– Если вы что-то знаете, – сказала агент Стерлинг, – что-то, что может помочь нам найти человека, который на вас напал…
– Меня многократно ударили ножом, агент. – Лоуэлл посмотрел в глаза агенту Стерлинг, прямо и непреклонно. – В руки, ноги, в живот и в грудь.
– Ваш внук был свидетелем нападения? – спросила агент Стерлинг.
Молчание.
– Он участвовал в нападении?
Молчание.
– Он закрывается, – сообщил Майкл агенту Стерлинг через наушник. – Какие бы эмоции ни вызвали бы в нем ваши вопросы пару десятилетий назад, теперь он не позволяет себе ничего чувствовать.
– Звучит знакомо? – спросил у меня Дин.
Я подумала про Найтшейда, про то, как он отгораживался от ФБР так же, как сейчас его дедушка. Он научился силе молчания из первых рук.
– Спросите его о моей матери, – сказала я.
Агент Стерлинг сделала даже лучше. Она достала фотографию – я не знала, что у ФБР был этот снимок. На фото мама стояла на сцене, глаза у нее были подведены черной тушью, лицо освещали эмоции.
– Вы узнаете эту женщину?
– Зрение уже не то. – Малкольм Лоуэлл едва взглянул на фото.
– Ее звали Лорелея Хоббс. – Агент Стерлинг дала этим словам повиснуть в воздухе, используя молчание как собственное оружие.
– Я ее помню, – наконец сказал Лоуэлл. – Она часто позволяла своей девчонке носиться по округе с выводком Ри Саймон. Проблемы, одни проблемы от них.
– Ваш внук создавал проблемы? – тихо спросила агент Стерлинг. – А до него – ваша дочь?
Это заставило его отреагировать. Пальцы Лоуэлла сжались в кулаки, расслабились, снова сжались.
– Он начинает волноваться, – сообщил Майкл агенту Стерлинг. – Гнев, отвращение.
– Мистер Лоуэлл? – окликнула его агент Стерлинг.
– Я пытался учить мою Анну. Удержать ее дома. В безопасности. И где она оказалась? Забеременела в шестнадцать, сбежала. – Его голос дрожал. – И этот мальчик. Ее сын. Он проделал дыру в заборе и добрался до этого проклятого ранчо. – Лоуэлл закрыл глаза. Он опустил голову, так что мне стало не видно его лицо. – И тогда начали появляться животные.
– Животные? – спросила Слоан, наклонив голову набок.
Она явно не ожидала такого признания. И я тоже. Разница была в том, что, как только Малкольм Лоуэлл произнес слово «животные», я тут же поняла, что он имеет в виду «мертвых животных».
– Они не были убиты быстро. – Лоуэлл снова поднял взгляд в камеру, в его глазах появился жесткий блеск. – Эти животные умирали медленно, они страдали.
– Думаете, Мэйсон этим занимался? – впервые заговорил агент Старманс.
Последовала долгая пауза.
– Думаю, он смотрел.
Ты
Ты прикована к стене уже несколько часов, ты истекаешь кровью уже несколько часов.
Но на самом деле ты прикована к стене и истекаешь кровью уже многие годы. Еще до этого места. До хаоса и порядка. До ножей, и яда, и пламени.
Это ты лежала в постели Лорелеи, когда она была маленькой девочкой.
Это ты принимала то, что она не могла принять.
Ты делала то, что она не могла сделать.
Проходят секунды, минуты, часы, и ты ощущаешь ее – она готова перестать прятаться. Готова выйти.
Не в этот раз. В этот раз ты никуда не денешься. В этот раз ты останешься здесь.
Наступает ночь. Мастера возвращаются. Они понятия не имеют, кто ты. Что ты такое.
Они привыкли к представлениям Лорелеи.
Пусть теперь увидят твое.
Глава 44
Когда наступила полночь, мне стало ясно, что еще один день прошел, не принеся нам ответов. Четвертое апреля. Где-то там агент Бриггс ждал появления следующей жертвы Мастеров, привязанной к столбу пугала и сожженной заживо.
Не в силах уснуть, я сидела за стойкой на нашей мини-кухне, глядя в ночь, и думала про Мэйсона Кайла и Кейна Дарби, мертвых животных и большую неровную фигуру внизу лестницы.
Это было тело. В возрасте шести лет я не могла это увидеть, но, хотя воспоминание было фрагментарным, теперь я понимала. Я пыталась об этом не думать, пыталась не помнить с тех пор, как вернулась в город.
– Не обижайся, но у тебя инстинкт самосохранения как у лемминга.
Услышав эти слова, я чуть не отпрыгнула от стола. Из тени вышла Лия.
– Расслабься, – сказала она. – Я пришла с миром. – Она ухмыльнулась. – По большей части.
На Лие была та же одежда, которую я видела у других последователей Холланда Дарби, уже не белая крестьянская рубаха, которая была на ней, когда я видела ее в последний раз. За все время, что я ее знала, она никогда не позволяла другим контролировать, что она надевает.
– Как ты пробралась мимо агента Старманса? – спросила я.
– Так же, как выбралась с ранчо «Безмятежность». Скрытность – просто еще одна форма лжи, и, видит бог, мое тело умеет обманывать еще лучше, чем мои уста.
Что-то в словах Лии заставило меня насторожиться.
– Что случилось?
– Я забралась внутрь, а теперь выбралась. – Лия пожала плечами. – Холланд Дарби любит делать заявления. Что он не причинит мне вреда. Что он меня понимает. Что ранчо «Безмятежность» нечего скрывать. Все это ложь. Впрочем, самые интересные образцы обмана исходили не от Дарби. А от его жены.
