Анника подождала немного, а потом поднялась.
– Я сообщу о твоих требованиях руководству редакции, – сказала она. – Поскольку ты не хочешь разговаривать со мной, мне придется сделать мои собственные выводы из нашего разговора. Тебе интересно, как они будут звучать?
Сейчас лицо Холмеруда снова расплылось в улыбке. Его эгоцентризм действительно не знал границ.
– Ты признался в ряде преступлений, которых не совершал, с целью привлечь к себе всеобщее внимание, оказаться на сцене в лучах прожекторов, но сейчас, когда лампы погасли, это уже не так весело. Поэтому ты снова захотел под огни рампы, теперь утверждая, что невиновен.
Она сунула блокнот в задний карман и нажала кнопку переговорного устройства.
– Анника Бенгтзон из семерки, – сказала она на пульт охраны. – Я закончила.
Густав Холмеруд передвинулся на край кровати и встал, в его широко открытых глазах сверкали искорки беспокойства.
– Ты сейчас уйдешь?
– Не будет никакого интервью, – сказала она. – У меня хватает других дел.
– Когда вы дадите знать о себе снова? Каким будет наш следующий шаг?
Она услышала шаги в коридоре снаружи.
– Ты не столь хорош в сборе информации, как думаешь, – ответила она, – или просто лжешь. Патрика Нильссона, конечно, судили за то, что он ходил одетый как полицейский, но он не собирал свидетельские показания на месте преступления. Униформа являлась частью шутливого репортажа для мужской газеты, когда он был «вольным художником». Его наказали десятью дневными заработками, на мой взгляд, из-за этого он вряд ли достоин находиться в бункере Кумлы.
Замок заскрежетал, дверь открылась.
Она пожала ему руку.
– Я позабочусь, чтобы кто-нибудь уведомил тебя, какое решение мы примем. Спасибо за встречу.
Она миновала дверь, стерильную зону и комнату ожиданий и направилась к своему автомобилю, ни разу не оглянувшись.
Неудача тяжелой ношей лежала у нее на душе. Анника отправила короткое эсэмэс Шюману: «Никакого интервью сегодня, Холмеруд бунтует, детали вечером». Он не ответил. Адам Аслинг уже ушел домой, поэтому она не стала включать радио.
А что она могла еще сделать? Не особенно много, вероятно. Густав Холмеруд был не дурак, даже если он немного не дружил с головой. Ему удалось оказаться осужденным за четыре убийства, которые он не совершал, а это было непростым делом. К пятому убийству, своей подруги, он, скорее всего, приложил руку.
Анника ехала в сторону Стокгольма уже примерно четверть часа, когда ожил ее телефон. Высветившийся на дисплее номер оказался незнакомым.
– Доброе утро, – произнес печальный мужской голос. – Меня зовут Юханссон, я из Государственной криминальной полиции.
Она машинально выпрямилась в водительском сиденье, вроде ведь не разрешалось разговаривать по мобильному за рулем? Ей стало немного не по себе.
– Я говорю с Анникой Бенгтзон?
Угу, все так. Она сбросила скорость.
– Моя коллега Нина Хофман попросила меня сообщить тебе результаты отслеживания одного мобильного телефона.
– Да, – сказала Анника. – Он принадлежит моей сестре. Она пропала.
– Именно, я вижу заявление. Даже два заявления, одно в Стокгольме и одно в Мальмё.
– Извини, но почему Нина сама не позвонила?
– Она в командировке. Немного не по правилам сообщать результат таким образом, но, насколько я понял, вы с Ниной сотрудничаете…
Пожалуй, сейчас Анника не могла так сказать, но когда-то подобным образом все и обстояло.
– Мы собрали данные за целый месяц, начиная с 1 мая и далее. Могу я сообщить тебе результат сейчас или стоит подождать до…
– Лучше прямо сейчас, – ответила Анника.
– Вплоть до последних двух недель все происходило по одному шаблону. Насколько нам удалось установить, сигнал шел сначала от мачт в центре Мальмё, между Русенгордом и площадью Вернхем… – Зашуршала бумага. – Но в воскресенье 17 мая сигнал пропадает, мобильник отключают и в следующий раз его включают во вторник 19 мая, то есть два дня спустя. И тогда с него отправляют два эсэмэс, одно женщине по имени Линда Торстенссон и еще одно Стивену Андерссону. Тебе известно что-нибудь об этом?
Анника знала содержание послания Биргитты Линде Торстенссон. Ее сестра солгала, что получила постоянную работу в магазине-конкуренте. Почему? Она же была любимицей шефа, зачем сжигать мосты?
Может, ей захотелось разочаровать и расстроить Линду? Чтобы та не звонила ей больше, хотела, чтобы ее оставили в покое? Содержание послания Биргитты Стивену знал только он.
– Как я вижу, эти эсэмэс были отправлены через мачту в Сёдерманланде, находящуюся в местечке под названием Хеллефорснес.
Анника резко затормозила, какой-то автомобиль зло загудел позади нее.
В позапрошлый вторник? Биргитта была в Хеллефорснесе в позапрошлый вторник?
– Известно, где находились телефоны, принявшие эти сообщения? – поинтересовалась Анника.
Мужчина по фамилии Юханссон закашлялся в трубке.
– В момент приема оба в Мальмё.
