лось на части.
И лишь через пару кварталов Рут осенило, что машины Салли возле дома не было, а значит, он рано встал и куда-то уехал. Порой, если ему не спалось, он дожидался на задворках закусочной, пока Рут приедет и откроет дверь. Если он и сейчас окажется там, Рут, конечно, поворчит, но, по правде сказать, очень ему обрадуется, пусть даже и оттого лишь, что со спокойной душой поймет: синее пламя вспыхнуло не из-за него. До чего же все в жизни сложно.
– Ты же знаешь о сексе, да? – неожиданно для себя самой спросила Рут внучку.
Тина повернулась и недоуменно уставилась на нее.
– Я с тобой разговариваю, – продолжала Рут. – Если ты меня слышишь, подними левую руку.
Тина подняла правую.
– Очень смешно, – сказала Рут, хотя Тина, может, и не шутила.
Девочка с детства путала лево и право. Рут пыталась ее научить: брала малышку за запястья, вытягивала ее ручки вперед ладонями вниз, объясняла, что большой и указательный пальцы на левой руке образуют буковку “L”. Но если позже Рут случалось проверить, запомнила ли Тина, чему ее научили, та послушно вытягивала вперед ручки, на этот раз ладонями кверху, и уверенно называла правую левой. Может, она и тогда шутила?
– Я серьезно, – продолжала Рут. – Мальчики хотят секса. Даже самые милые.
Тина по-прежнему безучастно таращилась на нее, но чуть погодя отвернулась и уставилась в окно, как будто бабка ничего ей не говорила.
– Ты же знаешь, что можно забеременеть, да? – не унималась Рут. – Ты знаешь, как это бывает?
Тина вновь подняла правую руку.
– Что это значит? Ты меня слышала или ты хочешь задать вопрос?
Опять эта полуулыбка.
– Знаешь, что я думала в твоем возрасте?
Тина снова подняла правую руку.
– Что можно забеременеть, если мальчик потрогает твою грудь. – И это была правда. Рут действительно так думала, хотя она тогда была намного младше Тины. – А потом один мальчик это сделал.
Рут свернула в проулок между закусочной и аптекой “Рексолл”. У помойного бака стояла машина Джейни. Пикапа Салли не было ни здесь, ни на проезжей части. Рут снова вспомнила синее пламя.
– А ты? – спросила внучка.
– Что – я?
– Забеременела? – Тина явно улыбалась.
– Смеешься? Стебешься над бабкой?
Тина кивнула и улыбнулась еще шире.
– Этот мальчик был дедушка?
Рут заглушила мотор.
– Мы с твоим дедушкой тогда еще не были знакомы.
– Тогда кто это был?
– Просто мальчик. Ты его не знаешь. Он уже умер.
– Когда?
– Погиб на войне.
– На какой?
– На той, в которой участвовал.
– Ты на меня сердишься?
– Нет, я сержусь на войну.
– Почему ты ему разрешила?
– Уйти на войну?
– Нет, потрогать тебя.
– Я не разрешала. Он сам.
– А другим мальчикам разрешала?
– Почему мы говорим обо мне?
– Чтобы я поняла.
– А, да. – Рут спрятала ключи в сумочку и добавила: – Наверное, мне было приятно. – Это признание вогнало ее в краску, хотя Рут и не знала, какой себя стеснялась сильнее – той ли девочки, которая позволяла мальчикам ее лапать, или бабушки, которая отговаривает внучку вести половую жизнь. – Мне казалось, что я чего-то стою. У меня не было никого, кто сказал бы мне это, и когда об этом говорили мальчики, я им верила.
Тина посерьезнела.
– То есть мальчикам верить не нужно?
– Ох ты черт, Два Ботинка, да если б я знала. Они и сами верили в то, что говорили мне, – некоторые из них точно. Главное – какой ты себя ощущаешь.
– И какой ты себя ощущаешь?
– Сейчас?
Девочка пожала плечами.
– Старой, – призналась Рут. – Глупой. И бестолковой.
Тина молча смотрела на бабку.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжала Рут. – Если я такая глупая и бестолковая, почему берусь тебе советовать?
– Я думала не об этом.
Рут подалась к внучке и крепко ее обняла.
– Просто я не хочу, чтобы ты страдала. – Рут прослезилась.
– Мама говорит, ты не любишь дедушку.
– Да?
– Она думает, ты любишь Салли.
– Она тебе так сказала?
Тина покачала головой:
– Она так думает.
– А ты читаешь мысли?
Девочка серьезно кивнула.
– Окей, о чем я сейчас думаю?
– Что мы опаздываем.
– Угадала, – ответила Рут, потому что именно об этом и думала. Пора начинать работу.
Рут отерла глаза рукавом, глубоко вздохнула и собиралась выходить из машины, когда Тина сказала:
– Страдаешь ты, а не я, бабушка.
Они вошли с черного хода, Рут подперла тяжелую дверь, чтобы проветрить помещение. Скоро приедет доставка. В дальней комнате, где стояли посудомойка и небольшой кулер, Рут заметила, что приходил уборщик Клири и вымыл полы. Клири – пьяница, на него нельзя положиться, особенно в пятницу вечером. Порою в субботу утром Рут заставала его спящим на длинном столе из нержавейки, где обычно сохла посуда, но вчера вечером он вымыл полы и даже выбросил мусор.
