– Я так понимаю, ты еще не нашел новое жилье, – сказал Клайв-младший.
– Пока нет. – Салли ухмыльнулся. – Но спасибо, что спросил.
Салли с Рубом проводили Гарольда и Дуэйна до эвакуатора. Гарольд сел на пассажирское сиденье, Дуэйн за руль.
– На, возьми, пока я их не профукал. – Салли протянул Гарольду двести долларов – свою долю из тех шестисот, что дал ему Карл Робак.
– Уверен? – уточнил Гарольд.
– Да, – ответил Салли.
– Чек нужен?
– Не-а, – сказал Салли. – Снег нужен, а больше ничего не нужно.
– Ладно, – сказал Гарольд. – Не беспокойся. Я не отберу у тебя машину.
– Ты-то не отберешь, – заметил Салли, – а вот Эсмеральда может.
– Она действительно самая жестокая христианка в округе, – признал Гарольд. – Правда, Дуэйн?
Дуэйн, видимо, не видел особого проку отвечать на этот вопрос и лишь пожал плечами.
– Это не ее на той неделе показывали по телику? – спохватился Салли. Он тогда сидел в “Лошади”, поднял глаза на экран и увидел группу протестующих против луна-парка.
Гарольд со вздохом кивнул.
– Я так и думал, – продолжал Салли. – Правда, экран был маленький, ее прическа целиком в него не поместилась, так что я засомневался.
Гарольд пропустил эту шпильку мимо ушей.
– Наш мальчик лежит там на кладбище, – пояснил он. Салли совсем забыл, что сын Проксмайров погиб во Вьетнаме. – И она не хочет, чтобы его покой потревожили.
– Понимаю. – Салли уже жалел, что прошелся насчет миссис Гарольд.
– Странно, что она решила протестовать именно сейчас. – На глаза у Гарольда навернулись слезы. – Во время войны она почему-то не протестовала. И мне не давала.
– Если я правильно помню, мы-то с тобой воевали, – напомнил Салли Гарольду, который тоже служил.
Гарольд кивнул:
– Так и было. Я думал, это не кончится никогда.
Некоторое время оба молчали.
– Я слышал, твой сын вернулся? – наконец спросил Гарольд.
Салли подтвердил, и его охватило странное чувство. Мало кто помнил, что у него есть сын, и немногие из тех, кто помнил, считали Питера сыном Салли. И теперь, когда Гарольд упомянул о Питере, в голове всплыли слова Веры: “Ты выиграл, он выбрал тебя”.
– Приехал на неделю-другую, помочь мне, – пояснил Салли и едва не добавил, что потом Питер уедет обратно, преподавать в университете. Но вовремя сообразил, что жестоко говорить такое человеку, чей сын лежит на кладбище в миле от города. Вдобавок получилось бы, что он хвастается. Дескать, мой сын – преподаватель университета. Салли чувствовал, что не вправе этим хвалиться.
Гарольд кивнул на Клайва-младшего, тот наконец убедил свою плачущую невесту спуститься с крыльца и вел ее, поддерживая под локоть, словно слепую, к машине, которая по-прежнему стояла посередине лужайки:
– Когда я был маленький, у меня был ирландский сеттер, вот в точности как она. Комок нервов.
Клайв-младший усадил женщину на пассажирское сиденье, обошел вокруг машины, сел сам. Машина завелась сразу, Клайв-младший медленно съехал с лужайки, осторожно перевалил через бордюр.
– И все-таки ему надо проверить мост, – сказал Гарольд. – Но он вряд ли это сделает.
– Все у него будет нормально, – заверил Салли. – У банкиров не бывает проблем. – Он вспомнил дурные предчувствия Карла Робака относительно “Последнего прибежища” и подумал: а что, если у Клайва-младшего и правда неприятности? Но ради мисс Берил понадеялся, что это неправда.
– На его месте я больше не пускал бы ее за руль. Ведь вроде бы так и погиб его старик, да?
– Некоторые люди ничему не учатся, – ответил Салли. – Передай Эсмеральде привет.
Эвакуатор уехал, и Салли заметил, что Руб помрачнел.
– Чего ты? – спросил Салли.
– Лучше бы ты взял, – ответил Руб.
– Что взял?
– Он давал тебе двадцать долларов.
– Кто? – спросил Салли.
– Банкир этот, – пояснил Руб. – Двадцать долларов мне пригодились бы.
– Ты хочешь сказать, десять.
– Там была двадцатка, – уперся Руб. – Я видел.
– Но ведь тебе причиталась лишь половина?
Руб пожал плечами.
– Или ты хотел забрать себе двадцатку, а меня оставить ни с чем?
– Мне не досталось и половины, – заметил Руб. – Мне вообще ничего не досталось.
– Как и мне, – ответил Салли.
Руб вздохнул. Разговор все больше смахивал на очередной спор, который ему, Рубу, не выиграть.
– А вот и Питер, – грустно произнес Руб, заметив приближающийся “эль камино”. – С ним-то ты наверняка поделился бы, а ведь его при этом даже не было.
– Как работа? – полюбопытствовал Уэрф, когда Салли тем вечером пришел в “Лошадь” и уселся на табурет рядом с ним. Салли по голосу друга догадался, что вопрос не праздный.
– Тяжелая, – ответил Салли. – Грязная. Неблагодарная. – Он кивнул на запотевшую бутылку пива, стоявшую перед Уэрфом. Последнее время Уэрф старался пить меньше, и, пока Салли не присоединялся к нему где-нибудь после обеда, Уэрф довольствовался газировкой. – Я смотрю, ты уже того-этого.