Я попыталась вспомнить, что в полицейских отчетах было на миссис Дарби, но она там была лишь примечанием, предметом фона в Шоу Холланда Дарби.
– Она сказала, что они не имеют никакого отношения к тому, что случилось с «той несчастной семьей» много лет назад. – Лия дала мне несколько секунд, чтобы я догадалась, что она заметила ложь в этом утверждении. – И еще она сказала, что любит своего сына.
– А она не любит? – Я подумала про Кейна, каким его знала моя мать. И о теле у подножия лестницы. И о крови на маминых руках.
Я слышала глухой стук. Кейн был там? Он что-то сделал? Или мама?
«Задавать вопросы небезопасно. – В памяти всплыло предупреждение Кейна. – С вашей подругой в „Безмятежности“ все будет в порядке, но с тобой – нет».
– Агент Стерлинг говорила с Малкольмом Лоуэллом. – Параллельно пытаясь упорядочить весь тот рой вопросов, который кружился у меня в голове, я пересказала Лие то, что знала. – Еще до того, как были убиты родители Найтшейда, кто-то на ранчо «Безмятежность» увлекся убийством животных.
– Веселое дело, – откликнулась Лия. Она протянула руку мимо меня и взяла из мини-холодильника Dr. Pepper стоимостью четыре доллара. В этот момент мне на глаза попалось ее запястье. Кожу пересекали припухшие алые линии.
– Ты порезала себя? – У меня пересохло во рту.
– Разумеется, нет. – Лия повернула руку, рассматривая порезы, и продолжила врать мне в лицо: – Эти линии просто появились волшебным образом и вообще не связаны с тем, как именно я заставила Дарби поверить, насколько пустой я себя чувствую.
– Резать себя – не то же самое, что надеть костюм, Лия.
Я ожидала, что она отмахнется, но вместо этого она посмотрела мне в глаза.
– Было не больно, – тихо сказала она. – Почти. Не так, чтобы это было важно.
– Ты не в порядке. – Я говорила так же тихо, как она. – Ты была не в порядке еще до того, как отправилась туда, и ты чертовски не в порядке сейчас.
– Я забыла, каково это, – сказала Лия, и ее голос был лишен всякой выразительности, – в один момент быть особенной, а в следующий – никем.
Я вспомнила, что Дин рассказывал мне про детство Лии. Когда тобой довольны, тебя вознаграждают. А если недовольны, тебя сажают в яму.
– Лия…
– Человек, с которым я выросла? Тот, который контролировал все и всех, кого я знала? Он никогда нас и пальцем не трогал. – Лия отпила лимонад. – Но иногда ты просыпаешься утром, а все вокруг думают, что ты недостойная. Нечистая. Никто не говорит с тобой. Никто не смотрит на тебя. Ты словно не существуешь.
Я услышала то, что было скрыто между строк. Твоя мать смотрела сквозь тебя.
– Если тебе что-то нужно – еда, вода, место для сна, – нужно пойти к нему. А если ты готова принять прощение, ты должна сделать это сама.
Сердце подпрыгнуло к горлу.
– Сделать что?
Лия опустила взгляд на алые полосы на запястьях.
– Искупление.
– Кэсси?
Я повернулась и увидела, что поблизости стоит Слоан.
– Лия. Ты дома. – Слоан сглотнула. Даже в тусклом свете я видела, как она начала считать, поочередно касаясь большим пальцем остальных. – Вы двое, наверное, хотите поговорить. Без меня. – Она повернулась.
– Погоди, – сказала Лия.
Слоан остановилась где была, но не повернулась лицом к нам.
– Ты обычно этим занимаешься. Говоришь с Кэсси. Потому что с Кэсси легко говорить. Она понимает, а я нет. – У Слоан перехватило дыхание. – Из меня просто сыпется дурацкая статистика. Я путаюсь под ногами.
– Это неправда. – Лия шагнула к Слоан. – Я знаю, что говорила такое, Слоан, но я врала.
– Нет. Не врала. Если бы Кэсси, Дин или Майкл застали тебя, когда ты хотела уйти, ты бы этого не сказала. Ты бы не захотела говорить подобное, потому что Кэсси, Дин или Майкл могут пойти с тобой, они умеют врать, хранить секреты и не говорить неудачные слова в неудачное время. – Слоан повернулась лицом к нам. – Но я не могу. Я правда путалась бы под ногами.
Слоан отличалась от нас всех. Для меня забыть об этом было легко – а для Слоан невозможно.
– И что? – возразила Лия.
Слоан несколько раз моргнула.
– Ты же ни капли врать не умеешь, Слоан. Но это не значит, что ты чем-то хуже. – Несколько секунд Лия просто смотрела на нее, а потом будто приняла решение. – Вот что я тебе скажу. Тебе, Слоан. Не Кэсси. Не Майклу. Не Дину. Знаешь о суде над ведьмами в Салеме?
– Двадцать человек были казнены с 1692-го по 1693-й, – ответила Слоан. – И еще семь умерли в тюрьме, включая по крайней мере одного ребенка.
– Знаешь про девочек, которые заварили всю эту кашу со своими обвинениями? – Лия сделала еще один шаг к Слоан. – Вот такой я была. Секта, в которой я выросла? Лидер утверждал, что у него видения. В итоге я начала ему подыгрывать. У меня тоже появились «видения». И я уверяла всех, что видения говорят мне: он прав, он справедлив, Бог хочет, чтобы мы подчинялись ему. Я возвышала себя, возвышая его. Он верил мне. А потом, однажды ночью, он пришел в мою комнату… – Голос Лии дрожал. – Он сказал мне, что я