— Ты зачем это?
— Жду нашего первого свидания, — поднял на нее глаза.
— Мы договорились на завтра. На шесть вечера.
— Всего-то двадцать восемь часов. Чего мне мотаться туда-сюда. — Из квартиры послышалось сдавленное хмыканье Родьки.
— Ты не можешь сидеть тут.
— Почему?
— Холодно.
— Не мне.
— Захар, ты обещал не давить.
— Я не давлю, — поднял ладони в жесте «сдаюсь». — Я просто сижу.
— Это больше похоже на то, что ты следишь за мной.
— Поверь, сквозь стены я видеть не умею, так что, нет, не похоже.
— То есть если я сейчас куда-то пойду, ты не прицепишься следом?
— Прицеплюсь, но это не слежка, а защита, кукленочек мой, ведь вопрос с притязаниями на тебя Милютина еще не улажен.
— Хорошо, я обещаю, что никуда не выйду до нашего свидания завтра. Ты поедешь домой?
— Нет.
— Почему?
— Я не видел тебя почти месяц. Практически потерял совсем. Просить меня быть где-то еще, далеко от тебя — реальное издевательство над моими зверями. А в России теперь за жестокое обращение с животными и посадить могут. Я же безопасник — нарушать законы мне нельзя.
Моя истинная закатила глаза, прекрасно видя меня насквозь, но я имею многолетний опыт делания невозмутимого выражения физиономии, так что уставился на нее как ни в чем не бывало.
— Родион, можно я своего парня на чай приглашу? — наконец сдавшись, спросила она.
Своего парня. Так-то по законам оборотней я тебе муж. Почти.
— Ну-у-у не зна-а-аю, может, я на него сначала взгляну и побазарю по-пацански, вдруг он козел и тебе не пара. — Погоди у меня, младший, я тебе припомню это. Принял тебя на работу без «отбивания»? Вот теперь ты точно на силовой экзамен нарвался. Лично тестировать буду, засранец.
— Уваровы, вы невыносимы! Заходи, Захар. Но только на чай.
Само собой, чай. Много-много чаю, хоть порвись. Вечером и с утра за завтраком. И где-то между двумя этими событиями хитрющий Родька незаметно потерялся с ключами от моей квартиры.
— Пусть пропускают, — ответил я Людмиле, возвращаясь на земную твердь.
— Чем обязан? — сухо спросил у Федора, не предлагая присесть. Небось не барышня, ноги держат.
— Мне нужно с дочерью увидеться и поговорить, — не стал он ходить кругами. — Я знаю, что она с тобой. И не хочу ничего обострять, обходя тебя и моего сына, выискивая возможность сделать это без вашего ведома. Хотя мог бы.
— Не обольщайся на этот счет, — процедил я сквозь зубы.
— Я знаю, что ее охраняют, знаю, где она живет и куда ходит. Перестань, Уваров, не меряться возможностями я пришел.
— Ты знать о ней не хотел двадцать лет, даже не интересовался тем, что мог заделать ребенка-полукровку. Обнаружив, что она есть, первым делом увидел в ней возможность нагадить моей матери через меня. А когда явился Родион, вообще решил сбыть ее с рук, как второсортный товар из прошлогодней коллекции. О чем, на хрен, ей с тобой говорить?
— Так все и было. Но прежде чем швырять камнями в меня, вспомни себя.
— А я от своих косяков не открещиваюсь и упорно работаю над их исправлением.
— Вот позволь и мне над тем же потрудиться, окажи такую любезность.
— Черт с тобой. Но если она откажется, ты отвалишь. Без вариантов.
Набрав Родьку, я все объяснил ему. Они с Аяной обещали приехать в течение получаса.
Пока ждали, в кабинете царила тишина. О чем мне с ним говорить?
— Кончай сверлить меня взглядом, мальчишка! — раздраженно зыркнул спустя минут пятнадцать Милютин. — Хочешь что-то сказать — вперед!
— Ты мою мать намерен делать порядочной женщиной?
— А ты мою дочь? — парировал он.
— Не раньше, чем она на это согласится.
— Аналогично.
Помолчали еще пять минут.
— Как ты, на хрен, смог выжить без истинной? — не выдержал я. — Почему не добивался?
Федор прищурился, словно намереваясь послать меня, но все же ответил:
— Вряд ли эти годы можно назвать жизнью. И я добивался. Но она была… Слишком увлечена… Еще и ты мелкий. Не важно все это больше.
Аяна с Родькой вошли без стука, и я рванул ей навстречу, поцеловав сходу и подержав в объятиях, прежде чем позволил взглянуть на Милютина. Плевал я на то, как это со стороны смотрится.
— Привет, — кивнул ему Родька, выглядя настороженным.
— Здравствуй, сын. Зашел бы как-нибудь.
— Не думаю. Мне отделка стен в твоем подвале как-то не очень.
— За это прости. Был немного в неадеквате. Годы ожидания шанса отплатить портят характер и восприятие мира.
— Ты так ничего и не сделал, — заметил Родька.
— Понял, что не мести хотел. Любимой женщине, какой бы ни была, не мстят. — Он покосился на Аяну. — Тем более когда она одарила тебя потомком.
— Сразу ты так не думал, — не унимался брат, но так Федору и надо.
— На брата своего посмотри, — почти огрызнулся Милютин. — Ну, могу я теперь и с дочерью парой слов перемолвиться?
