цейский участок и еще один в 911, вызвать “скорую”. Не потому что это его спасет, а чтобы никто из тех, кто ему дорог, не наткнулся на его тело. Он подумал о Рубе: скоро пса надо будет выпустить из трейлера. После звонка в 911, если останутся силы и получится отдышаться, он позвонит в “Лошадь” и попросит Карла позаботиться о собаке.
“Шевелись”, – велел он себе, поскольку так и сидел в машине, думал о том, что нужно сделать, вместо того чтобы взять и сделать. Думать было проще, чем делать, – пожалуй, впервые в жизни – и не так больно. Еще одна причина поверить в то, что конец близок.
Он дошел до середины дорожки, когда в голове его, как всегда неожиданно, всплыл вопрос, который ему давным-давно задавала мисс Берил: “Тебя никогда не смущает, что ты не сумел лучше распорядиться жизнью, дарованной тебе Богом?”
И даже сейчас он не мог бы ответить наверняка. А должно смущать? Может, зря он с таким наслаждением делал всё по-своему, пусть и с большими усилиями? Может, зря он давил в себе неуверенность и сожаления, не давал им укорениться? И действовал эгоистично, вечером каждого дня неизменно усаживаясь на табурет между мужчинами, которые, как он сам, упрямо хранили верность тому, что считали своей натурой, тогда как могли бы хранить верность семье, традициям, да хоть бы даже тому, что прежде себе обещали?
“Нечасто, – отвечал он мисс Берил. – Иногда”.
Когда Салли вернулся с чужбины, мисс Берил сразу отметила совершившуюся в нем перемену и, несомненно, почуяла, что новообретенное умение расставаться с собою прежним станет одной из его величайших способностей. Он, конечно, всегда был упрям, но война научила его двигаться дальше, а это значило, по его мнению, что нужно идти вперед, шаг за шагом, когда прочие остановились, и не прекращать усилий.
Вот только сейчас, когда он почти добрался до задней двери, все накренилось, он опустился на колени на жесткую землю и в следующий миг ощутил подбородком гравий.
“Ну вот”, – подумал он. Так все и закончится, так все и должно закончиться. Вот и наступил тот день, когда сделать шаг попросту невозможно, когда движение вперед, на которое он полагался всю свою жизнь, подвело его, и взаимно. “Встать, солдат”, – скомандовал он себе, но тело уже не повиновалось приказам. Казалось, весь мир съежился до тишины и боли, вторая была мощной, а первая невыносимой. Из последних сил он достал Уиллов секундомер. Нажал на кнопку, мерное тиканье оглушало, успокаивало, пусть даже и означало, что время его истекло.
Приближались шаги, но Салли их не услышал.
Норма
Когда он подписал последнюю из необходимых больничных бумаг – левой рукой, неловко, как неспособный ребенок, – была почти полночь. Благодаря лошадиной дозе антибиотиков к Реймеру вернулась рассудительность – или ее остатки, – а с ней и привычная депрессия. Даже не верится, что всего лишь шесть часов назад в таверне у Герта ему было плевать на весь свет, вообще на всё. Оттяпают правую руку? Ну и что? Даже то, что Джером – совсем спятивший, с диким взглядом – тыкал в него пистолетом, толком его не встряхнуло. Мысль о том, что Джером и впрямь может выстрелить, отправив к праотцам и Реймера, и подлого гнусного манипулятора Дуги, скорее радовала, как избавление, чем пугала. Позабыв о благоразумии, Реймер забыл и свои заботы, но сейчас, когда к нему вернулась рассудительность, он первым делом намеревался сделать так, чтобы Бат с его мириадами унижений постепенно уменьшился в зеркале заднего вида.
Правда, прежде чем сделать это, придется арендовать пикап, на попутке добраться до своей машины, купить картонные коробки и всякий упаковочный материал, освободить кабинет в участке, упаковать немногие вещи, остававшиеся дома. Успеет ли он это всё за один день? Сумеет ли с одной рукой собирать и заклеивать скотчем коробки? Рана на изувеченной руке, промытая и перебинтованная, ныла нещадно, невзирая на обезболивающие, рука была как деревянная. Удастся ли за такое короткое время отыскать помощника? Торопиться-то, в общем, незачем, да и ехать Реймеру некуда, просто ему не хотелось лишний раз ночевать в “Моррисон-армз”. Куда обычно уезжают дураки? Быть может, есть место, где им рады, и он там сойдет за своего? Место, где обитают стареющие мужчины, неспособные позабыть об измене покойной жены? Которые при этом влюбляются, как подростки, стесняются своих чувств и никак не могут понять, взаимна ли их симпатия? Есть ли в мире такое место?
Когда Реймера наконец отпустили, в коридоре его ждала женщина. Коротко стриженная шатенка, на вид лет пятидесяти с небольшим, в брюках и твидовом пиджаке.
– Я надеялась перехватить вас, пока вы не уехали, – сказала шатенка. – Мы можем поговорить у меня в кабинете.
На табличке значилось: “ДОКТОР ПАМЕЛА КУАДРИ”.
– Мы разве знакомы? – спросил Реймер, усаживаясь на предложенный стул.
– Нет, – ответила доктор Куадри, – но Джером Бонд – мой пациент.
– А, – ответил Реймер.
Значит, она психиатр.