– Если тебе не надо делать уроки, то мне твоя помощь не помешает, – сказала Рут внучке.
– Сегодня выходной.
– Ты дочитала ту книгу, которую вам задавали? “Зверинец”?
– “Звериная ферма”[39], – поправила Тина. – “Зверинец”[40] – это кино.
– Я спрашивала, дочитала ты или нет.
Тина промолчала. По ее мнению, она уже ответила на вопрос.
– Для начала разбери посудомойку, – велела Рут.
Перед уходом она всегда загружала последнюю партию. И если с утра посетителей будет много, ей понадобятся все кружки, какие есть.
Рут вышла в зал, включила кофемашину, выложила на гриль аккуратные ряды бекона и сосисок. Обычно она доводила их до полуготовности и дожаривала уже после, когда поступали заказы. Будь здесь Салли, он схватил бы черствый ломтик вчерашнего хлеба и обмакнул в шкворчащее сало. И хотя Салли уверял, что совсем не любит готовить, Рут не знала другого мужчины, который настолько свободно чувствовал бы себя на кухне. Ее ритм он чуял нутром, предугадывал, когда Рут понадобится протиснуться мимо него между столом и грилем, тогда как муж Рут – что дома, что в закусочной – вечно умудрялся растопыриться именно перед той дверью – холодильника ли, духовки, буфета, – которую ей требовалось открыть. Разумеется, отчасти это происходило из-за его габаритов, но Зак и в принципе никогда ничего не предвидел, притом что последовательность действий была абсолютно предсказуема и разворачивалась у него на глазах. А вот Салли, даже если стоял спиной к Рут, чувствовал, где она и почему, и всегда отступал на шаг, вперед или назад, пропуская Рут туда, куда ей нужно. И в постели он вел себя так же, Рут всегда это нравилось. Ему бы еще хоть каплю душевной чуткости, нередко думала Рут. Но, конечно, мужчинам вечно приходится все повторять. И даже тогда…
В зал вышла Тина – руки мокрые, разбирала посудомойку – с двойным подносом стаканов для воды и кружек для кофе, зазевалась и неаккуратно опустила поднос на стол, так что посуда задребезжала.
– Полегче, – рявкнула Рут. Она уже заказала в Олбани новую посуду, но пока ее не привезут, каждый стакан на счету, разбивать ничего нельзя.
– Извини, – огорченно ответила девочка.
– Вот разбудишь мать, будет тебе “извини”.
Рут знала, что Джейни вчера работала в “Лошади”, и готова была побиться об заклад, что после смены дочь пошла куда-нибудь выпить, раз Тина ночует у деда с бабкой. Рут наблюдала, как внучка расставляет стаканы и чашки на полке, и думала вот о чем: пройдет несколько лет, и у Тины, возможно, родится ребенок, и с ним будет нянчиться уже бабушка Джейни. Эта мысль вогнала Рут в такую тоску, что она отвернулась к шипящему грилю и принялась длинной лопаткой переворачивать сосиски и бекон. Краем глаза Рут заметила, что Тина, направившаяся было с пустым подносом в заднюю комнату, вдруг застыла как вкопанная.
– Бабушка!
– Что?
Тина не ответила, Рут подняла глаза и увидела, что дверь в квартиру ее дочери открыта. На пороге стоял Рой Пурди, босой и по пояс голый, из-за пояса его сползших джинсов торчали пучки лобковых волос. На бледной груди красовалась татуировка-меч, его острие курьезно скрывалось под шейным ортезом из пенополиуретана. Лицо Роя по-прежнему оставалось несуразно распухшим, зрачки были расширены. Долго он так стоял и смотрел на них?
– Не очень-то ты мне рада, – произнес он, обращаясь к дочери, хотя смотрел на Рут. – Даже не обнимешь несчастного папку?
Рут шагнула вперед, заслонила собою Тину. Рут так и подмывало длинной лопаткой, как смертельным оружием, продлить эту наглую ухмылку Роя от уха до уха.
– Что ты здесь делаешь?
– Думаю, ма, вы и сами уже догадываетесь, что меня сюда пригласили.
Рут ринулась вперед.
– Прочь с дороги, – бросила она Рою и устремилась мимо него в квартиру, где в сумраке спальни на постели лежала голая Джейни.
Рут поначалу решила, что дочь мертва, вспомнила, как та в детстве ковыляла по дому на маленьких пухлых ножонках и тянулась к матери, чтобы та взяла ее на руки. Он все-таки убил ее, подумала Рут. Но потом учуяла в душной комнате запах секса, заметила, что дочь не только дышит, но и негромко похрапывает. На тумбочке возле кровати стояла пустая бутылка “Сазерн комфорт”[41], любимого пойла Роя. Рут включила ослепительный верхний свет и с силой пнула матрас.
– Что? – Джейни резко села в кровати и, прищурясь, уставилась на мать. – Бля.
– Что он здесь делает? – Рут указала блестящей лопаткой на Роя, который, налив себе стакан воды, вернулся в спальню.
Джейни посмотрела на него и со стоном произнесла:
– Мам, ну не начинай. – Джейни спряталась под одеяло, натянула его до груди. – Я тебя предупреждаю, окей? Не надо.
– Поздно. Я уже начала.
Рой большим пальцем ловко поддел колпачок пузырька с прописанными ему таблетками, вытряхнул капсулу на ладонь, проглотил и, мерно двигая кадыком, запил целым стаканом воды.