Салли открыл дверь, вошел в дом. И с порога заметил Распутина, тот сидел, привалясь к кухонному шкафчику, к которому его привязал Карл Робак. А лаял пес сдавленно, потому что ошейник душил его. Карл прикрепил цепь к верхнему ящику, и пока Распутин стоял, все было нормально, длины цепи хватало. Но то ли собака потеряла равновесие и прислонилась к шкафчику, то ли попыталась лечь – и оказалось, что на это цепи уже не хватает. Заметив Руба и Салли, пес героически попытался встать, но линолеум был скользкий, пораженная ударом сторона тела не слушалась. Распутин быстро устал и вновь привалился к шкафчику, шея и голова собаки были в считаных дюймах от пола.
– Осторожно, – предупредил Руб, Салли сперва подумал, что Руб имеет в виду собаку, но потом заметил, что между порогом и кухней нет пола, остались лишь балки фундамента, под ними зиял темный погреб.
К своему удивлению, Салли смутился, увидев внутренности дома своего детства – трубы, доски, проводку, – выставленные на всеобщее обозрение, точно у неизлечимо больного. Это зрелище его не порадовало, вопреки ожиданиям.
Руб положил перед собой лист фанеры, на котором, очевидно, стоял, когда снимал паркет, шагнул на него и по двойной балке, покачиваясь, проворно пробрался на кухню.
– Точно. – Салли шагнул на фанеру и вспомнил, что уговаривал внука войти в дом, где нет пола. А заодно и слова Отиса о том, что опасность всюду, где Салли.
Руб протянул ему руку.
– Я тебя поддержу, – предложил он.
– Отойди, – сказал Салли. – Из-за тебя я только ударюсь коленом, и все.
Руб нахмурился, его снова обидели, но отошел в сторону, как просили. Салли здоровой ногой попробовал балку, оттолкнулся, пересек черную пропасть и ступил на линолеум кухни. Почувствовал, что больное колено вот-вот подкосится под тяжестью тела, но успел ухватиться за дверной косяк и не потерял равновесие.
– Мог бы просто зайти с другого входа, – сказал Руб.
– В этом весь ты: дать мне хороший совет, когда я едва не убился, – ответил Салли и рукавом вытер холодный пот со лба.
Доберман вновь попытался подняться, и Салли заметил, что к его ошейнику прикреплен конверт. Лом, с помощью которого Салли накануне пытался проникнуть в дом, лежал на кухонном столе, Салли взял его и показал собаке.
– Если укусишь, я пришибу тебя прямо здесь, на кухне, – пообещал он.
Собака, кажется, поняла угрозу, поскольку перестала рычать и присмирела, Салли снял с ошейника конверт, на котором изящным, почти женским почерком Карла Робака было написано: “Дону Салливану, мастеру на все руки из жопы”. Внутри лежала записка: “Ты испортил его. Он твой”.
Будто бы в подтверждение этих слов собака подалась вперед, насколько позволила цепь, и лизнула руку Салли.
Чуть погодя пришли Питер с Уиллом, на кухню Питер попал через заднюю дверь, и Салли показал ему записку. Питер прочел и неприятно захихикал. Уилл, помедлив на заднем крыльце, глубоко вдохнул, завел секундомер, опасливо взглянул на собаку и шагнул в дом.
– У вас тогда кружилась голова, миссис Пиплз? – спросил молодой врач, накачивая воздух в черную манжету тонометра, безжалостно сдавившую руку мисс Берил.
Это неприятное ощущение показалось ей естественным продолжением недавних событий. С того самого утра перед Днем благодарения, когда мисс Берил посмотрела на деревья и заключила, что в этом году ее очередь, ее не оставляло мучительное предчувствие скорой беды. И от того, что она решила не путешествовать, предчувствие, несомненно, лишь усилилось. В этом Клайв-младший прав. Ей следовало ехать, как и собиралась. С другой стороны, насчет Салли он заблуждался: сегодня утром Салли проявил себя все тем же верным товарищем, каким знала его мисс Берил. Удар на нее обрушил не Салли, а Бог, коварный старикан, и сейчас врач объяснит мисс Берил, в чем именно это выразилось; она приготовилась смириться с реальностью.
Давление ей мерили второй раз за полчаса. Первый раз это сделала медсестра.
На приеме у врача мисс Берил изучала его едва ли не так же пристально, как он ее, хоть и без помощи холодных, бесцеремонных, всюду лезущих инструментов. Опять генофонд в действии, сказала она себе, хотя это же Шуйлер-Спрингс, не Бат, так что, возможно, мисс Берил и ошибалась. Шансы на то, что именно она учила этого молодого врача, когда тот был восьмиклассником, невелики, хотя он и показался ей смутно знакомым, чьей-то более взрослой версией – возможно, кого-то из ее восьмиклассников. Один из неприятных побочных эффектов долгого учительства заключается в том, что сорок лет – это очень много, даже в смысле памяти, и порою мерещится, будто ты учила вообще всех людей на планете. В лице каждого взрослого мисс Берил искала свидетельства вчерашних невыученных уроков, предвещающие сегодняшнюю некомпетентность. В этом юном враче мисс Берил заранее высматривала доказательства, которые подтвердили бы правильность уже принятого ею решения не следовать его советам. С чего бы, в самом деле, следовать советам бывших троечников, если ты их узнала.
