и шесть раз, а значит, три другие пули остались в теле жертвы.
Пистолет был зарегистрирован на её бывшего мужа.
Тебя оставили истекать кровью на полу больше чем на пять минут. Там были лужи крови — больше сорока двух процентов крови в твоём теле.
Рядом со мной Дин изучал фото с места преступления на своём телефоне. Агент Стерлинг наверняка приклеивала эти фотографии — ещё один кусочек пазла — к стене в подвале нашего дома. Я же выбрала для размышлений другое место.
Кладбище.
Я посмотрела на имя своей матери на могильной плите: Лорелея Хоббс. Я и раньше знала, что похороненные здесь останки ей не принадлежали. Теперь я пыталась усвоить тот факт, что они могли принадлежать Мэллори Миллс.
Я не впервые думала о жизни, которую отняла моя мать, ради спасения собственной. Но теперь я думала не просто о теле в шести футах под землей; а о живой, дышащей женщине. Я представляла её, думая об уликах, благодаря которым её бывшего мужа обвинили в убийстве.
Три недостающие пули. Я представила, что лежу на спине, а пули обжигают мой живот, мою грудь и ногу. Ты почти наверняка потеряла сознание. Без неотложного вмешательства врачей, ты бы умерла.
— Но Владыки выбрали тебя, — мой голос был так мягок, что я едва расслышала слова. — Как выбрали мою мать.
Если я была права, Мэллори Миллс умерла не от огнестрельных ран. Владыки стреляли в неё, а затем спасли её. Они забрали её, подставили её мужа, а когда её раны затянулись, они заставили её сражаться с её предшественницей насмерть. Она была их пленницей до тех самых пор, пока они не похитили мою мать.
— Что у них общего? — негромко спросил Дин.
— Мэллори была чуть старше двадцати, — я вернулась к фактам. — Моей матери было двадцать восемь, когда она исчезла. Обе молодые, здоровые. У Мэллори были темные волосы. Моя мама была рыжеволосой, — я попыталась не вспоминать о заразительной улыбке моей матери, о том, как она танцевала в снегу.
— Над ними обеими издевались.
Моя мать сбежала из дому в шестнадцать, чтобы спастись от отца, пострашнее отца Майкла. А Мэллори Миллс? Она не просто так жила под вымышленным именем. А её бывшего мужа не просто так смогли осудить, даже не найдя тело.
Вы выбираете женщин, знающих о насилии не понаслышке. Выбираете бойцов. Тех, кто умеет выживать. А затем вы заставляете их сделать немыслимое, чтобы выжить.
Я хотела шагнуть к Дину. Хотела накрыть его губы своими и забыть о Мэллори Миллс, об имени моей матери на этой могильной плите и обо всём, что я прочитала в этой папке.
Но я не могла.
— Когда я ездила к твоему отцу, он процитировал мне Шекспира. «Бурю». «Ад пуст. Все бесы здесь».
Дин знал своего отца достаточно хорошо, чтобы читать между строк.
— Он сказал тебе, что твоя мать может быть не просто пленницей. Что она может быть одной из них.
— Мы не знаем, что с ней сделали эти монстры, Дин. Мы не знаем, кем ей пришлось стать, чтобы выжить, — по моей коже пробежал холодок, хоть я всё ещё чувствовала исходящее от Дина тепло.
— Мы знаем, что она не просто жертва. Она — Пифия. Фемида — так её назвал Найтшэйд. Судья и присяжные. Словно она была одной из них.
— Не по собственной воле, — мне нужно было услышать эти слова. Но это не делало их правдой.
— Она по собственной воле убила женщину, которую мы похоронили, — произнося эти слова, я чувствовала себя так, словно срываю повязку — а с ней и несколько слоёв кожи.
— Твоя мать выбрала жизнь.
Я говорила себе об этом на протяжении десяти последних недель. Я провела бессчётное количество ночей, глядя в потолок и гадая: чтобы сделала я, если бы меня заставили драться на смерть? Смогла бы я убить другую женщину — прошлую Пифию, сражавшуюся со мной не на жизнь, а на смерть — чтобы спастись?
Как и много раз до того, я попыталась забраться в голову своей матери, представить, каково ей было, когда её похитили.
— Я просыпаюсь в полутьме. Я должна быть мертва, но это не так, — затем моя мама подумала бы обо мне, но я пропустила это и перешла к мыслям, крутившимся в её голове, когда она поняла, что произошло.
— Они резали меня. Ранили. Я была при смерти. А потом они вернули меня.
Сколько женщин, не считая моей матери и Мэллори Миллс, разделили ту же участь? Сколько было Пифий?
Вы ждете, чтобы они исцелились, а затем…
— Они заперли меня в комнате. Но я там не одна. Ко мне приближается женщина. У неё в руках нож. Рядом со мной тоже есть нож, — я отрывисто дышала. — Теперь я знаю, зачем они едва не убили меня, зачем вернули назад, — мне казалось, что даже мой голос звучит, как голос моей матери. — Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза. Они хотели, чтобы я знала, каково это. Чтобы я без тени сомнения знала, что я не готова умереть.
Я беру нож. Я отбиваюсь. И я побеждаю.
— Владыки следят за этими женщинами, — Дин вытащил меня из мрака. Он не стал использовать привычные для профилирования местоимения — ни «я», ни «мы», ни «ты». — Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, что пережили.
