Я разгребла все эти вещи и запихнула чемодан в самый темный угол, прикрыв его куском пленки. Затем придвинула коробки, одна раскрылась, и на пол высыпались коробочки с диетическим творожком, на каждой была нарисована клубничка.
Что за дела? Молочные продукты нужно хранить в холодильнике. Я наклонилась собрать коробочки и удивилась еще больше. По весу они были пусты. Но тщательно заклеены.
В это время я услышала сзади подозрительный шорох, но обернуться не успела, потому что сверху на мою бедную глупую голову обрушился удар, и больше я ничего не помню.
Видимо, с утра судьба благоволила дяде Васе: он не попал в пробку, машина не заглохла на перекрестке, и через двадцать минут он уже находился на Рыбацкой улице.
Здесь ему стала понятна и вторая часть адреса: в заснеженном сквере неподалеку от ресторана сидел в скучающей позе чугунный длинноволосый человек в долгополом сюртуке и круглых очках, съехавших на самый кончик носа.
Подойдя к памятнику, Василий Макарович прочитал на постаменте, что человек в очках – это революционный демократ, публицист и писатель Николай Александрович Добролюбов.
– Точно, очкарик! – проговорил, ни к кому не обращаясь, Василий Макарович.
Он огляделся по сторонам.
Прямо напротив памятника был подъезд, закрытый на кодовый замок. Чуть правее имелся еще один подъезд, на этот раз уже с домофоном. Видимо, тут жили люди более обеспеченные, а скорее – более ответственные, серьезнее относящиеся к вопросам безопасности.
Мрачный санитар Степан Степанович сказал Гене-Юзеру, что таинственная контора переехала в четвертый подъезд от очкарика. Однако в доме рядом с памятником было только два подъезда, дальше виднелась арка, ведущая во двор.
Дядя Вася вздохнул, оглянулся на свою машину и вошел в эту арку.
Тут Василий Макарович чуть не столкнулся с каким-то странным человеком. Этот человек шел, покачиваясь, как пьяный, за ним волочилось по земле длинное измятое пальто, вдетое в один рукав, голова была всклокочена, глаза чуть не вылезали из орбит. Держась одной рукой за голову, другой рукой странный незнакомец размахивал в воздухе, как будто разговаривал сам с собой на языке жестов, причем монолог этот был чрезвычайно эмоциональный, на грани скандала. С трудом избежав столкновения с дядей Васей, незнакомец обошел его и особенно выразительно взмахнул рукой.
– Закусывать надо! – недовольно проворчал Василий Макарович. – И вообще, пить не надо, если не умеешь!
– Пить?! – возмущенно переспросил незнакомец и горько расхохотался. – Если бы в этом было все дело! Да я и не пил вовсе…
Дядя Вася принюхался. От незнакомца и впрямь не пахло спиртным, пахло от него отчаянием, если есть на свете такой запах.
– Тебе, мужик, может, помощь нужна? – осведомился Василий Макарович сочувственно. – Что с тобой случилось?
– Да какая там помощь! – выдохнул незнакомец, – Мне уже ничего не поможет!
Он придвинулся к дяде Васе, схватил того за лацкан и прошептал едва слышно:
– Не ходи туда, слышишь? Не ходи, погибнешь! Меня вот предупреждали умные люди, да я не послушал…
– Куда – туда? – переспросил Василий Макарович, невольно отстранившись.
– Туда… – странный человек неопределенно махнул рукой и устремился прочь.
Дядя Вася обернулся, чтобы спросить его еще о чем-то – но незнакомца и след простыл.
Пожав плечами, дядя Вася миновал подворотню и оказался в небольшом заасфальтированном дворе. Непосредственно рядом с подворотней был еще один подъезд, закрытый на кодовый замок, чуть дальше несколько выщербленных ступеней спускались к приоткрытой двери полуподвала. Больше никаких дверей не было.
Василий Макарович снова припомнил слова мрачного санитара. «Они переехали в четвертый подъезд от очкарика». Запертая на замок дверь была третьей по счету, значит, по всему выходило, что санитар говорил про полуподвал. Хотя этот полуподвал выглядел нежилым и очень подозрительным.
Однако других вариантов в обозримых окрестностях не имелось.
Василий Макарович огляделся по сторонам и неохотно спустился по ступеням.
Дверь перед ним была давно не крашенной, растрескавшейся и перекосившейся, однако, когда он толкнул ее, она с жутким скрипом приоткрылась.
Дядя Вася протиснулся внутрь.
Он и сам не знал, что ожидал увидеть за этой дверью – скорее всего, мрачный сводчатый подвал, населенный крысами и бомжами. Однако перед ним показалось маленькое, довольно чистое помещение, скудно освещенное болтающейся под потолком тусклой лампочкой. В этом скудном свете Василий Макарович разглядел толстую тетку лет шестидесяти в полосатых шерстяных носках и отороченной мехом безрукавке. У тетки было жабье лицо, маленькие тусклые глазки и огромная бородавка на левой щеке.
При виде ее в душе у дяди Васи всплыло какое-то смутное, но неприятное воспоминание. Тетка разгадывала кроссворд, но сразу же оторвалась от своего занятия и уставилась на вошедшего.
– Пропуск! – проквакала она совершенно по-жабьи.
Только тут дядя Вася понял, кого она ему напоминает.
