– Спорим, я приеду в два раза быстрее, если будет веская причина, – сказал Салли. Тоби права. По телефону он действительно смелый. – Кстати, я слышал, ты залетела, что за черт, неужели правда?
– Еще какая, – согласилась Тоби Робак. – Значит, он по-прежнему ходит, выпятив грудь колесом, и громко кукарекает?
– Как бентамский петушок.
– Все равно ты его любишь.
– Не-а, – возразил Салли. – Это ты его любишь.
– Ладно, – отрезала Тоби Робак (судя по голосу, ей надоело болтать). – Вот что я узнала о доме.
– О каком доме?
– О твоем доме, Салли. Сосредоточься. Мы сменили тему.
Салли вспомнил, что Карл попросил кого-то навести справки о доме на Баудон-стрит, и поймал себя на том, что даже, сам того не желая, на что-то надеется.
– Формально, – продолжала Тоби, – дом пока еще твой.
– Формально, – повторил Салли, слово ему не понравилось.
– Период, когда ты можешь погасить долги, еще не закончился. Но месяц с лишним уже прошел. Наверняка ты получил извещение.
– Наверняка получил, – согласился Салли.
Тоби Робак его ответ не заинтересовал.
– Это значит, что некто заключил договор на покупку дома по цене налоговой задолженности. Но если ты до первого февраля ее оплатишь, недвижимость вернется к тебе.
– А кто его купил?
– Этого я не знаю. Покупатели не обязаны сообщать свои данные.
Салли задумался.
– Кто бы его ни купил, – сказал он чуть погодя, – его ждет большой сюрприз, потому что я только что продал паркет твоему мужу.
– Гм.
– Хотел бы я знать, кому мог понадобиться этот дом, – продолжал Салли и вдруг сообразил, что земля, граничащая с территорией “Сан-Суси”, могла понадобиться владельцам гостиницы. Может, они решили скупить все участки в северной части городка и навести там порядок. Отсюда логичный вопрос: насколько сильно она им понадобилась?
– И какая там задолженность по налогам?
– Ты готов?
– Почему нет, – ответил Салли, прикинув, что речь идет тысячах о пяти долларов.
– Десять с лишним тысяч.
– Шутишь.
– Увы.
Салли глубоко вздохнул. Получается, дело уладилось само собой.
– Дороговато за дом без пола, – сказал он. – Я так понимаю, ты вряд ли мне одолжишь такие деньги?
Этот вопрос позабавил Тоби Робак.
– Ах, Салли, – со вздохом сказала она на прощанье, – какой ты смешной.
Вера взяла трубку после первого же гудка.
– Привет, – произнес Салли, не потрудившись представиться.
С Верой он предпочитал исходить из предположения, что она узнает его голос, даже если они год не общались. Он считал, что уж это-то ему точно положено, учитывая, что они были женаты и успели родить сына. Салли был убежден, что любая женщина, на которой ты был женат, должна тебе хотя бы такую малость, тем более что ты больше ничего и не просишь.
– Что у тебя случилось?
– Кто это?
Салли так и подмывало ответить ей тем же вопросом. Ведь трубку наверняка взяла Вера (если, конечно, он не ошибся номером), но голос был не похож, намного ниже. Такое ощущение, что женщина, ответившая на звонок, проспала два дня кряду и только проснулась.
– Вера?
– А, – сказала она.
– В смысле – “а”? – спросил Салли, уже раздражаясь. – Мне передали, что ты звонила.
– Чтобы сказать, что ты выиграл.
– Что выиграл? – опешил Салли, но Вера уже положила трубку.
Салли посмотрел на телефон, повесил трубку и направился к стойке, где Руб с Питером ели куриные крылья. Ни тот ни другой на него не взглянули, Салли вернулся к таксофону и снова набрал Верин номер. На этот раз она взяла трубку гудке на двадцатом.
– Что происходит, черт побери? – спросил Салли. – Не смей бросать трубку. А то я через пару минут сам к тебе заявлюсь. И не надейся, что Ральф меня выгонит, потому что он этого делать не станет.
– Я не питаю иллюзий, будто муж хоть раз в жизни заступится за меня. – В голосе Веры сквозила жалость к себе. – Тем более что его даже нет дома.
– Я его понимаю, – сказал Салли, не подумав, – впрочем, он и подумав сказал бы то же самое. На том конце повисло долгое молчание, и Салли добавил: – Так в чем дело, Вера? Ты не стала бы звонить, если бы не хотела со мной поделиться.
– Просто… – выдавила наконец Вера, голос ее смягчился, – я… так старалась… – Она всхлипнула.
Слезы бывшей жены не вызвали у Салли никакого сочувствия, он прекрасно помнил Верину склонность драматизировать. У Веры в любой ситуации, серьезной или не очень, всегда наготове истерика.
– А ты вообще не старался, – продолжала она, – и он выбрал тебя.
– Так мы о Питере, что ли? – наконец догадался Салли. Он был уверен, что речь пойдет об Уилле, и не сразу переключился.
– Ты выиграл, – повторила Вера, – но твой выигрыш ничего не стоит.
– Да ну тебя к черту, – ответил Салли, уже готовый бросить трубку.
– Пусть он тебе расскажет о своей бесстыжей шлюхе из Моргантауна.
– Питер мне ничего не рассказывает, – заверил Салли.
– Расскажет, – сказала Вера. – Вы два сапога пара. А меня он презирает.
– Ты не в своем уме.
Снова молчание. Видимо, грядет очередная истерика. А может, и что-то еще.
