– Это твой счет, Салли. На него и смотри, остальные не твое дело.
– А я хочу знать, что ты написал на том. – Салли повернулся к Уэрфу: – Попроси показать тебе твой счет.
– Но я не хочу видеть свой счет, – сказал Уэрф. – Никогда.
– Покажи ему его счет, – уперся Салли.
– Отстань. – Малыш развернулся и направился прочь.
Салли проводил его взглядом, смутно сознавая, что Уэрф достал ручку и царапает на салфетке.
– Почему ты позволяешь ему срать тебе на голову? – спросил Салли.
Уэрф ухмыльнулся, протянул ему салфетку. Салли развернул ее. Внутри было написано: “Почему ты позволяешь ему срать тебе на голову? Уверяй теперь, что ты не самый предсказуемый человек в Бате”.
– Ладно, допустим, и что с того, – сказал Салли. – Все равно ты не ответил на мой вопрос.
– Поехали домой, – предложил Уэрф. – Твой ребенок уже спит.
Оба посмотрели на Питера, тот дремал, опустив голову на стойку. Питер выдохнул через нос, и рябь побежала по лужице конденсата на стойке.
– Дети такие милые, когда спят, правда? – заметил Уэрф.
Салли потормошил сына, тот вздрогнул, проснулся и пробормотал:
– Хорошо.
– Твоя очередь угощать, – произнес Салли, – и не прикидывайся спящим.
– Боже, – простонал Питер. – Поехали домой.
– Эй, – Салли окликнул Малыша, – давай рассчитаемся. Неси счет Уэрфа.
– Вот опять, – сказал Уэрф.
Малыш принес счет Уэрфа. Салли тут же потянулся к нему, но Малыш шлепнул мощной пятерней по бумажке.
– Твой там. – Он указал на счет Салли.
– Я тебе вот что скажу. – Салли пододвинул к Уэрфу все деньги, которые выложил на стойку: – Ставлю все на то, что этот жадный придурок включил в счет оба яйца. И то, которое ты съел, и то, которое на полу.
Уэрф забрал у Малыша счет, посмотрел на него, протянул бармену три двадцатки. Малыш взял деньги, счет и ушел к кассе.
– Поехали домой, – сказал Уэрф.
– Нет, – возразил Салли. – Так как же? Если он включил в твой счет только одно яйцо, я не только отдам тебе деньги, но и съем то яйцо, которое на полу.
Вернулся Малыш со сдачей Уэрфа и хлопнул счет на стойку перед Салли.
– Читай и плачь, говнюк, – он указал на последнюю строчку, – за одно яйцо я с него взял. – Малыш указал на пол: – Вот твой ужин.
Салли внимательно изучил счет, чтобы убедиться, что там ничего не подтерли. Потом взял деньги со стойки и сунул Уэрфу в карман.
– Прекрасное завершение прекрасного дня, – сказал он.
Уэрф покачал головой:
– Почему ты ничего не замечаешь, пока оно тебя не раздавит?
– Я был готов поспорить на все деньги, что он сдерет с тебя за оба яйца, – признался Салли.
– Ты и поспорил на все деньги, – напомнил Уэрф.
Все трое встали с табуретов, Салли поднял с пола яйцо.
– Эй, – сказал он ухмыляющемуся Малышу, – я знал, что если буду ходить в это заведение достаточно долго, то рано или поздно мне что-нибудь перепадет на халяву, жмот ты эдакий.
Салли сжевал яйцо и запил его последним глотком пива.
– Вали в тюрьму, Салли, – сказал Малыш. – Там тебе самое место.
Ветер улегся, оставив ночное небо в россыпи звезд. На трех центральных перекрестках Бата светились праздничные гирлянды.
– Почему-то совсем не чувствуется Рождество, – пожаловался Салли.
Уэрф, изрядно окосевший, посмотрел на него, увидел, что Салли не шутит, и расхохотался. Питер тоже хихикал. Когда из “Лошади” вышла Бёрди, Уэрф попросил Салли повторить, что он сказал, Салли повторил, Уэрф так хохотал, что даже вынужден был присесть на бордюр.
– Вот ради таких моментов я с тобой того-этого, – сказал он.
