- Но как же, — растерялся я, смущенный его искренностью и пылкостью. — Меня же реинкарнируют!
- Именно так, — охотно кивнул Дарлоу. — Но у вас, кажется, сложилось ложное представление об этом процессе. Никто не собирается вас убивать. Собственно, для этого вас и привели сюда, чтобы вы получили точную информацию о том, что вас ожидает.
- Смерть меня ожидает, что же еще! — пробормотал я.
- Ни в коем случае! — возразил мой собеседник. — Ведь недаром этот процесс называется реинкарнацией. Вдумайтесь в значение этого слова, мистер Додж!
Я попытался последовать его совету и вдуматься, но сделанная мне утром новая инъекция и последующий двухчасовой сон еще не отпустили мой мозг из объятий.
- Не могу, — честно признался я. — Не могу вдуматься.
- Видите ли, мистер Додж, — Дарлоу понимающе кивнул с выражением готовности всё мне объяснить. — Вас ожидает совсем не смерть в буквальном смысле этого слова. Вы будете и дальше жить так же как и жили… Нет, вернее, не совсем так. Вы будете жить лучше, потому что вы забудете о своей неудавшейся жизни, о преступлении, которое вы совершили. Вас ожидает реинкарнация, перевоплощение.
- Моя душа переселится в собаку? — спросил я. — Или… в свинью?.. В комара?
Дарлоу жизнерадостно и искренне расхохотался.
- Ну что вы, что вы, — сказал он, отсмеявшись. — Ваша душа, душа преступника, убийцы, ошибка природы, которую…
- Я не преступник! — возразил я. — Я никого не убивал! Говорю это перед вами, как перед господом богом!
Он замолчал на минуту, внимательно глядя на меня. Потом пожал плечами.
- Это неважно, мистер Додж. И вообще, я почему–то хочу вам верить, но в общем–то это не мое дело. Я не выношу приговора и не оправдываю, я…
- Ну да, — перебил я. — Вы просто палач, всего лишь.
Он обиженно замолчал. Молчал он не меньше двух минут. Потом служебный долг совладал в нем с обидой, и он продолжал, но уже деловито и официально, без дружеской нотки в голосе.
- Итак, мистер Додж, в процессе предстоящей реинкарнации ваша душа будет стерта, а на ее место в ваше тело будет имплантирована душа другого человека.
- Компьютер! — обратился он к монитору. — Меню, база, Имре Додж, показать имплантант!
На стене позади него, которая, оказывается, представляла собой большую видеопанель, появилась фотография мужчины лет сорока пяти или чуть меньше. Доброе лицо в очках, большие залысины, высокий лоб, мудрый и немного грустный взгляд серых глаз.
- Перед вами — Оскар Уиджин, — продолжал Дарлоу, обращаясь уже ко мне. — Преподаватель биологии в колледже Брэнтон–Сэндфорд, один из лучших педагогов, занимавшийся, кроме всего прочего, научной деятельностью. Отец трех детей, законопослушный, добропорядочный гражданин. Умер от рака в клинике Хьюстона, в возрасте сорока одного года, на взлете своей карьеры, так и не успев дописать книгу, которую считал делом всей своей жизни и которая несомненно совершит переворот в современной науке. Как думаете, мистер Додж, нужен ли такой человек стране и миру? Справедлива ли была смерть?
- Ну, смерть вообще редко бывает справедлива, — подавленно ответил я.
- Именно, — кивнул Дарлоу. — И не кажется ли вам, что справедливость будет восстановлена, если будет произведена замена? Душа преступника и убийцы Имре Доджа займет подобающее ей место в…
- Я не преступник и не убийца! — перебил я. — Пусть я всего лишь скромный бухгалтер, который ничего не сделал для науки и не воспитал кучу будущих ученых, но у меня тоже есть жена и сын, я тоже приношу какую–никакую пользу обществу, я имею ничуть не меньшее право на жизнь, чем господин Оскар Уиджин!
Дарлоу терпеливо выслушал меня, дернул бровью и продолжал.
- Итак, справедливо будет полагать, что душа господина Уиджина, которую, к счастью, успели изъять и законсервировать в момент клинической смерти, продолжит свое существование в этом бренном мире на благо отечества, принеся ему еще немалую пользу как в науке, так и в деле воспитания подрастающего поколения, в котором, хочется верить, будет, со временем, все меньше и меньше Имре Доджей.
- То есть, вы хотите убить меня, ни в чем не виновного человека, только потому, что душе господина ученого нужно новое тело?
- Не стоит так искажать реальное положение вещей, — поморщился Дарлоу. — никто не собирается вас убивать. Это во–первых. А во–вторых, вам просто повезло, можно сказать, потому что душа господина Уиджина могла достаться и кому–нибудь другому.
- Меня вполне устраивает и моя душа, — возразил я.
- Не сомневаюсь, — кивнул мой собеседник. — Но она не устраивает человечество.
- И это, по–вашему, не убийство?
- Убийство, господин Додж, — это то, что совершили вы, — сказал он. — А то, что совершит государство, — это оздоровление генофонда нации. Человек, которого вы убили, давно похоронен и уже наполовину истлел, а душа его — душа, возможно, хорошего и законопослушного гражданина, — навсегда утрачена для человечества вместе с ее знаниями, умениями, опытом, любовью к людям. Вы же — убийца — останетесь жить, как ни в чем ни бывало. Разве что помнить о своей прошлой жизни уже не будете… Теперь вы ощущаете разницу между убийством и реинкарнацией?
