Но ее ранний звонок с сообщением о прогулке обломал мои планы ухватить еще немного сладости перед долгим перерывом, однако наполнил торжеством. Аяна приняла мои правила, и сколько бы дерзости ни сквозило в ее голосе, главное было в том, что она уже смирилась. Сама не заметит, как станет подчиняться мне уже во всем и охотно, примет новые условия нашего сосуществования как должное и утратит любые мысли о непокорности или уходе. Никаких твоих уходов, кукляха. Пока сам не решу отпустить за ненадобностью.
Оставил сообщение на автоответчике Людмилы, сообщая, что буду недоступен с утра, и, добравшись домой, собрался завалиться спать на несколько часов, вырубив телефон. Но, выйдя из лифта перед своей квартирой, обнаружил мамашину потерю. Родион сидел прямо на полу, уткнувшись лбом в колени, и, похоже, спал. Сто пудов пьяный в дым. С каких таких пор его бухой маршрут начал его выводить ко мне?
— Удобно? — спросил насмешливо, позвенев над ухом брата ключами.
Он вскинулся, ошалело уставившись на меня покрасневшими глазами, и, принюхавшись, я понял, что алкоголем от него не несет. Да и неприятного кислого запаха, присущего обдолбанным, тоже не было.
— Захар! — Родька вскочил и тут же охнул, схватившись за явно отсиженную задницу. — Я ждал тебя.
— Я заметил, — открыв дверь, я жестом предложил ему войти, хотя с большим удовольствием велел бы валить прочь. — Матери чего не отвечаешь?
— Телефон забыл… потерял… не хочу, — пробормотал он, и мое внимание привлек звук шлепков о плитку пола его босых ног, да и весь вид мешковатой и какой-то поношенной одежды, от которой несло машинным маслом и бензином, да черт-те чем, но ни один из этих ароматов не вязался с образом моего братца.
— Ты почему босой? Где был вообще? — напрягся я, включая свет и оглядывая его внимательнее.
Так и есть, он в какой-то робе, судя по всему, прямо на голое тело. А это дерьмовые новости.
— Ты обернулся где-то? — зарычал я. — На людях, что ли?
— Нет, — шарахнулся брат и схватил себя за модную челку, нервно дергая. — Не совсем.
— Мне опять за тобой подчищать? Видел кто? Камеры были?
— Да нет же, говорю, Захар! — заорал он. — Неужели трудно один раз поверить, что я ничего не накосячил?!
— Ты явился под утро. Шмотка с чужого плеча, сто процентов украл где-то по случаю. Вид потерянный. Да, мне сложно поверить, что это не потому, что ты опять где-то облажался.
— Я просто свалил из родительского дома сразу на четырех. Надо было подумать.
— Подумать — это дело нужное и хорошее, но ты-то тут при чем?
Я прекрасно видел, что он весь взведенный, но жалеть его не собирался, да и вникать в его мелкие жизненные трудности и псевдосерьезные переживания не было ни малейшего желания. Я из-за него лишился сегодня целой ночи классного траха, обойдясь легким перекусом, и это не говоря уже о том, сколько в принципе на него было потрачено моего времени за все годы. Потрачено впустую. Так что в задницу чуткость и братское сочувствие.
— Кончай язвить, Захар. Я, вообще-то, к тебе не просто так.
— А когда-то по-другому бывало?
Что-то я не припомню, когда в нашей семье родственное общение начиналось с какого-нибудь банального или хотя бы фальшиво-вежливого «Привет, Захар. Как поживаешь? Все ли у тебя в порядке?». Хм… Это что, я вдруг себя жалеть надумал? Точно нужно выспаться как следует, и пройдет.
— Ты дашь мне сказать? — ощетинился Родион.
— Говори, — махнул я рукой.
— Я тупо просираю свою жизнь.
— Что навело тебя на столь неожиданную мысль? — фыркнул я и плеснул в два стакана вискаря, один толкнул по столу к нему, но Родька только замотал головой.
— Я не буду. Никогда больше.
Так, не то чтобы я уверовал сходу в его устремления к лучшему, но это, по крайней мере, стало интересным.
— Родя, моя ночь была потрачена на твои бесплодные поиски, потому как ты не утрудился сообщить нашей родительнице, где и что с тобой, поэтому я дико хочу просто поспать, и желание выслушивать какой-нибудь твой нервный бред у меня активно стремится к нулю, так что постарайся изложить, зачем ко мне пришел, кратко и по делу.
— Прости, Захар, я не подумал, что она тебя…
— Вот! — поднял я указательный палец, останавливая его никчемные извинения. — Не подумал. А следовало бы, как и о том, что разбираться каждый раз с этим мне.
— Слушай, я был зол и расстеря…
— Родька! По. Делу.
— Хорошо, — кивнул он, глянув так, словно я его ударил.
Что они все в последнее время вот так зыркают?! То Аяна, теперь он… И главное, это сверкание глаз исподлобья, манера челюсти сжимать, дерганье ноздрей, ну прям один в один. И если у моей кукляхи выходило мило… хотя, как раз милого в ней ни капли, но не суть, все от того, что меня, видно, привлекало в ней все пока. А вот в брате откровенно раздражало и больше всего именно тем, что Аяну и напоминало, в постели с которой я не был сейчас по его же вине.