Много лет назад, когда он был совсем молодым лейтенантом, ему пришлось некоторое время прожить в милицейском общежитии. Там дежурила на вахте точно такая же тетка с жабьим лицом и замашками заправского эсэсовского надсмотрщика. Ей доставляло огромное удовольствие мучить молодых жильцов, она ни за что не пускала в общежитие девушек, да и самих молодых милиционеров не пропускала в неурочное время, и получала огромное удовольствие, унижая их всеми доступными способами.
Кто-то из жильцов общежития прозвал ту вахтершу Шарфюрером, и это прозвище надолго к ней приклеилось. Особенно подходящим оно казалось оттого, что вахтерша все время вязала один и тот же бесконечный шарф.
Василий Макарович протер глаза и пригляделся к тетке.
Неужели это она, Шарфюрер из того давнего милицейского общежития?
Да нет, слишком уж невероятно! Той сейчас было бы, наверное, лет сто! Столько все же не живут даже вахтерши!
– Пропуск! – снова проквакала тетка.
Дядя Вася растерянно молчал, и вдруг из-под журнала с кроссвордом показался темный сдвоенный ствол.
Василий Макарович не поверил своим глазам.
Под журналом вахтерши лежала охотничья двустволка огромного калибра с коротко отпиленными стволами – самый настоящий кулацкий обрез, страшное оружие, особенно на дистанции ближнего боя. Выстрел из такого обреза оставляет раны размером с футбольные ворота.
– Пропуск! – повторила жаба, и стволы обреза уставились в живот дяди Васи, как два смертоносных глаза.
Он попятился. По спине потекли струйки холодного пота, остатки волос на голове встали дыбом.
Вдруг за спиной у него послышалось какое-то движение, дверь скрипнула, и в подвал протиснулся очередной посетитель – толстый, хорошо одетый мужчина в длинном плаще с воротником из черной стриженной норки. Отодвинув Василия Макаровича, он сунул под нос вахтерше яркий пластмассовый кружочек.
– Проходите! – проквакала та, и даже, кажется, улыбнулась – примерно так, как могла бы улыбнуться жаба, проглотив особенно крупного и питательного комара.
Толстяк спрятал свой жетон в карман плаща и скрылся за неприметной дверью, которая обнаружилась позади вахтерши.
Проводив толстяка плотоядным взглядом, вахтерша снова повернулась к Василию Макаровичу, повела стволами обреза и проквакала:
– Пропуск!
– Ах, пропуск! – дядя Вася выдавил жалкую угодливую улыбку и торопливо достал из кармана пакетик, в который спрятал найденный во дворе за ветеринарной клиникой пластмассовый жетон. Руки у него тряслись, и он очень долго не мог вытащить жетон, при этом ему казалось, что он уже слышит сухой щелчок бойка, и вот-вот его тело разорвет пополам выстрел из обреза…
Наконец он вытащил жетон и предъявил его тетке. Та подалась назад всем телом и, изобразив на лице слабое подобие улыбки, проквакала:
– Проходите!
Василий Макарович облегченно перевел дыхание и двинулся вперед, к той самой неприметной двери, которую заслоняла собой вахтерша. При этом он скосил глаза, чтобы еще раз взглянуть на обрез… но на этот раз ничего не увидел. Перед вахтершей лежал безобидный журнал, под которым не могла бы поместиться не только смертоносная двустволка, но даже обычный табельный пистолет Макарова.
Дядя Вася недоуменно пожал плечами: неужели обрез ему привиделся? Да нет, он не только отчетливо видел темные срезанные стволы, но даже до сих пор чувствовал страшный запах пороха и оружейной смазки, запах неминуемой смерти…
Открыв вторую дверь, Василий Макарович попал в короткий темный коридор. Дверь за его спиной тотчас же захлопнулась, и ему на мгновение показалось, что на этот раз он оказался в совершенной темноте, однако, как только его глаза немного привыкли к недостатку света, он увидел впереди, всего в нескольких шагах, тусклую красноватую лампочку, светящуюся во мраке, как дьявольский глаз или как фонарь приближающегося из туннеля локомотива.
Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это была обыкновенная лампочка, слегка подсвечивающая еще одну дверь.
Вариантов не было, дядя Вася толкнул эту дверь…
И едва не оглох, едва не ослеп, едва не задохнулся от обрушившихся на него впечатлений.
Он находился в большом помещении с низким сводчатым потолком, полном людей, звуков, света. Со всех сторон были большие и маленькие группы, окружавшие столы. Дядя Вася разглядел несколько столов с рулеткой, несколько карточных столов, покрытых зеленым сукном, и множество сверкающих разноцветными огнями игровых автоматов, пресловутых одноруких бандитов. Вокруг раздавались громкие голоса крупье, темпераментные выкрики игроков, стук падающих жетонов, звон бокалов.
Он понял, что попал в подпольное казино.
Еще недавно такие игорные залы были на каждом шагу, и тысячи людей оставляли в них – кто миллионы, которые являлись для них ничтожными крохами от богатства, а кто – последние рубли, отнятые у семьи. Теперь казино запрещены, но люди, зараженные страшным вирусом игорной лихорадки, никуда не делись, они носятся по городу в поисках места, где можно удовлетворить свою пагубную страсть. А если есть спрос – всегда найдется и предложение. Так что очень быстро появились такие подпольные казино.