– Я думал, – пояснил Уэрф. – А пиво помогает мне думать. Хочешь знать, о чем я думал?
– Нет, – ответил Салли.
– О глупости, – сообщил Уэрф.
Салли взглянул на друга, пытаясь определить степень его опьянения, это всегда оказывалось нелегко.
– Я вижу, ты не в настроении.
Подошла Бёрди, поставила перед Салли пиво – она знала, что он наверняка заказал бы пиво.
– Он сегодня даже не делал ставку в “Народном суде”, – грустно сказала Бёрди.
– Принеси мне еще пива, – попросил Уэрф, – раз уж явился предмет моих раздумий.
Бёрди наклонилась достать из холодильника пиво, Салли демонстративно приподнялся на подножке табурета и заглянул ей в декольте.
– Это что за лифчик?
– Двухместный, – сообщила Бёрди, отнесла Уэрфу пиво и скроила гримасу: – Кстати, о глупости.
– В моем случае это не глупость, – пояснил Уэрф, – а всего-навсего самоубийство.
– Где Джефф? – громко поинтересовался Салли, осознав, что Бёрди давным-давно должна была уйти домой.
– Малыш его уволил, – ответила Бёрди.
– Почему?
– А не надо было воровать, когда дела идут неважно, – многозначительно сказала Бёрди и направилась к Джоко (он только что пришел), оставив Уэрфа и Салли одних в углу.
– Если помнишь, это одна из десяти заповедей, – сказал Уэрф. – “Не кради, когда дела идут неважно”. Она идет сразу за заповедью “Не бросай колледж”. А перед нею “Не попадись за работой, когда получаешь от государства пособие по нетрудоспособности”.
– Послушай, – покачал головой Салли, – я понятия не имею, какая муха тебя укусила, но у меня в кои-то веки хорошее настроение. Не знаю, насколько меня хватит и когда случится очередная фигня, но я не допущу, чтобы ты испортил мне настроение, если ты, конечно, не против.
Уэрф вдруг словно протрезвел и решительно произнес:
– Спорим, я все равно тебе его испорчу.
– Спорим, что нет. – Салли слез с табурета, взял свою бутылку и направился к Джоко.
Поскольку Салли подошел к нему в тот самый миг, когда Джоко принесли пиво, и поскольку последний флакончик таинственных таблеток оказался не в пример лучше тех, от которых Салли спал на ходу, а добермана Карла Робака хватил удар, Салли заплатил за пиво Джоко.
– Только не говори мне, что твоя тройка сегодня выиграла. – Джоко поглядел на Салли поверх очков с толстыми стеклами. – Я знаю, что это не так.
– Я всего лишь хотел сказать спасибо, – негромко ответил Салли. – Эти синенькие пока лучшие.
Джоко кивнул:
– Я так и думал, что тебе понравится. Это новые. Но я не стал бы смешивать их с алкоголем.
– Я бы тоже. – Салли отхлебнул пива. – Я принял их утром, со сливовым соком.
– От последствий сливового сока у меня тоже кое-что есть, – сказал Джоко.
Рядом возникла Бёрди, на этот раз с запиской от Уэрфа. Тот нацарапал на барной салфетке: “И еще одна заповедь – не дай заснять себя на видеокамеру, когда грузишь бетонные блоки в кузов пикапа, если при этом хлопочешь о признании тебя нетрудоспособным”. Уэрф улыбался. Салли видел это с противоположного конца стойки.
– Вряд ли это таблетки, – заметил Джоко. – Говорят, при артрите помогают физические нагрузки. Но это не значит, что с таким коленом я и дальше рекомендовал бы тебе работать.
– Оно почему-то стало меньше болеть. – Салли скомкал записку и запустил ею в Уэрфа.
Тип на темном седане, подумал Салли. Тот самый, кого он принял за детектива, которого наняли собрать доказательства бесчисленных супружеских измен Карла Робака.
Уэрф что-то писал на другой салфетке.
– Наш друг-юрист сочиняет инструкцию, как прикрыть тебе задницу? – полюбопытствовал Джоко.
– Вряд ли. Он свою-то не прикрывает, я не удивлюсь, если он сегодня забыл надеть трусы, – ответил Салли.
Бёрди принесла очередную записку.
“Ибо истинно говорю тебе. Если попадешься за работой, получая пособие по нетрудоспособности, тебе ныне, присно и во веки веков кранты пред очами государства”.
Салли скомкал и эту салфетку, подошел к Уэрфу:
– Засняли на камеру?
– Истинно.
– Гм. – Салли запустил руку в волосы. – Так вот что за тип там был. Я-то думал, это чей-то муж, который планирует убить Карла Робака. Я думал, у него бинокль.
– Видеокамера.
– Врешь.
– Истинно говорю тебе.
– И что они сделают?
– Не знаю, – признался Уэрф. – Зависит от того, насколько они разозлятся. Могут подать встречный иск об уплате полученных пособий по нетрудоспособности. И возмещении платы за обучение.
– А подадут?
– Вряд ли. Тогда им придется приобщить эту пленку к делу, а я так полагаю, видеозапись того, как ты работаешь, столько же на руку нам, сколько им. Они наживут себе кучу неприятностей на пустом месте. Видишь, хотя бы одна из десяти заповедей за нас.
– Только одна?
– За голым гнать – нечего взять.
Салли пожал плечами:
– Тогда о чем нам беспокоиться?
Уэрф ухмыльнулся, Салли сел на табурет рядом с ним.