответил, что от одного бокала ей ничего не будет.
Еще он посоветовал Элис проконсультироваться с врачом и уточнить, действительно ли ей необходимо принимать все эти препараты. После десерта Гас встал, чтобы вернуться к себе, и спросил – так, словно эта мысль только что пришла ему в голову:
– Вы не против, чтобы отныне о вас заботился я?
Элис устремила на него отчасти наивный, отчасти проницательный взгляд.
– Вы очень хороший человек, – ответила она, – но как же Курт?
– Когда он вернется, мы с ним это обсудим.
В ту ночь, лежа в кровати, Гас вспоминал тот год, что провел в Корее – ближе к концу войны. О службе своей он никогда никому не врал, но, если не спрашивали, не рассказывал, что в боях не участвовал, а занимался снабжением. Именно там он постиг, чего стоит и как устроена жизнь, как налаживать связи и делать дела ради общего блага. Вернувшись на родину, он уже знал, как получить максимальную выгоду от закона о льготах для бывших военнослужащих, а в государственном университете Олбани изучил премудрости еще одной сложной системы и понял, как в ней преуспеть. В колледже он плодотворно и честно (или как минимум не бесчестно) занимался научной работой. Но когда зазвонил телефон, Гас с большой теплотою вспомнил парнишку, с которым некогда служил в интендантстве.
– Ну что, – спросил Курт, – как дела у прекрасной Элис?
– Мы ужинали у вас в патио. Она все еще верит, что вы за нею вернетесь.
– Но вы уже понимаете, что это не так.
– Вы вообще женаты?
– Боже упаси. Откуда вы это взяли?
– Во-первых, из вашего резюме. Во-вторых, она называет вас мужем.
– А, точно.
– То есть вы хотите сказать, что мы больше вас никогда не увидим.
– Я не планирую возвращаться в Шуйлер, мать его, Спрингс, если вы это имели в виду.
– Разумеется, именно это я и имел в виду.
– Спите спокойно, – ответил Курт, и Гас ему отчего-то поверил. – Кстати, о покое. Вы хоть понимаете, как легко от меня отделались?
Гас отлично понимал.
– Прощайте, Курт, – сказал Гас, но тот уже повесил трубку.
За прошедшие десять лет Гасу практически удалось выкинуть Курта из головы. Правда, на следующее утро после того, как Гаса выбрали мэром, он отыскал телефон Джейн Эпплбаум, которой некогда послал рекомендательное письмо Курта. Оказалось, она уже не работает в администрации, только преподает.
– Я знаю, кто вы, – сказала она с плохо скрываемой злобой, когда Гас представился. – Вы хотя бы догадываетесь, сколько бед натворил здесь этот человек? Разрушил браки. Погубил карьеры. Одного коллегу довел до самоубийства.
– Значит, он уехал? – уточнил Гас, и Джейн ответила: да, и уже давно. Вроде бы он теперь где-то в Европе, работает… в НАТО? Или в ООН? Она толком не помнит.
Гас пристыженно поблагодарил и хотел было повесить трубку, но Джейн проговорила:
– Кем надо быть, чтобы поступить так, как вы? Если вы всё знали, как могли написать такое письмо? – Но к праведному возмущению в голосе Джейн примешивалось что-то еще.
– Вы-то сами разве не написали такое же? – спросил Гас.
Ответом ему было молчание.
Ну что ж, сказал он себе, чью-то жизнь погубили, а чью-то спасли. Элис бросила пить большую часть своих препаратов – и изменилась до неузнаваемости. Она не то чтобы оказалась общительной и дружелюбной, но все же отныне жила полной жизнью, а не пряталась в темноте. Вскоре время, проведенное с Куртом, забылось, как скверный сон. Гас старался не произносить его имени, потому что Элис всегда замолкала и, видимо, оплакивала потерянные годы. В месяцы перед свадьбой Элис приободрилась, и Гас даже тешил себя надеждой, что Курт прав и вряд ли успел причинить ей сколь-нибудь серьезный вред. Ей просто нужен хороший мужчина.
Церемония бракосочетания была скромная, они расписались в мэрии и сразу уехали в свадебное путешествие в Италию. Той зимой Гасу предложили купить особняк на Верхней Главной, и он прилично потратился на ремонт. Вернувшись на родину, они сразу же и переехали, а старые дуплексы отошли другому факультету. Элис уверяла, что обожает их дом, но Гас понимал, что просторный особняк внушает ей робость, даже, пожалуй, страх. Ее смущало, что у них отдельные спальни, хотя Гас объяснил: это чтобы дела городские не будили ее среди ночи. Чуть погодя к ней вернулись былые тревоги. “Иногда на меня находит”, – отвечала Элис, когда Гас спрашивал, что с ней, почему она так волнуется. “Но ведь его больше нет”, – возражал Гас. Разве не Курт был первопричиной всех ее бед? И если не он, то кто же?
Той осенью – Гас преподавал последний год – ему позвонили из полиции кампуса. Элис ломилась к жильцам их старого дуплекса, видимо полагая, что по-прежнему там живет.
– Но ведь вы не мой муж, не так ли? – воскликнула она, когда Гас приехал за ней; судя по тону, Элис сомневалась не столько в том, что они женаты, сколько в том, соответствует ли Гас сложившимся у нее представлениям, каким должен быть муж.
Сегодня утром, когда Гас сидел на их с Элис скамье в парке “Сан-Суси”, больше всего его беспокоило то, о чем он не знал. Как, бишь, говорил Курт? Что если он, Гас, разыграет свои карты правильно, то в итоге получит всё, чего хочет? Так это он сам разыграл свои карты или все же их за него разыграл Курт? Когда Гас принимал решения, ему казалось, что делает это самостоятельно, теперь же он в этом сомневался. Надо отдать Курту должное: он слово сдержал и в Шуйлер-Спрингс не вернулся – по крайней мере, насколько знал Гас. Вряд ли Элис сегодня видела именно Курта. Вполне возможно, она вообще не видела никого. Когда его жена слетала с катушек, образы в голове становились для нее реальнее мира, который она воспринимала органами чувств. И Курт, пусть и отсутствующий, это подтверждал, а Гас по-прежнему верил, что больше они его не увидят. Еще Гас сомневался в том, правда ли Элис нужен всего лишь хороший мужчина. Сам-то он не хороший. Теперь он знал это наверняка. Он стремился не просто быть хорошим мужем, но и приносить Элис пользу, однако пока что она приносила и ему, и его карьере куда большую пользу, чем он ей. Люди чувствовали присущую Элис слабость и доброту, тянулись к ней – и ценили то, что Гас так заботится о жене. Каким-то странным образом подобное их отношение трансформировалось в голоса избирателей. Курт, разумеется, предвидел, что так и будет.