- Нет, — упрямо покачал я головой. — Меня не будет. Будет только оболочка меня, в которой будет жить мистер Уиджин.
- Посмотрите, — Дарлоу, не оборачиваясь, указал на портрет за своей спиной. — Вот этот человек действительно мертв. И никакой оболочки. Вы хотите сказать, что между вами нет никакой разницы?
Я не понял его вопроса, потерял нить его мысли. Мне снова захотелось спать. Наверное, инъекция еще не отпустила мой организм.
Но, похоже, Дарлоу удалось меня запутать, потому что я и вправду не очень понимал теперь общности между убийством и реинкарнацией, которую понимал еще пять минут назад.
- Итак, мистер Додж, государство не лишает вас человеческих прав, даже несмотря на совершенное вами преступление против жизни. Вы имеете полное право отказаться от предложенного вам импланта, если что–то вас не устраивает. Вам будет предложен ряд других. Если вы так и не придете к решению, будет произведена имплантация души, выбранной государством, то есть — господина Оскара Уиджина. Честно говоря, я не хотел бы, чтобы вы отказывались. Это очень достойный человек и большой ученый.
- Да какая мне разница, кто будет разгуливать в моем теле, после того, как я сдохну! — не удержался я от грубости. — Это все равно, что предоставить погибшему в автокатастрофе решать, кому из больных достанется его уцелевшая почка, или печень.
- Хм, — произнес Дарлоу, барабаня пальцами по столу. — Очень жаль, что я, кажется, так и не смог ни в чем вас убедить…
4
Оказывается, напоследок мне полагались множество удовольствий: выпивка, секс с любой девушкой из каталога, свидание с женой и сыном — да любое желание!
Но желаний у меня не было. И от свидания с женой и сыном я отказался — зачем оно мне. И зачем оно им. В их глазах я — убийца.
Интересно, что будет, когда мы случайно встретимся на улице? Узнаю ли я их?.. Да нет конечно, ведь все мои воспоминания сотрутся вместе с душой…
А что почувствуют они, увидев такого близкого им, но совершенно чужого человека?..
После обеда мне дали три часа сна, потом сделали две инъекции и уложили на каталку.
Сначала я хотел протестовать, но в последний момент почувствовал, что сам не смогу, пожалуй, сделать ни шагу, и подчинился.
По тихим коридорам меня провезли в большой зал, залитый светом не меньше десятка ламп, где собралось довольно много людей. Я обратил внимание на женщину лет пятидесяти, рядом с которой чинно сидели на стульях молодой человек под тридцать и две девушки лет двадцати пяти и двадцати. Я понял, что это моя будущая семья.
- Как ваше самочувствие, мистер Додж? — спросил подошедший Дарлоу, который был сейчас в белом халате и шапочке.
Я только посмотрел на него равнодушно. Не хотелось ни с кем разговаривать.
- Подпишите вот здесь и здесь, — юркий человечек в строгом черном костюме сунул мне ручку и папку с листом бумаги. — Это акт о том, что вы принимаете реинкарнацию в здравом уме и твердой памяти. Формалистика, знаете ли, бюрократия, — добавил он извиняющимся тоном.
Я кое–как поставил подпись в требуемых местах. Подошел священник.
- Сын мой, не хочешь ли ты покаяться в совер…
- Нет, — перебил я. — Я, вероятно, много грешил, но греха убийства на мне нет.
- Вы казните невинного! — крикнул я, обращаясь к жене Уиджина.
Она опустила глаза.
Конечно, какое ей дело до Имре Доджа! Ведь я — уже не я. Я — без пяти минут Оскар Уиджин.
А что, собственно, я так ярюсь? Может быть, не так уж всё и плохо? Побуду Уиджином, почему бы нет…
Мне даже стало на минуту жаль эту женщину. Ей–то уже пятьдесят. А ее мужу теперь будет немного за тридцать…
Меня сняли с каталки, раздели и переложили в саркофаг «Харона», накрыли прозрачным колпаком. Тут же откуда–то повылезали гибкие металлические прутья и облепили холодными датчиками–присосками мое тело и выбритую со вчерашнего вечера голову.
- Расслабьтесь, — услышал я из динамика над головой голос Дарлоу. — Никаких неприятных ощущений не будет. Вы просто уснете.
- Иди ты к черту! — ответил я, даже не зная, слышит ли он меня.
5
- Почему ты так смотришь на меня? — спрашиваю я у жены.
- У тебя усталый вид, Оскар, — отвечает она. — Ты слишком много работаешь. Может быть, сходим куда–нибудь? Немного развеешься.
- Да, пожалуй, — соглашаюсь я. — Пойду, промнусь немного.
- Меня не берешь с собой? — улыбается она лукаво и немного грустно.
- Ну, ты же знаешь, дорогая, — я целую ее в щеку. — Ты же знаешь, что когда я работаю над моей Книгой…
- Знаю, знаю, — кладет она руку мне на плечо.
Рука у нее вялая. Она вся уже вялая. За то время, пока я лежал в коме, жена моя успела состариться. Впрочем, это неважно. Слегка жаль, что она оторвалась от меня по возрасту, ушла далеко вперед, слишком далеко, чтобы… Но это, в конце концов, не самое страшное. Все равно последние несколько лет мы плохо ладили, мы жил