Пять улыбается в ответ на твое молчание.
– Похоже, ФБР добралось до Гейтера. – Он проводит пальцем по лезвию ножа. Легко. Осторожно.
Ты равнодушно смотришь на него.
– Мне нет дела до того, чем занимается ФБР.
– Есть, – отвечает Пять, прижимая нож к кончику собственного пальца и разрезая его до крови, – если речь зайдет о твоей дочери.
Глава 35
Остальные дожидались нас у входа в музей-аптеку.
– Стерлинг не знает, стоит ли допускать нас на передовую, у Джуда такой вид, будто он вспоминает Скарлетт, а агент Старманс сильно хочет в туалет, – прошептал Майкл мне и Лие. – Если вдруг тебе интересно.
Я оглянулась на агента Старманса, который как раз сказал, что отойдет. Джуд сунул руку в задний карман, вытащил свой потертый кожаный бумажник и протянул Слоан мятую двадцатку.
– Пожертвование, – сказал он ей. – Для музея.
Слоан сжала купюру в пальцах, и я посмотрела в глаза агенту Стерлинг. Вам неприятно, что это у меня есть повод задавать вопросы. Вам неприятно, что люди в Гейтере будут говорить со мной. Но более всего вам неприятно, что вам не так уж неприятно выпустить нас на линию огня.
Дин открыл дверь в музей и придержал ее для Стерлинг.
– После вас, – сказал он. Внешний наблюдатель принял бы этот жест за галантность южанина, но я распознала в нем не произнесенное вслух обещание: мы будем следовать ее указаниям.
Стерлинг вошла первой, остальные – следом за ней.
– День добрый, ребята. – Уолтер Тэйнс расположился за стойкой. Он выглядел такой же реликвией, как и все, что находилось в этих стенах.
Слоан протянула купюру, которую дал ей Джуд. Тэйнс кивнул на деревянный ящик на стойке. Слоан просунула деньги в него, а я тем временем заставила себя отвернуться от человека, который воспитал Найтшейда, и осмотрела полки.
Вдоль одной стены выстроились сотни бутылочек с выцветшими ярлыками. Поржавевшие инструменты были гордо выложены перед склянками из мутного стекла. На стойке под ними лежала толстая, переплетенная в кожу книга – страницы пожелтели, чернила выцвели от времени. Я разобрала рукописное заглавие, написанное вверху страницы, и сердце застыло в груди.
«Реестр ядов – 1897».
Я вспомнила Найтшейда, яд, который он использовал, чтобы убить Скарлетт Хокинс, – яд, который невозможно обнаружить, от которого нет противоядия, причиняющий нестерпимую боль. Я едва не вздрогнула, когда на страницу упала чья-то тень.
– Чтобы купить лекарства, которые могут оказаться ядовитыми, посетителям нужно было получить подпись аптекаря. – Уолтер Тэйнс провел кончиком пальца по записям в реестре. – Опиум. Мышьяк. Белладонна.
Я заставила себя перевести взгляд с открытой страницы на старика.
Тэйнс мягко улыбнулся.
– Понимаете, граница между ядом и лекарством весьма тонка.
«Эта граница тебя привлекает. – Мой мозг тут же включился на полную. – Яды тебя восхищают. Ты взял Найтшейда на воспитание, когда он был еще мальчиком».
– Музей когда-то был настоящей аптекой? – спросила агент Стерлинг, отвлекая внимание нашего подозреваемого от меня.
Тэйнс хлопнул в ладоши перед собой и подошел к ней.
– О да. Мой дедушка в молодости владел аптекой в Гейтере.
– Умирающее искусство, – прошептала Стерлинг. – Уже тогда.
Эти слова не оставили Тэйнса равнодушным. Ему нравилась Стерлинг, нравилось говорить с ней.
– У вас тут целый выводок, – прокомментировал он.
– Моя племянница и ее друзья, – невозмутимо ответила Стерлинг. – Кэсси в детстве жила здесь с мамой. Когда я узнала, что вся компания планирует съездить в Гейтер, я решила, что им не помешает сопровождение.
Лия пристроилась рядом со мной, с полной убедительностью изображая, будто зачарована видом старомодных весов, цвет и текстура которых были точно как у ржавого пенни.
– Забавный факт, – сказала наш детектор лжи себе под нос. – Насчет сопровождения – это была правда.
Тэйнс у нас за спиной обдумал слова агента Стерлинг.
– Получается, вы сестра Лорелеи?
Когда с его губ сорвалось имя моей мамы, это потрясло меня. Я хотела повернуться лицом к нему, но ноги словно вросли в пол.
Ты знал мою маму.
– У вас есть дети? – спросила агент Стерлинг, и вопрос прозвучал совершенно естественно – и без подвоха. Я прошлась вдоль внешней стены, повернувшись так, чтобы замечать реакции старика.
– Гнев, – прошептал Майкл, подойдя ко мне сзади и шепча прямо мне на ухо. – Горечь. Желание. – Он помолчал немного. – И вина.
Тот факт, что Майкл упомянул вину последней, означал, что это самое слабое из этих переживаний. Потому, что вина ослабела со временем? Или потому, что ты по природе не способен ощутить что-то большее, чем легкий укол?
– Был сын. – Старик ответил на вопрос Стерлинг отрывисто, резко. – Мэйсон. Сбежал, когда ему было семнадцать. Это разбило сердце моей жене.
Взгляд на Лию показал мне, что она не обнаружила в его словах ни капли лжи.
