Бедолага Флори: его ожидало сплошное разочарование.
Бирма в чем-то похожа на Элизабет: с первого взгляда она может показаться прекрасной и очаровательной, но внутри расчетлива и цинична. Тоталитаризм отравляет саму ткань общества, причем гораздо сильнее, чем сперва может показаться. Дружба, семья, любовь… все это подчиняется страху и стремлению выжить. За исключением короткого периода открытости внешнему миру, практически все время с 1962 года и до наших дней этой страной управляет военная хунта, выбравшая себе в качестве настольной книгу Оруэлла о Большом Брате. Всеми ненавидимые военные кричат о всенародной любви к правительству и предаются безудержному воровству. Те немногие деньги, что остаются в казне, идут на строительство пагод, призванных очистить их карму. В этой стране есть и свое Министерство правды, выставляющее героев, сопротивляющихся репрессиям, злодеями, а угнетателей – мудрыми руководителями народа. За каждым следят, брата заставляют доносить на брата, начальство всегда безгрешно и безупречно. Голод, наступивший за провальной кампанией по сбору урожая, одним взмахом волшебной палочки оборачивается невероятным успехом сельского хозяйства. В этом оруэлловском обществе, где достаточно одной неосторожной фразы, чтобы отправиться за решетку, и страх правит жизнью граждан, юмор – одна из немногих оставшихся отдушин. Перешучиваясь вполголоса, мьянманцы искусно высмеивают власть. «Слышал новость? Хунта выбрала презерватив новым государственным символом! Надувательства не боится, бедноты не плодит, а главное – дарит чувство полной безопасности, пока тебя имеет правительство!» Есть еще хорошая шутка про старика, который жалуется, что в его время жуликов называли по именам, а теперь – просто «чиновники». И еще одна, ее мне рассказал самый популярный комик страны Сарганар после того, как его условно-досрочно выпустили из тюрьмы:
– Ну, десять процентов от срока в тридцать четыре года я отсидел. Считай, проценты по ипотеке заплатил.
Через некоторое время его снова посадили.
Каждый раз, когда мьянманцы выходят на улицы, чтобы попытаться обрести свободу, их безжалостно подавляют: в 1988-м, в 2007-м, в 2021-м. В 2007 году, во время «шафрановой революции», я был в Янгоне и видел, как протестующих валят на землю. Тогда меня охватили разом невероятное отчаяние и неподдельное восхищение их храбростью. В моей стране целые поколения испанцев покорно мирились с диктатурой генерала Франсиско Франко, творившего свои бесчинства при постыдном соучастии выдающихся представителей нашего общества. Против выступала лишь небольшая кучка смельчаков. И только в 1975 году, когда тиран умер от старости, пришли перемены и демократия. Мьянманцы же находят в себе силы бороться, находясь под сапогом тирании, «топчущим лицо человека – вечно», как говорил Оруэлл. Как не преклоняться перед теми, кто противостоит жестокой и злой силе, – зная, что шансы на успех невелики?
Есть только одна вещь, которая нравится генералам больше власти, – деньги. Поэтому в девяностые годы прошлого века хунта, несмотря на свое нежелание дать гражданам возможность контактировать с внешним миром, начала открывать страну для туризма. Чтобы минимизировать последствия такого решения, власти оставили в силе Закон о чрезвычайных положениях 1950 года, запрещающий гражданам передавать иностранным журналистам какую-либо информацию, принимать иностранцев у себя дома и поддерживать контакты за пределами страны без предварительно полученного разрешения. Авиалинии и туристические агентства были распределены среди друзей генералов. Всех гидов, желавших сохранить работу, завербовали в информаторы органов. Такого рода мнимая открытость, когда по сути страна оставалась огромной тюрьмой для местного населения, притворяясь радушной хозяйкой для иностранцев, не могла не вызвать споров о том, насколько морально приемлемо посещать Мьянму. В путеводителе Lonely Planet напечатали целый раздел, посвященный этой теме. Мнения мьянманских диссидентов разделились. Мьянма – одна из самых красивых стран в мире. Мало того, она буквально застряла во времени: в ней по-прежнему есть места, где белого человека не видели со времен империи. Да, действительно, все доходы от туризма оседают в карманах местной элиты и идут на строительство генеральских особняков в окрестностях Мандалая, но кое-что все же перепадает гидам, таксистам, официантам и молодежи, которая, после того как диктатура закрыла университеты из опасения новых восстаний, потеряла возможность получить высшее образование и перебивается чем придется. Я всегда выступал за туризм, потому что генералы будут грабить страну в любом случае, вне зависимости от того, приедут в нее туристы или нет. При этом контакт с внешним миром безусловно имеет и положительные стороны: местное население сможет узнать, что такое либеральные демократии, а иностранцы вернутся домой, увидев своими глазами ужасающие подробности того, как обстоят дела со свободой в этой экзотической азиатской стране. Впрочем, на последнее особо рассчитывать не приходилось: мьянманская диктатура незаметна постороннему глазу. Военных на улицах практически не видать, а обычные люди настолько привыкли никому не доверять, что искусно прячут свой страх. Сапог диктатуры по-прежнему «топчет лицо», но генералы оказались достаточно умны, чтобы делать это, не оставляя явных шрамов.