Салли не видел в сказанном ничего смешного, он повернулся к Бёрди:
– Ты знаешь, есть такой обычай – выполнять последнюю просьбу осужденного. Мой пикап стоит за “Лошадью”. Давай сядем в него, разденемся и посмотрим, что будет.
– Ну давай, – подумав, ответила Бёрди без особого энтузиазма.
– У тебя что, совсем гордости нет? – опешил Салли.
– Одни разговоры, – ответила Бёрди, – как я и думала.
Уэрфа подняли на ноги и в сопровождении Бёрди направили к его машине; Салли с Питером побрели к полицейскому участку. Когда они дошли до переулка за “Вулвортом”, Салли сказал: “Погоди минутку” – и скрылся в темноте; Питер услышал, как он блюет. Чуть погодя бледный Салли, пошатываясь, вернулся.
– Ты все понял насчет завтра?
– Все понял. – Питер показал ему большой палец, чтобы не оставалось сомнений.
Последние два часа Питер пребывал в странно благодушном настроении, куда и девался его привычный сарказм и насмешливая холодность. Обычно Питер, по мнению Салли, держался чересчур скованно. Наверное, ему просто надо чаще выпивать. А может, он все еще пребывал под действием чар самой красивой девушки Бата.
Они еле плелись.
– Малыш прав в одном, – сказал Салли. – Твой дед был та еще сволочь.
– Я толком его не помню, – признался Питер.
– И хорошо, – ответил Салли. – Я знаю, ты считаешь, я тоже сволочь, но мне до него далеко. Вообще-то.
– Ты не сволочь, – возразил Питер. – Вообще-то.
– Что ты скажешь Уиллу? – спросил Салли, поскольку весь вечер только об этом и думал. Из всех сожалений, которым он не желал поддаваться, это было самым большим.
Питера его вопрос явно удивил:
– А что ты хочешь, чтобы я ему сказал?
По правде говоря, Салли не знал.
– Пожалуй, скажи ему, что его дедушка сволочь. Скажи ему, что это семейное.
– Спасибо.
– Я о тебе и не думал, – искренне произнес Салли, он чаще думал о Патрике и о том, что к тому времени, как брат погиб в аварии, он уже очень походил на Большого Джима.
– Спасибо еще раз, – сказал Питер.
– Ты правда решил остаться?
– Не знаю, – ответил Питер. – Возможно.
– Не каждый день будет так, как сегодня.
– Да?
– Но твоя мать права. Лучше возвращайся в колледж. – Питер промолчал, и Салли добавил: – Ты будешь смеяться, но мне понравилось в колледже.
Он впервые признался в этом кому-либо.
Питер изумленно взглянул на Салли:
– И ты все равно ушел.
Салли пожал плечами:
– Я же не говорил, что там мне и место. Я сказал, что мне там понравилось.
– А где тебе место, пап?
Они подошли к ратуше, Салли указал на каменную лестницу, что вела к освещенной двери полицейского участка:
– Видимо, там. По крайней мере, сегодня.
– Я обо всем позабочусь, – серьезно пообещал Питер.
– Окей, – ответил Салли. – Хорошо.
– Хочешь, я зайду с тобой?
– Не надо.
– Хорошо, – сказал Питер.
К взаимному удивлению, у подножия лестницы они пожали друг другу руки.
– Скоро увидимся, оглянуться не успеешь, – пообещал Салли сыну. – И молись, чтобы выпал снег.
Оба подняли взгляд к безоблачному небу, и Салли, прихрамывая, стал подниматься по лестнице. Добравшись до верха, вошел в ратушу, дверь за ним захлопнулась, но Салли тут же вышел обратно.
– Не забудь покормить собаку, – крикнул он.
Питер начисто забыл о Распутине – тот, скорее всего, был по-прежнему прикован к кухонному шкафчику в доме на Баудон-стрит.
– Не так-то просто тебе живется, а? – крикнул он отцу.
Салли раскинул руки в стороны, точно собирался запеть.
– В первое время не требуй от себя многого, – посоветовал он. – Я поначалу тоже умел не все.
Часть третья
Четверг
Центр Бата, рассвет. Светофоры мигают желтым. Осторожно.