– Кружилась, – созналась мисс Берил, отвечая на его вопрос о том, что предшествовало тому, как у нее из носа хлынула кровь. – И теперь кружится, но уже от облегчения, – добавила она.
Молодой человек снисходительно улыбнулся.
– Кружится от облегчения? Вы имеете в виду, что вам стало лучше?
Мисс Берил скривилась. Этот молодой человек, как и большинство его сверстников, с кем мисс Берил довелось познакомиться за последнее время, совершенно лишен умения поддержать шутку, лишен любви к языку, а может, и воображения. Клайв-младший вырос таким же. Всякий раз, как она пыталась пошутить с ним, он озадаченно хмурился. Вряд ли этот молодой врач был троечником – слишком умен, – но мисс Берил представляла, как двадцать лет назад ставила ему за сочинения четверки с минусом и ждала, когда он примется жаловаться. В чем он ошибся? – наверняка допытывался он. За что ему снизили оценку? В чем он недотянул?
Но, после того как у нее из носа хлынула кровь, ей действительно стало лучше. И мисс Берил мысленно исправила его оценку на четыре с плюсом – может, как и тогда, после строгого нравоучения, что в жизни главное – не избегать ошибок и не дотягивать во что бы то ни стало до отличного балла, нет, оценку нужно заработать. И она решила рассказать ему все как есть.
– Я думала, что идет снег, – сообщила мисс Берил, чувствуя себя несколько глупо. – Я видела, что идет снег.
Врач кивнул – похоже, симптом, показавшийся мисс Берил самым странным, ничуть его не удивил. Он выпустил воздух из манжеты, расстегнул липучку. Мисс Берил потерла руку, и врач спросил:
– Это причинило вам дискомфорт?
– Мне было больно, если вы об этом. Вы закончили?
– Почти. Но я бы еще на всякий случай взял анализ крови, – ответил врач.
Мисс Берил, точно крылом, помахала рукой, которую недавно сдавливала манжета.
– Правильно ли я понимаю, что вам нужна моя кровь?
Снова полуулыбка.
– Можно, конечно, взять мою, но тогда мы узнаем обо мне.
Мисс Берил встала и снова села, поскольку доктор, сидевший напротив нее, не поднялся на ноги.
– Вы, врачи, как полиция. Когда вы нужны, вас никогда нет рядом. Окажись вы сегодня в шесть часов утра у меня дома, получили бы крови сколько угодно, даже шприц не понадобился бы. Можно было бы просто подставить салатник. А теперь вам нужна еще кровь.
– Совсем чуть-чуть, – заверил врач. – Вы не боитесь уколов, правда? Это не больно.
– Я почувствую дискомфорт?
– Разве что самую малость, – серьезно ответил врач, небрежно бросил манжету тонометра на стол и положил ногу на ногу. Открыл было рот, хотел что-то сказать, но, помявшись, закрыл.
– А сейчас у нас с вами будет важный разговор, верно? – предположила мисс Берил.
– Верно, – согласился врач. – У вас в Бате есть семейный доктор?
– Есть, – ответила мисс Берил.
– Но вы к нему не пошли?
– Он фискал, – заявила мисс Берил. – Рассказывает обо всем моему сыну. Я здесь исключительно потому, что обещала Дональду.
– Дональду?
– Салливану, – пояснила мисс Берил. – Вряд ли вы с ним знакомы.
Она действительно пообещала Салли сходить к врачу. Только так удалось его выставить и спокойно вытереть кровь. Вообще-то Салли настаивал, что днем сам отвезет ее к врачу, обещал, что заедет и заберет ее. Скорее всего, позабыл бы и, с ее-то везением, спохватился только сейчас, поэтому мисс Берил записалась к врачу из Шуйлера, для компании позвала с собой миссис Грубер, объяснила, что ее направили в клинику на ежегодный осмотр, и оставила Салли записку на двери – сообщила, что поехала к доктору, но куда и к какому, не указала, поскольку знала, что Салли обычно довольствуется полученной информацией, пусть и самого общего характера. Однако мисс Берил думала, что в Шуйлере врач будет такой же, как в Бате, – немолодой, сообразительный, но не очень, а главное – незнакомый, тот, кто никому ничего не расскажет. И оказалась не готова к тому, что врач здесь совсем мальчишка.
– Вы живете одна? – уточнил совсем мальчишка.
Одна, сказала мисс Берил и добавила, что без особых проблем живет так с тех пор, как не стало мужа, то есть почти тридцать лет.
– И вы боитесь лишиться самостоятельности?
Мисс Берил мысленно повысила ему оценку с четырех с плюсом до пяти с минусом.
– Выходит, так, – признала она.
– Машину вы водите?
– Редко. В магазин и обратно. Да и то почти решила бросить. Если честно, никогда не понимала нашу национальную одержимость машинами. Это что-то да значит, и мне даже не хочется думать что. Еще мне даже не хочется думать о том, что я могу выкинуть глупость и причинить кому-нибудь вред. Мой муж, Клайв, звезда моего небосклона, погиб в аварии, и невеста моего сына – а она и пешком-то умудряется крушить что ни попадя на своем пути – вчера тоже попала в аварию и чуть не убила моего сына.
Молодой человек кивал, явно притворяясь, будто все понимает.