Я шагнула вперед, но замерла в дюйме от Дина.
— Они наблюдали за моей матерью — недели, месяца или годы, а я даже не помню, в каких городах мы жили. Я — наше единственное подобие свидетеля, и я не могу вспомнить ни одной полезной детали. Ни одного лица.
Я пыталась. Я пыталась вспомнить уже много лет, но мы так часто переезжали. Каждый раз, моя мать говорила мне одни и те же слова: «Дом — это не место. Дом, это люди, которые тебя любят. На веки вечные. Не смотря ни на что».
На веки вечные…
Тогда-то я и вспомнила. Моя мать обещала любить не только меня. Я была не единственным свидетелем. Пусть я не знала, что делали с моей матерью и кем она стала.
Но кое-кто знал. Кое-кто знал и любил её.
Навеки вечные. Не смотря ни на что.
ГЛАВА 18
Моя сестра, Лорел, была мала для своего возраста. Педиатр решил, что ей было где-то четыре. Она была здорова, не считая недостатка витамина «D». Вкупе с её бледной кожей и тем немногим, что нам удалось узнать от самой Лорел, это привело нас к мысли, что она провела большую часть своей жизни в помещении — возможно, под землей.
За последние десять недель я видела Лорел дважды. Чтобы организовать встречу, понадобились почти целые сутки. Если бы решения принимали агенты Бриггс и Стерлинг, эта встреча стала бы последней.
Это слишком опасно, Кэсси. Для тебя. Для Лорел, — предостережения агента Стерлинг звенели в моих ушах, пока я наблюдала за тем, как младшая сестра, которую я едва знала, стояла перед пустыми качелями и няпряженно глядела на них своим детским личиком.
Словно ты видишь то, чего не видят другие, — подумала я. — Воспоминание. Призрака.
Лорел редко разговаривала. Она не бегала. Не играла. Часть меня надеялась, что на этот раз она будет походить на ребенка. Но она просто стояла там, в десяти футах и световых годах от меня, неподвижно и неестественно тихо, как в тот день, когда я нашла её в окровавленной комнате.
Ты мала, Лорел. Ты оправишься. Тебя охраняют. Я хотела поверить, что на этот раз Лорел будет в порядке, но моя сводная сестра была рождена и росла для того, чтобы занять место за столом Владык. Я понятия не имела о том, будет ли она в порядке хоть когда-нибудь.
За недели, которые она провела под опекой ФБР, никто не смог узнать от неё ничего полезного. Она не знала, где её удерживали. Она не могла — или не хотела — описать Владык.
— Судя по уровню разрушения этой карусели, я бы предположила, что эту детскую площадку построили между 1983 и 1985, — ко мне подошла Слоан. Агент Стерлинг предложила, чтобы я взяла с собой кого-то из естественных. Я выбрала Слоан, потому что она и сама походила на ребенка — и с меньшей вероятностью могла понять, насколько израненной была психика Лорел.
Слоан утешительно сжала мою руку.
— В эстонском спорте под названием киикинг, игроки стоят на огромных качелях и пытаются проделать поворот в триста шестьдесят градусов.
У меня был выбор: я могла остаться здесь, выслушивая все факты, связанные с детскими площадками, которыми Слоан пыталась меня успокоить, или я могла поговорить с моей сестрой.
Словно услышав мои мысли, Лорел обернулась, переводя взгляд с качелей на меня. Я подошла к ней, но она снова повернулась к качелям. Я опустилась рядом с ней на колени, позволяя ей привыкнуть к моему присутствию. Слоан подошла к нам и присела на соседней качели.
— Это моя подруга Слоан, — сказала я Лорел. — Она хотела с тобой познакомиться.
Лорел не ответила.
— Существует двести восемьдесят пять видов белок, — поздоровалась Слоан. — И это не считая количество доисторических видов, имевших с белками общие черты.
К моему удивлению, Лорел склонила голову на бок и улыбнулась Слоан.
— Числа, — ясно произнесла она. — Мне нравятся числа.
Слоан приветливо улыбнулась Лорел.
— В числах есть смысл даже тогда, когда его нет ни в чем другом.
Я наблюдала за тем, как Лорел робко шагнула к Слоан. Числа тебя успокаивают, — подумала я, пытаясь увидеть мир глазами моей младшей сестры. — Они тебе знакомы. Для мужчин, благодаря которым ты появилась на свет, числа незыблемы. Высший порядок. Закон.
— Тебе нравятся качели? — спросила у Слоан Лорел. — Это мой второй любимый пример применения центростремительной силы.
Когда Слоан начала раскачиваться на качелях, Лорел нахмурилась.
— Не так, — решительно сказала моя сестра.
Слоан остановилась, и Лорел шагнула к ней. Она провела своими крохотными пальчиками по звеньям цепей, на которых крепились качели.
— Вот так, — сказала она Слоан, прижимая свои запястья к металлическим цепям.
Слоан встала и повторила движения Лорел.
— Вот так?
Лорел осторожно обернула цепь вокруг запястья Слоан.
— Обе руки, — сказала она Слоан. Пока моя четырехлетняя сестра методично оборачивала другую цепь вокруг второго запястья Слоан, я наконец-то поняла, что она делала.