Со временем режим расширил перечень мест, открытых для посещения иностранцами, уделив основное внимание туру в Мандалай, на озеро Инле и в Паган, – те места, которые произвели на меня наибольшее впечатление. Познакомившись с ними, я испытал нечто схожее с тем, что пережил Сомерсет Моэм, увидев храмы Ангкора. Вдоль огромной эспланады первой столицы королевства раскинулось без малого четыре тысячи храмов и пагод. Тогда еще туристам не предлагали подняться на воздушном шаре, чтобы посмотреть на храмы сверху, и я видел только бесконечные верхушки пагод – до самого горизонта. Вокруг меня не было ни души, стояла абсолютная тишина. И все это принадлежало одному мне, пока я оставался там и пока темная ночь не скрыла от глаз это свидетельство величия человеческого духа. Как вышло, что страна, способная создать такое чудо, не может содержать даже школы и больницы и заканчивает свои дни в агонии? У подножий храмов околачивались босоногие дети – живое воплощение упадка Мьянмы. То и дело они подбегали ко мне с протянутой рукой. Что я мог дать им? Деньги? Обувь?
– Мистер, мистер… У вас есть бумага и карандаш? – спросил меня один из них.
Я отдал ему свой репортерский блокнот и ручку. Все равно я их постоянно где-то теряю. Потом он начал спрашивать у меня слова на английском, чтобы записать их. Когда-нибудь, если он выучит достаточно слов, он сможет показывать красоты своей страны иностранцам. И прятать от них ее уродливую сторону, которую контролирует вездесущий Большой Брат.
Открытие страны для туристов обернулось удачей для Катхи, где разворачивалось действие «Дней в Бирме». Туда стали приезжать люди в поисках дома Оруэлла. Правда, большинство местных жителей и слыхом не слыхивали ни про него, ни про его книги. Военная хунта, не преуспевшая практически ни в чем, оказалась удивительно эффективной в деле разрушения системы образования. Генералы хорошо понимали, что чем невежественнее люди, тем они послушнее и податливее. Первые туристы являлись с собственными картами и выписками из романа, чтобы попытаться найти места, описанные автором. Им удалось отыскать облупившиеся колониальные особняки «пукка сахибов», старую тюрьму и церковь Святого Павла. Уцелели также офицерское общежитие и Британский клуб. Внезапно сбылась мечта мэрии и жителей Катхи: их далекий, забытый богом уголок Мьянмы превратился в туристический объект, привлекающий международную аудиторию. Местные предприниматели стали открывать новые заведения, разворачиваются целые туристические проекты, появился «маршрут Оруэлла» с брошюрами и указателями. Сложности с тем, чтобы добраться до этих мест, превратились в своего рода преимущество – поскольку добавляли приключению интереса. Поезд от Мандалая до Катхи идет двенадцать часов, то есть его средняя скорость составляет двадцать километров в час. Доплыть на корабле можно только при полной воде, и маршрут этот ненадежен. Вишенкой на торте всей этой оруэлломании стал новый трехзвездочный отель в Катхе, который снабдил номера названиями в честь главных героев «Дней в Бирме»: Флори, Элизабет, Макгрегор… Его хозяин Бран Аунг возлагал большие надежды на свой бизнес. «Я хочу, чтобы наши гости буквально прожили эту книгу», – заявил он в интервью местной прессе.
В попытке придать городу большую атмосферность, власти пытались изыскать средства, чтобы обновить здания, упоминающиеся в романе, в том числе и Британский клуб. Им, однако же, пришлось довольствоваться тем, что в порядок был приведен лишь жилой дом на проспекте Ланмадау, в котором Оруэлл жил в свою бытность полицейским. По случайному – но в литературном отношении перспективному – совпадению в этом доме в наше время также проживал полицейский, только местный. 20 сентября 2019 года здесь, наконец, был открыт музей. Первый этаж украсили фотографиями оруэлловской эпохи, картами, выдержками из романа и портретом Эрика Артура Блэра в форме агента колониальной полиции со стеком в руках. Все уже было готово к приему первых посетителей, которых предполагалось поразить литературными прогулками по Катхе, но тут грянула пандемия коронавируса, разбившая в прах все мечты. Страна закрыла границы, туристы так и не приехали, новые заведения, включая отель Katha, закрылись. На музее тоже появилась табличка «Временно закрыто». Пока все ждали, когда отступит вирус, снова ожило подлинное зло этой страны: военные устроили очередной государственный переворот и остановили демократические реформы, дарившие мьянманцам столько надежд. Снова кровавый разгон уличных манифестаций, снова тысячи человек брошены в тюрьмы, снова диссиденты и историки на виселицах. Лидера местного сопротивления Аун Сан Су Чжи заключили в одиночную камеру. На кадрах, снятых на скрытую камеру протестующими, запечатлены внесудебные казни, видно, как толпу давят техникой, как пытают людей. Страна вернулась в «1984» Оруэлла, человека, написавшего, что общество, построенное на «страхе, ненависти и жестокости», не может существовать вечно.