– Судя по голосу, он ужасно зол, – сказала секретарша.
Сегодня они исповедовались на страницах газет и с телевизионных экранов – знаменитости, превышавшие скорость на дорогах, принимавшие допинг спортивные звезды, политики, которые слишком много пили, убийцы, утверждавшие, будто невиновны.
– Ладно, соедини его со мной, – сказал Шюман.
– Алло? – услышал он в своем мобильном телефоне. Да, алло, Господь на проводе.
– Это Андерс Шюман. Что я могу сделать для тебя?
Густав Холмеруд с шумом перевел дыхание.
– Это же настоящее издевательство! – буркнул он. – Чисто травля.
Шюман переложил телефон из одной руки в другую.
– Ты явно взволнован.
– «Квельспрессен» преследует меня! – Голос Густава Холмеруда дрожал. – Вы просто лжете и придумываете всякую чушь.
Шюману показалось, что его собеседник всхлипнул.
Сейчас он абсолютно не понимал его.
– Ты можешь дать свою версию по поднимаемым нами вопросам, если захочешь, – ответил он вежливо.
– Вы в вашей газете пишете, что я – судебный скандал! Что я не совершал преступлений, за которые меня осудили! Как можно заявлять подобное, прежде не поговорив со мной?
Ага, все дело в высказываниях старого прокурора. Андерс Шюман поднялся, он прилично вспотел на солнце, и сейчас ветер принес прохладу его телу.
– И каких действий ты ждешь от меня для исправления ситуации? – спросил он.
– Только я один могу сказать, что невиновен. Я должен отказаться от моих признаний, иначе не получится пересмотреть приговор в Верховном суде.
Андерс Шюман почувствовал, как у него волосы зашевелились на голове. По иронии судьбы именно с их подачи все начиналось.
Идея о мистическом серийном убийце, действующем в пригородах Стокгольма, возникла в его собственной редакции, когда им отчаянно не хватало свежих сенсаций. Если он правильно помнил, саму идею предложил Патрик Нильссон, они стали отдавать этому делу лучшие места в разделе новостей, и полиции, в конце концов, пришлось пойти у них на поводу, исключительно ради галочки. Шумиха, естественно, постепенно улеглась бы, если бы бедолага Холмеруд внезапно не взял на себя все эти убийства и если бы ему, кроме того, не повезло оказаться осужденным за пять из них. Одно преступление он, вероятно, и в самом деле совершил, убил мануального терапевта по имени Лена, с которой его связывали близкие отношения. Шюман даже как-то разговаривал с ее матерью.
– Наверное, тебе невероятно тяжело, – посочувствовал он, – сидеть невинно осужденным за все эти убийства.
Сейчас Холмеруд всхлипнул уже явно.
– Они подставили меня, – сказал он. – Полиция обманом заставила меня признаться, врачи пичкали сильными препаратами, они лелеяли и холили меня, пока я говорил то, что им требовалось, я хотел чувствовать себя важной фигурой, стремился угождать…
Андерс Шюман почувствовал неприятную тяжесть в животе.
– Значит, ты совершенно невиновен? – спросил он, стараясь говорить спокойным нейтральным тоном.
– Абсолютно, – подтвердил Густав Холмеруд. – Я буду требовать возмещения ущерба от шведского государства за все отнятые годы моей жизни.
«Ну, не так уж их и много отняли, – подумал Шюман. – Всего лишь полтора, если быть точным».
– Тебе, пожалуй, надо высказаться об этом в нашей газете, – сказал он. – Я могу прислать репортера завтра с утра, если хочешь.
– Я хочу, чтобы ты написал.
Само собой.
– Мои репортеры пишут по моему заданию, они делают, как я говорю.
В трубке воцарилась тишина. Вода билась о камень, лодочный мотор снова напомнил о себе.
– Алло? – произнес Шюман.
– Пусть так и будет, – согласился Густав Холмеруд. – Но вы должны согласовать со мной каждую букву.
– Естественно, ты сможешь проверить свои цитаты, – подтвердил Андерс Шюман. – Тебе надо договориться о нашем визите с руководством тюрьмы, и, как только ты получишь добро, звони, и мы приедем.
Ответом ему снова стала тишина.
– Вы все лгуны, – наконец прервал молчание Густав Холмеруд и положил трубку.
Андерс Шюман еще какое-то время стоял на краю утеса и обозревал морскую даль.
Он много лет нес на своих плечах огромную ответственность, но скоро все должно было закончиться совершенно независимо от того, произойдут в «Квельспрессен» намеченные перемены или нет. Агония стала свершившимся фактом. Журналистика утратила прежнее могущество. С помощью Интернета и социальных медиа власть и ответственность оказались в руках всех и каждого, все стали Творцами, и это не могло привести никуда, кроме как в ад.
Но если бы он смог закончить свои дни в журналистике пересмотром судебного решения в Верховном суде, все это в любом случае не было бы напрасно.
Шюман надел рубашку и тогда почувствовал, что безумно голоден.