— Я драгоценности верну, — вместо приветствия сказала в лоб ему моя кукла, взирая исподлобья.
— Зачем мне твои вещи, Аяна? Если только ты не решила вернуться в мой дом. — И он сверкнул на меня вызывающим взглядом, а я молча показал ему зубы. — Я пришел сказать, что намерен сдержать свое слово и завтра же отправлю человека с деньгами к твоей матери. И написал ей письмо. С извинениями. Прошедших лет и пережитого оно уже никак не исправит, так что это скорее уж сделал для себя. И сюда пришел из эгоистических побуждений, не волнуйся. Я не был тебе отцом ни в детстве, ни месяц, когда ты жила рядом, и оправдаться мне нечем. Но если бы ты была великодушна и однажды решила позволить мне узнать, каково это быть отцом такой девушки, как ты, я был бы безмерно благодарен. К тому же я надеюсь видеться со своими внуками.
— Размечтался, — шепотом проворчал я.
— Я обещаю подумать, — сдержанно ответила Аяна. — У меня просьба к тебе.
Какая еще просьба? Меня проси, не его!
— Все что хочешь, если в моих силах, — сразу оживился Милютин. Утихни, вороватый волчара, второй раз ты ничего моего не умыкнешь! Даже ее внимания.
— Могу я сама отвезти деньги матери?
— Да, — кивнул Федор немного разочарованно. — Я скажу их доставить сюда в офис твоего… мужчины. Ну и, пожалуй, пойду.
— Я слежу за тобой, Уваров, — бросил он в дверях через плечо.
— Аналогично, — вернул я ему.
Я уже закончил раздавать последние инструкции перед отъездом в Аянину глухомань и стоял в приемной в пальто, когда туда вошел мой отец. Сухо кивнув Людмиле, он просто направился к моему кабинету, жестом велев мне следовать за ним, но я остался на месте.
— Добрый день, отец, — поздоровался с ним, развернувшимся с недовольным видом, когда наткнулся на запертую дверь.
— У меня для тебя срочное дело, Захар! — заявил он.
— Я уезжаю, отец. Но по любым рабочим вопросам ты теперь можешь обратиться к Родиону.
— Да с какой стати я должен обращаться к этому… — вспыхнул он, но, зыркнув на мою личную помощницу, осекся. — Это дело личного характера, и я настаиваю, чтобы ты занялся им сам. Я требую этого как совладелец этого охранного предприятия и твой…
— Стоп! Давай я внесу ясность: если это дело личного характера, то я не намерен привлекать для него никого из наших сотрудников и тебе не позволю. А сам смогу заняться этим не скоро. Через неделю, а может, и больше.
— Немедленно!
— Кто-то умирает? Подвергается опасности или насилию?
— Нет.
— Тогда повторюсь: обратись к Родиону.
— Да как ты смеешь! Благодаря кому ты все имеешь?
— Если ты всерьез намерен это обсудить, то мы это обязательно сделаем. Через недельку.
— Я не стану обращаться за помощью к этому уб…
— Прекрасному молодому человеку, которого никто не станет при мне оскорблять из-за чьих-то там старых ошибок и амбиций, — отчеканил я и направился к выходу.
— Не смей вот так просто поворачиваться ко мне спиной! Не забывайся! Неблагодарный щенок!
Ага, такой я и есть. Ты поворачивался ко мне спиной столько раз, игнорируя при любой возможности, что не грех и самому попробовать этого угощения. Если тебе действительно что-то нужно, отец, то усмиришь гордыню и обратишься к человеку, которого так-то до последнего времени сыном считал. Всем нам, метаморфам, полезно хоть иногда сожрать таблетку от чрезмерной заносчивости. А мне некогда, я к своей панацее от этого недуга спешу.
Три недели спустя
— Людмила сказала, ты сейчас свободен. — Аяна приоткрыла дверь, а у меня на душе сразу стало солнечно, несмотря на дрянную погоду за окном.
— Для тебя я всегда свободен, кукленочек мой, — вскочил я из-за стола и пошел ей навстречу, распахнув объятия. Ну что может быть кайфовей, чем потискать перед обедом любимую женщину? Впрочем, это кайф в любое время суток. — Ты ко мне надолго?
— Это как пойдет, — Аяна улыбнулась только чуть-чуть, и мое внутреннее солнце померкло, вызывая желание навалять… неважно кому.
Она стала вот такой задумчиво-грустной после поездки домой. При ее разговоре с матерью я не присутствовал, был занят чуток, выведя за сарай на приватную беседу вякнувшего приветственную гадость Марата Батоева. Сходу решил, так сказать, перейти к близкому знакомству. После него он вряд ли когда-нибудь осмелится не то что руку на жену поднять — косо глянуть на нее. Морду я ему не попортил, а вот технично обоссаться, визжа от боли, как последняя сучка, заставил. И клятвенно пообещал, что, если, не приведи господь, его жена опять начнет страдать поразительной неуклюжестью, падать, ломать себе что-то или с синяками ходить, он сам ходить уже не сможет. Убить не убью, но покалечу реально.
Аяна выскочила из дома очень быстро, я едва закончить успел, и, опустив голову, схватила меня за руку и потащила к машине. Никто не вышел и не окликнул ее, когда мы отъезжали. Моя истинная отвернулась к окну, в салоне повис густой аромат ее печали, и это кромсало мне сердце.