Бедняга Джером. Реймер, конечно, слышал от Кэрис, что у Джерома бывают панические атаки, но никогда не подумал бы, что здоровое и разумное человеческое существо способно настолько слететь с катушек, как Джером за последние двадцать четыре часа. С тех пор как ему попортили машину, его не узнать. В “скорой” он свернулся калачиком, на Реймера не глядел, разговаривал только с медиками. “Вы хоть знаете, что это такое – любить? – прорыдал он, когда ему пытались измерить давление. – Я имею в виду, любить по-настоящему? Вы хоть знаете, что такое любовь?”
Реймером (а он соображал с трудом, его лихорадило, боль в руке по силе граничила с религиозным экстазом) занимался другой фельдшер – строгая девушка, которая всё щелкала пальцами у него перед носом и говорила: “Мужчина, глаза на меня. Нас это всё не касается”. Реймер в ответ рассмеялся. “Вообще-то касается, – прошептал он. – Этот тип говорит о моей жене”.
– Он поправится? – спросил он сейчас женщину по фамилии Куадри.
– О Джероме чуть позже, – ответила та, – сначала расскажите мне о вашей руке. – Она, как и все знакомые Реймеру женщины, явно с первого взгляда поняла, о чем он не хочет разговаривать.
– У меня была небольшая… ссадина. Она воспалилась. И это привело к заражению. – Реймер скрестил руки на груди, пряча травмированную ладонь. Может, если эта женщина не будет ее видеть, то утратит к ней интерес.
– Почему же вы раньше не обратились в больницу?
– Возможности не было.
На это она ничего не сказала, лишь сверлила его глазами, пока он не потупился.
– Я слышала, вы ее сильно расковыряли. Как вы думаете, почему вы это сделали? Почему причинили себе такую сильную боль?
– Ссадина очень зудела, – пояснил Реймер. – Я, по-моему, даже не замечал, что чешу ее.
– И что вы чувствуете теперь?
– Адскую боль.
– Как вы думаете, вы впредь станете ее ковырять?
– Нет, – поклялся Реймер. По правде сказать, при одной лишь мысли об этом его охватила дурнота. – Так что там Джером?
Куадри ответила не сразу, сидела и с любопытством разглядывала Реймера, будто он ходячая загадка.
– Мистер Бонд страдает от острого тревожного расстройства, – сообщила она наконец. – И в последнее время ему стало хуже. Ему дали успокоительные, непосредственной опасности нет, но он нездоров. Что такое?
Реймер осознал, что нахмурился.
– Дело в том, что… даже не знаю. Ничего, что вы мне об этом рассказываете?
– А что в этом такого?
– Разве это не… конфиденциальная информация?
– У меня сложилось впечатление, что вы и так в курсе.
– Его сестра, Кэрис, – Реймер снова потупился, покраснел, – моя подчиненная. Она волнуется за него.
– А вы, мистер Реймер? Вы волнуетесь за него?
– Разумеется.
– Я спрашиваю, потому что он уверен, что вы его ненавидите.
– Ну, – произнес Реймер, – в общем-то, да. У него был роман с моей женой.
– И когда вы об этом узнали?
– Сегодня днем.
– Он говорит, вы его мучаете. Вы давно пытаетесь заставить его признаться в этом романе.
– И как именно я его мучаю?
– Звоните ему среди ночи.
– Да я даже не помню, когда последний раз звонил Джерому. – Куадри бросила на него странный взгляд, и до Реймера дошло, что его слова можно истолковать двояко. – Я имею в виду, не считая сегодня.
– Он утверждает, что вы точно знаете, когда именно он засыпает. И звоните ему в это время.
– Откуда мне знать, когда он засыпает?
– Он говорит, что вы тайно установили в его квартире камеры наблюдения.
– Правда?
– А когда он уходит из дома, вы приходите и роетесь в его вещах. Перекладываете их с места на место.
– Вы в это верите?
– В это верит он.
– И как же я попадаю в его квартиру?
– Через гараж.
Чушь, хотел было ответить Реймер, но потом вспомнил, что сегодня ровно так и сделал. Реймер остановился у дома Джерома, увидел, что дверь гаража поднимается, и подумал, что ее открыл Джером, но теперь-то, после всех перипетий, он знал, что это не так. Ковыряя рану острым краем пульта, именно Реймер, пусть и нечаянно (Дуги, сволочь такая, подчинил себе его разум), поднимал и опускал эту чертову дверь. Быть может, Реймер и раньше в глубине души подозревал, что Джером был любовником Бекки? “Молодец”, – сказал Дуги, когда Джером наконец признался. Что, если Реймер и правда, сам того не сознавая, мучил его, как предполагает эта женщина? Или Джером, жертва скорби и угрызений совести, спятил и без чужого вмешательства?
– Не думаю, чтобы я что-то такое делал, – сказал Реймер.
– Не думаете?
– Так-то я не жестокий, – ответил он. Но можно ли то же самое сказать о Дуги? Не зря ведь этот говнюк в каждом чует худшее. – Хотя…
– Да?
– В последнее время я и правда… в общем…
– Не хотите рассказать мне об этом?
Реймер задумался над ее вопросом, но ненадолго.
– Нет, – ответил он. – Пожалуй, не хочу.
Она кивнула, видимо не удивившись.
– Вы упомянули сестру мистера Бонда. Кэрис. Не хотите поговорить о ней?