Клайв-младший в задумчивости сидел за рулем “линкольна” возле банка Норт-Бата, в багажнике лежали три больших чемодана. Парковочное место было расположено под углом к тротуару, и в прямоугольнике заднего зеркала Клайв видел оба мигающих светофора. Осторожно. И вновь – вдруг кто-то пропустил первый сигнал – осторожно. Забавно, как с течением жизни меняется восприятие. В школе его учили, что желтый свет предупреждает, но жизненный опыт научил его иным смыслам, и теперь мигающий желтый означал для Клайва другое: останавливаться необязательно, но не гони. Долгие годы он проезжал перекрестки с мигающими желтыми светофорами, держа ногу между педалями газа и тормоза и смутно радуясь, что горит снисходительный желтый, а не суровый красный. И всякий раз, как он проезжал светофор, в сознании Клайва – в самой его глубине, где, никем не тревожимые и не оспариваемые, покоятся вернейшие истины человеческого восприятия, – в сознании Клайва-младшего загорался знак “останавливаться необязательно”.
Желтые сигналы светофора мигали предостерегающе в зеркале заднего вида, но теперь к ним вернулось изначальное их значение. Разумеется, слишком поздно. И чем дольше Клайв-младший об этом думал, тем яснее понимал: самое главное о жизни узнаешь еще в детстве, постигаешь, как устроены вещи и что они такое. Воспринимаем ли мы что-либо так же глубоко, как воспринимали в детстве? Или вся наша взрослая жизнь не более чем бесплодная попытка опровергнуть глубокие истины о нас самих и о мире? Пожалуй, так и есть, признал Клайв-младший. Злоупотреблять гносеологией нет смысла. Что проку оплакивать утрату невинности восприятия или гадать, действительно ли дитя – отец мужчины?[48] Клайв уже не тот мальчик, каким был в ту пору, когда они с отцом ездили в Капитолий и, пока стояли на оживленном перекрестке, Клайв-старший объяснял сыну, что означают сигналы светофора. Ныне Клайв-младший руководит той самой финансовой организацией, перед которой сейчас сидит в машине, и эта организация – по крайней мере, ее здание – выстроена из гранита, камня достаточно крепкого, чтобы выдержать любые злые ветра вроде тех, что насквозь продувают Главную, отчего пустынная улица кажется призрачной и одинокой. И пусть сам Клайв не из камня, но зато ведь и не из бумаги, чтобы ветер унес его, как обертку от гамбургера из кафешки на Нижней Главной.
К “линкольну” подъехал фургон, перевозивший огромные стопки “Наблюдателя Шуйлер-Спрингс”, развернулся в три приема на пустой улице и припарковался задом перед аптекой. Водитель вышел, открыл заднюю дверь и швырнул пачку газет на темный порог, расположенный в углублении. На переднем сиденье рядом с Клайвом-младшим уже лежал свежий номер “Наблюдателя”, Клайв в половине пятого утра съездил за ним в Шуйлер-Спрингс из своего дома, находящегося близ поля для гольфа. Впрочем, все новости, напечатанные в газете, были ему известны. Вчера под вечер ему позвонили из Флориды, так что Клайв-младший, разумеется, знал, что компания “Прибежище” в последнюю минуту пошла на попятный и отказалась от сделки, решив строить луна-парк близ Портленда в штате Мэн. “Наблюдатель” писал о том, как компания мотивировала это решение. Того участка земли между Норт-Батом и федеральной автострадой, который жителям Бата представлялся огромным, застройщикам оказалось еле-еле достаточно – и то при условии, что в дальнейшем они откажутся от расширения. То, что почва болотистая, их как раз не пугало, как опасались многие. Что такое “Мир Диснея”, как не осушенное болото? Но если застройщик надумает удвоить площадь парка, новому болоту неоткуда будет взяться, а главное в этом деле – экспансия. Да и налоговая система, и законодательство в Мэне благоприятнее для развития, а учитывая тот факт, что в луна-парки ездят в основном летом, логичнее выбрать климат и демографию Мэна. К тому же в Мэн ездят и по другим причинам, там есть океан и “Л. Л. Бин”