– Мэйсон, – повторила я, изо всех сил изображая любопытного подростка. Позволила себе помедлить, потом сказала: – У Ри сегодня с утра говорили что-то такое, – я отвела взгляд, достаточно смущенно, чтобы намекнуть, что я совсем не хочу произносить это вслух, – про убийство Анны и Тодда Кайл…
– Кэсси, – резко сказала моя «тетя», подкрепляя впечатление, что я просто подросток, который сболтнул лишнего.
– Это было ужасно. – Тэйнс взялся за старомодную бутылку с изображением черепа. – Мне никогда не было дела до отца Анны. Он женился на местной девушке, но не пытался стать своим в городе. Его жена умерла, когда Анне было примерно шесть, и он растил девочку одну в своем большом доме на холме – слишком хорошем для этого города – с самого первого дня. – Он покачал головой, словно пытаясь отогнать воспоминания. – Малкольм просто игнорировал всех нас, но у него были стычки с Холландом Дарби и его последователями. А для обитателей этих мест такое всегда плохо кончается.
Я бросаю взгляд на агента Стерлинг, словно сомневаюсь, стоит ли рискнуть или прикусить язык.
– Анна и Тодд Кайл были убиты. А их сын… Мэйсон.
Старик опустил на меня долгий взгляд.
– Мы с женой не могли иметь детей. Мы решили поступить как честные христиане. А Мэйсон… – Тэйнс закрыл глаза. – Мэйсон был хорошим мальчиком.
Судя по тому, как разворачивался разговор, я видела две возможных версии Уолтера Тэйнса. Одна из них – старик, который попытался сделать все, что мог, для многое пережившего мальчика, который отплатил ему за это, сбежав, как только стал достаточно взрослым, чтобы отряхнуть прах Гейтера со своих ног. Другая – невероятный актер, который печалился не столько о мальчике, который покинул город, сколько о человеке, в которого превратился Мэйсон Кайл.
Найтшейд подвел Мастеров.
Найтшейда поймали.
Найтшейд превратился в обузу для них.
Звук колокольчика отвлек меня от моих мыслей – входная дверь музея открылась. Я инстинктивно отвернулась и снова принялась рассматривать полки с экспонатами.
– Уолтер. – Голос, который поприветствовал Тэйнса, звучал мягко и приятно. Неагрессивно.
– Дарби. – Тэйнс ограничился коротким ответом. – Чем-то могу тебе помочь?
«Дарби? – подумала я, внезапно порадовавшись, что отвернулась. – То есть как Холланд Дарби?»
– Как я понял, у Шейна случилась стычка с моим отцом. – Эти слова, сказанные спокойным тоном, заполнили пробелы. – Я надеялся поговорить с мальчиком.
– Уверен, Шейн будет благодарен за вашу заботу, доктор, – сказал Тэйнс тоном, который подразумевал обратное. – Но я отпустил его на день, чтобы он собрался с мыслями, прежде чем вернется сюда.
Сын Дарби сдержанно ответил:
– Я бы не хотел, чтобы Шейна наказали за нападение. И мы оба знаем, что мой отец умеет провоцировать других, а потом добиваться наказания.
Еще одна долгая пауза, а потом Уолтер Тэйнс резко сменил тему:
– Эти ребята задавали вопросы о Мэйсоне, о том, что случилось с Анной и Тоддом Кайл. Может, это не меня им следует спрашивать.
Я вспомнила, что Марсела Уайт рассказывала о том, как Мэйсон Кайл проводил время с детьми «тех людей».
Вы с Мэйсоном Кайлом были друзьями. Мое восприятие включилось на полную, и я повернулась, чтобы получше разглядеть вошедшего. Агент Стерлинг вышла вперед, отвлекая его внимание и не давая ему разглядывать меня.
У этого Дарби были темные волосы, как у отца, но гуще и без седины. Глаза были светло-голубые, почти прозрачные. Мне показалось, что ему слегка за сорок, но все это совершенно не объясняло, почему мои ногти впились в ладони, как только я его увидела.
В животе словно возник тяжелый груз. Во рту пересохло, и внезапно я оказалась уже не в музее. Я вцепилась в веревку качелей, наблюдая, как молодая версия этого человека рассмеялась и усадила маму на перила крыльца.
Она тоже смеялась.
Я вернулась из воспоминаний как раз вовремя, чтобы услышать, как этот человек представляется.
– Кейн Дарби, – сказал он, протянув руку агенту Стерлинг. – Я местный врач, и, как вы, наверное, уловили, моего отца в этих местах не любят.
Кейн. Моя память уцепилась за это имя. Я слышала, как мама произносит его. Я видела, как она стоит в лунном свете, как переплетаются их пальцы.
– Вы спрашивали про Мэйсона Кайла? – продолжил Кейн так ровно и спокойно, что я поняла: это в его натуре, он и с пациентами говорит так же. – Мы были знакомы в детстве, хотя после того, как его родителей убили, общались мало.
Мне нужно было смотреть на Лию, чтобы понять, говорит ли Кейн Дарби правду. Мне нужно было анализировать этого человека.
Но я этого не делала.
Не могла.
Чувствуя, будто стены сжимаются вокруг, я протолкнулась мимо Лии, мимо Майкла, мимо Дина; мир расплывался вокруг, когда я наконец вышла наружу.
Глава 36
Мама была не из тех, кто влюбляется без памяти. Она связалась с моим отцом, когда ей еще не было двадцати, и она отчаянно хотела скрыться от агрессии собственного папы. Но, обнаружив, что беременна, она сбежала не только от своего отца, но и от моего.