Томас раньше любил вечеринки. До крюка он чувствовала себя на подобных мероприятиях как рыба в воде. Мог фланировать по комнате с бокалом красного вина в одной руке и с небрежно засунутой в карман брюк другой, пиджак и рубашка слегка расстегнуты, волосы в легком беспорядке, и глаза лучатся смехом. Он умел разговаривать и флиртовать, пребывая в постоянном движении, мастерски лавировать среди остальных гостей и болтать обо всем и обо всех, чувствовал себя легко с представителями обоих полов. Мужчины хотели быть похожими на него, а женщины быть с ним.
Теперь же он не знал, как ему обращаться с бокалом.
Если держать его в правой руке, то он не мог здороваться с людьми. Ничто не мешало ему держать бокал в протезе, но это выглядело бы не лучшим образом.
Томас сделал глоток вина и вернул бокал на буфет в прихожей.
Почти вся квартира (во всяком случае, кухня, салон и столовая) кишела людьми, несносными друзьями Софии из финансовых кругов, биржевыми маклерами и аналитиками, бизнес-юристами и венчурными инвесторами, среди которых также нашлось место нескольким удачливым работникам культуры. Все они считали себя невероятно оригинальными, преуспевающими, но ни один, собственно, не был достоин отдельного рассказа. Никто из них не обладал реальной властью.
Он непринужденно двигался в направлении кухни, засунув крюк в карман брюк, в надежде, что не встретит никого знакомого ему. Дети, слава богу, находились в маленькой спальне, той самой, которая безраздельно принадлежала Эллен и Калле, когда он жил здесь вместе с Софией, там явно все еще пылилась старая игровая приставка.
– Как тебе нравится моя вечеринка?
София неожиданно появилась рядом с ним. Она взяла его под левый локоть и обняла по-свойски, у него похолодело внутри: а вдруг она могла почувствовать крюк?
Томас улыбнулся и потянул руку к себе.
– Одно могу сказать наверняка, – заметил он, – в праздниках ты знаешь толк!
Она рассмеялась, похоже не обиженная его попыткой отстраниться.
– Выпьешь что-нибудь?
Он наклонил голову, якобы размышляя.
– Виски, пожалуй.
Его он мог вливать в себя без перерыва, и, надо честно признать, ему требовалась постоянная алкогольная подпитка, если он собирался продержаться здесь до прихода Анники.
София улыбнулась своей самой чарующей улыбкой:
– Я все устрою. Не уходи никуда!
Томас подошел к винной полке и принялся изучать содержимое. Просто невероятно, она так и не купила холодильник для вина. Несколько бутылок были ему знакомы еще с той поры, когда он жил здесь, их содержимое, возможно, уже стало непригодным для питья.
– Я знаю, о чем ты думаешь. – София протянула ему стакан, на два пальца наполненный темно-желтой жидкостью.
Он вопросительно приподнял брови и сделал глоток виски, оно имело вкус самогона.
– Я должна купить холодильник для вина, – сказала она. – Нет, пожалуй, поставлю его в Сетере. Я подумываю перебраться туда.
Он пригубил содержимое стакана и, явно удивленный, с шумом отставил его в сторону, Сетер было фамильное поместье Гренборгов в Нордуппланде.
– Ты собираешься оставить город? Чем ты будешь заниматься в такой глуши?
София улыбнулась немного печально:
– Папа больше не в состоянии управлять усадьбой, а я довольно долго выступала в роли бюрократа…
Женщина с явно силиконовой грудью протиснулась между ними и набросилась на Софию с цветами, объятиями и подогретыми алкоголем поздравлениями, потом она повернулась к Томасу и посмотрела на него с неподдельным интересом в чрезмерно накрашенных глазах.
– А это кто у нас? – спросила она и облизнула губы.
Томас уголком глаза заметил, как помрачнела София. Он протянул женщине руку и приблизился к Софии так, что они почти прижались друг к другу телами.
– Томас Самуэльссон, – представился он и улыбнулся. – Старый друг Софии…
Он произнес это высокомерно и со страстью в голосе, дама поняла намек и удалилась. София еще какое-то время стояла, ягодица прижата к его бедру.
– Ого, – сказала она тихо, – что это было?
Он провел рукой по ее волосам и в то же самое мгновение увидел, как Анника переступила порог квартиры. Она выглядела усталой, капельки пота блестели у нее на лице, и волосы упали на него, когда она наклонилась, чтобы снять обувь (боже праведный, кто разувается на коктейль-пати?). В руке она держала пластиковый пакет из магазина такс-фри аэропорта Каструп.
– Поздравляю с днем рождения, – сказала она и обняла Софию, не обращая внимания на Томаса.
– Ах, – воскликнула София и вытащила из пакета простую бутылку шампанского, – тысяча благодарностей, как мило!..
– Привет, Томас. – Анника бросила быстрый взгляд на него. – С детьми все в порядке?
София удалилась с бутылкой к столу для подарков.
– Конечно, – ответил он и отхлебнул виски.
Он заказал такси и привез всех четверых детей домой к Софии.
– Огромное спасибо, – сказала она, – я очень благодарна тебе.
Томас наклонился над ней.
– Я знаю, что это мои дни, но у меня сейчас невероятно много работы…
На какое-то мгновение ему показалось, что Анника сейчас рухнет от неожиданности.
– Мне надо в Кумлу завтра рано утром, – пробормотала она.