— Возьми меня к себе на работу, — едва ли не потребовал Родька и тут же сбавил обороты: — Пожалуйста.
Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться ему в лицо.
— На работу, значит. И кем же ты себя видишь в нашем холдинге?
Кабинет тебе, небось, подай, братишка, секретаршу секси найми, чтобы скрашивала однообразные рабочие будни. На совещаниях вякать хочешь, изображая руководителя?
— Я закончил юрфак, но отдаю себе отчет, что учился отвратительно и диплом мой, по сути, куплен, — сглатывая, Родион отвел глаза. — Так что я готов на что угодно. Если надо, то и рядовым охранником пойду.
— Рядовым? А ты в курсе, что при найме у нас принято этих самых рядовых «отбивать»?
На самом деле это негласное правило сохранилось сейчас исключительно для тех, кого мы брали в наши группы оперативного реагирования, личную охрану и сопровождение всяких шишек, а не для того персонала, что потом будет подпирать стены где-нибудь в ювелирках, курсировать в торговых центрах, ловя за руки воришек. Но, с другой стороны, брат же пришел просить о работе именно меня, а не устраиваться на общих основаниях, так что ни о каком смирении и готовности действительно, что называется, «начать с самых низов» речь, выходит, не шла.
— Я не совсем такое уж ничтожество, каким ты меня считаешь, — прищурился раздраженно Родион.
Боюсь, ты даже не представляешь, каким я тебя считаю по чесноку. Но так-то, если учитывать фактор его происхождения и поставить в спарринг с человеком, пусть и с начальной боевой подготовкой, братец его однозначно «сделает», хотя бы благодаря природной силе, скорости и быстроте не до конца удроченной бухлом реакции. Тут же представил себе материнскую истерику, когда ее царственная особа узнает, что аж целый младшенький Уваров работает простым охранником. Кисло во рту стало.
— Извини, но для тебя у меня места нет, — отрезал я, проглотил обжигающую жидкость разом и пошел, собираясь в душ и спать.
— Почему, Захар? — голос Родьки дрогнул. — Я же знаю, что вы постоянно ведете набор и берете чуть не всех подряд! Я хочу работать.
— Во-первых, не всех. А во-вторых, на секундочку попробуй подумать не о своих хотелках, а и о том, чем это обернется для меня! Мать мне мозг выест чайной ложкой и позвоночник вырвет к хренам!
— Ее это не касается!
— Ага, как же. Попробуй сам с ней об этом переговорить, и я погляжу, как быстро изменится твое мнение в данном вопросе.
— И что теперь? Только и будем делать, что она велит и считает нужным для нас? — взорвавшись, заорал брат. — Отец, ты, я! И после этого продолжаем считать себя мужиками? Хороши же мужики, что все делают по ее команде!
Меня передернуло от бешеного протеста в его тоне. И от того, что, по сути, это было правдой. У нашей матери была потрясающая способность добиваться чего бы то ни было. Уж от нас с отцом точно. Даже получив в чем-то прямой отказ, она находила путь обходного воздействия и давления, но было в итоге по ее. Если задуматься, то Родион при всем своем раздолбайстве, пьянстве, гулянках и никчемности был единственным в семье, кто забивал на то, что она пыталась заставить его делать. Да уж, с этой точки зрения, он еще и поупертее и посмелее меня будет. Мне так-то проще всегда было дать матери то, что хочет, чтобы избавиться от ее пристального внимания до следующего раза.
— Родька, ты представляешь, сколько зарабатывает простой охранник? Знаешь, что такое вставать вовремя на работу? Быть пунктуальным, выглядеть и вести себя не как хамовато-быдляцкий мажор, а человек, которому иногда приходится терпеть примерно такое же поведение от других, и он при этом обязан оставаться невозмутимым и в рамках?
Господи, да миллион вещей, о коих неизвестно тому, кто вел беспечный образ жизни и никогда не озадачивался перспективой заработка на хлеб насущный, необходимостью держаться за свое место и уважать хоть чуть окружающих.
— Нет, Захар, пока не представляю. Но я прошу тебя помочь. Я… не хочу я больше зависеть от матери… и от человека, что меня считает… — он задрал подбородок и мотнул головой. — А, не важно! Короче, помоги мне, брат.
Опять эта упомянутая по пьяни тема о том, что он зачат не от нашего отца? Верилось с трудом, учитывая почти маниакальную склонность родительницы блюсти в чистоте кровь истинных метаморфов и не смешивать ее даже с обычными двуипостасными оборотнями. Надо бы в этом разобраться, вот только госпожа Уварова не та, кому можно задавать вопросы в лоб и надавить, требуя ответов. Так что ставим галочку и откладываем, а сейчас о насущном.
— Значит так: не стану врать, что верю в твои намерения действительно взяться за ум. Вот прям даю тебе неделю, больше вряд ли протянешь. — Ха-ха, да три дня максимум! — В шансе не откажу. Возьму тебя в мой головной офис, но, как и просил, рядовым охранником. То есть в прямом смысле станешь торчать на входе, на пункте охраны здания, делать обходы и дежурить посуточно. Потом посмотрим.
Я уставился пристально на брата, готовясь к его кислой мине и высказываниям в стиле «мог бы по-родственному дать и что покруче», но Родька неожиданно просиял.