– Ты знаешь, каково это – терять любимых? Я-то знаю. Мне не впервой. Если я кого-то люблю всем сердцем, значит, рано или поздно обязательно потеряю.
– Питера ты не теряла, – заметил Салли. – И я ничего не выиграл. Даже не пытался.
– Этим ты его и сманил. – Вера всхлипнула. – Я люблю его так, что сердце рвется на части. А тебе на него наплевать, вот он за тобой и бегает.
– Знаешь что…
– Слышал бы ты, какой грязи наговорила мне эта шлюшка, – перебила Вера. – Мне казалось, из трубки идет вонь и оскверняет мой дом.
– Меня там не было, – напомнил Салли. – Я этого не слышал.
– Такое зловоние, – не унималась Вера. – А ведь я стараюсь содержать дом в чистоте.
– Еще бы.
– И вот что Питер в него притащил. Спрашивается, чего ради я старалась?
– Не знаю. – Разговор утомил Салли. – Окей, я вешаю трубку.
– Конечно, – сказала Вера, – беги.
– Пошла ты к черту.
– Радуйся, что можешь убежать, – продолжала Вера. – Радуйся, что тебе есть куда бежать. Мне вот некуда.
Руб и Питер сидели за стойкой, а перед ними высилась немыслимая груда куриных костей. Питер взглянул на Салли и, судя по выражению лица, догадался хотя бы отчасти, о чем именно разговаривали мать с отцом. Руб же плакал – отчего, Салли не понял и разозлился.
– Что с тобой, черт побери?
– Они острые, – пояснил Руб, перемазанный оранжевым соусом. Руки его до запястий были оранжевые, как и щеки, и кончик носа. Даже волосы.
– И пачкаются, как я посмотрю, – сказал Салли.
Даже у Питера руки были оранжевые, а уж он-то всегда ел аккуратно, Верино воспитание.
Руб уставился на свои руки, точно видел впервые, и принялся облизывать пальцы.
– Наверняка крылышки были вкусные, – сказал Салли. – А знаешь, как я это понял?
Руб посмотрел на него с любопытством – впрочем, любопытство у него вызывали все виды телепатии.
– Вы мне ничего не оставили.
Руб уставился на груду костей, точно высматривал крылышко, которое не обглодали бы дочиста, ничего не нашел и помрачнел.
– Он съел не меньше меня. – Руб указал на Питера. – Но на него ты почему-то никогда не сердишься.
– Я вообще ни на кого не сержусь, Руб, – ответил Салли. – Я всего лишь высказал наблюдение. Я заметил, что ты съел все крылья.
– Он тоже, – уперся Руб.
Салли невольно ухмыльнулся чудесной способности Руба поднимать другим настроение ценою своего собственного.
– Не пойми меня неправильно. Я рад, что ты плотно пообедал. Мог бы, конечно, и оставить мне хоть одно крылышко, но если ты был голоден, я рад, что ты съел всё.
Руб еще больше понурился. Голова у него была большая для его скромного роста, и когда Рубу было стыдно, голова его клонилась вниз. Питер вытирал салфетками руки и явно не стремился разделить с Рубом бремя вины; наклонившись к Рубу, он громко прошептал:
– Если уж он заговорил о том, что надо делиться, напомни ему, что те шесть сотен, которые нам заплатил Карл Робак, очутились в его кармане да так и остались там.
Это была правда, и Салли выдал им по две сотни. Руб аккуратно сложил купюры оранжевыми пальцами и убрал в карман рубашки.
– Почему вы смотрите на меня? – спросил Руб.
– Может, вернемся к работе?
– Ну ладно. – Руб сполз с табурета.
– Подожди нас минутку снаружи, – попросил Салли. – Мне надо поговорить с сыном.
Лицо Руба опять затуманилось.
– В следующий раз оставь мне крылышко, тогда я поговорю и с тобой, – пообещал Салли.
Руб ушел, и Питер заметил:
– Слишком уж ты с ним жестко.
– Он знает, что я не всерьез.
– Точно? – усомнился Питер.
– Точнее некуда.
Питер не ответил.
– Съезди-ка ты лучше к матери, – посоветовал Салли. – Она сама не своя.
Питер вздохнул, покачал головой.
– Из-за Уилла?
– Из-за тебя.
– Из-за меня? А я тут при чем?
– Откуда я знаю, черт побери? Я никогда не понимал твою мать. Правда, она сказала, что тебе звонила какая-то женщина из Западной Виргинии.
Питер закатил глаза:
– Господи боже.
– Твоя мать считает, что тебе, быть может, захочется рассказать мне об этом.
– Не захочется.
– Я ей так и сказал.
– Правильно сделал.
– Окей. Храни свои секреты. Все до единого. А я скажу тебе вот что. Мне надоело смотреть на твою надутую физиономию. Ты, наверное, скажешь, мол, я сам виноват, так мне и надо, но это не значит, что я намерен это терпеть.
Питер явно хотел возразить, но промолчал.
– Съезди к матери, узнай, что с ней. А мы начнем с полом.
– Начинайте с верхнего этажа, с тех досок, которые уже испорчены, – посоветовал Питер. – А то пока вы приноровитесь, сломаете не одну.
– Тебе-то откуда знать?
– Я дважды клал паркет, – пояснил Питер. – Первый раз в аспирантуре, научному руководителю. А второй – два года назад, летом, в Западной Виргинии. Надо было работать над книгой, но мне нужны были деньги. Я положил паркет одному профессору, а через три месяца он проголосовал против того, чтобы меня повысили и приняли в штат. Сказал, что я не умею расставлять приоритеты. Зато у меня талант в случае необходимости освежать старые навыки, правда?