Это известие успокоило ее: техника не умела врать, Стивен оставался в Мальмё после того, как Биргитта уехала. Он в любом случае не солгал.
– Мобильник включают еще два раза на следующей неделе, 22 и 25 мая. Отправляются три сообщения, два Стивену Андерссону и одно Аннике Бенгтзон, то есть тебе, все с одного сектора.
«Анника, пожалуйста, свяжись со мной, ты должна мне помочь! Биргитта».
– Есть еще последнее эсэмэс на твой мобильный телефон, его послали в это воскресенье в 4.22 из Лулео.
«Анника, помоги мне!»
– Лулео?
Она увидела перед собой город – заснеженные фасады зданий, сталелитейный завод, наложивший отпечаток на всю округу, блестящее железнодорожное полотно зимней ночью. Ей пришлось ездить туда несколько раз в связи с убийством Бенни Экланда и охотой за Красной Волчицей. Боже, дети были тогда маленькими. Именно пока она каталась в Лулео, Томас воспользовался случаем и закрутил роман с Софией Гренборг.
– Это чем-то поможет тебе? Твоя сестра как-то связана с данными местами?
– Мы родом из Хеллефорснеса, – сказала Анника.
Мужчина в трубке громко вздохнул.
– Да, но тогда она, похоже, поехала домой в гости.
Анника поблагодарила за информацию и дала отбой. Она развернулась на перекрестке и проехала несколько километров в обратную сторону. Потом свернула на дорогу, которая вела к Хеллефорснесу.
Полицейское управление в Сан-Себастьяне находилось на Калле де Хосе Мария Салаберрия, узкой улице, с одной стороны которой велись дорожные работы, а с другой стояло одетое в строительные леса здание. Нина подняла глаза на его кирпичный фасад. Оно напоминало жилой дом в пригороде Стокгольма.
Она вошла в штаб-квартиру полиции немного неуверенной походкой: бессонная ночь давала о себе знать. Ее самолет вылетел из аэропорта Скавста во французский Биарриц на рассвете, она попробовала заснуть в полете, но сиденье отказывалось опуститься хоть на миллиметр, а ноги, прижатые к расположенному впереди креслу, начали болеть уже через полчаса, поэтому Нина отказалась от попыток очутиться в объятиях Морфея и постаралась сосредоточиться на том, как ей представить случай Ивара Берглунда испанским коллегам.
Поездка на такси из аэропорта заняла не более часа, по пути они пересекли границу между Францией и Испанией, но она даже не заметила этого.
На ресепшен она спросила шефа полиции Аксьера Элорзу и в качестве удостоверяющего личность документа показала свои водительские права, как гражданское лицо. Ее статус полицейского еще не успели узаконить, это должно было произойти через Интерпол в течение дня, и ей не хотелось предвосхищать события. Пока она могла получить разрешение действовать в качестве наблюдателя, а не представителя власти, однако Нину это устраивало.
Ее попросили сесть и подождать.
Она расположилась на жесткой деревянной скамье и смотрела на улицу через окно.
Судебный процесс должен был закончиться завтра. Существовала опасность, что Ивар Берглунд сможет выйти на свободу, пусть даже она была невелика. Нине требовалось получить доступ к материалам испанцев, касающимся их старого случая, где имело место совпадение по ДНК, сейчас, сегодня, лучше утром, чтобы жернова правосудия успели перемолоть их и Берглунд с гарантией остался в следственном изоляторе.
– Третий этаж, – сказал дежурный и показал в сторону лифта.
Нина быстро встала с места и вскоре уже поднималась вверх.
Шеф полиции сидел в тесной комнате с видом на дорожные работы, выполняемые с противоположной стороны улицы. Аксьер Элорза оказался невысоким худым мужчиной в гражданской одежде и со свисавшими усами. Он напоминал добрых дедушек, кормивших голубей на площади в Алисьосе, где она выросла. Однако Нина знала, что это обманчивое впечатление, комиссар Элорза выследил, арестовал и уничтожил больше террористов ЭТА, чем любой другой ныне живущий испанский полицейский.
– Сеньорита Хофман, – сказал старик, прищурив глаза. – Какая честь.
– Наоборот, это для меня честь оказаться здесь, – ответила Нина. – Спасибо, что смогли принять меня так быстро.
Она была на голову выше его.
– Располагайся, пожалуйста.
Он обвел рукой свой маленький офис, явно старался придать ее визиту как можно более неформальный вид, по крайней мере на данной стадии. Нина села на стул с другой стороны его пустого письменного стола, если не считать двух бутылок с газированной водой и двух маленьких стаканов.
– Итак, сеньорита, почему наша проба ДНК, которая относится к убийству восемнадцатилетней давности, вызвала такой интерес у шведской полиции? – спросил он и одним движением сорвал крышку с одной из бутылок.
Нина сидела неподвижно, выпрямив спину. Его манера общения с ней была обусловлена двумя причинами. Во-первых, он явно давал понять, что по-прежнему считает ее частным лицом, а значит, она разумно поступила, предъявив на ресепшен только права. А во-вторых, он подчеркивал ее пол: женщины-полицейские все еще редко встречались в Испании. То, как он открыл бутылку с водой, служило неким способом демонстрации силы. Ей хотелось пить, но она не видела открывалки на столе и не смогла бы снять крышку пальцами и при этом не хотела просить его о помощи.