— Крохаль! — рассердился Ледокол. — Я тебе что, спец по зомбобиологии? Откуда я знаю, какого фига этот мертвяк тут делает? Пусть он кто угодно будет: учитель, уборщик, хоть сивый мерин, мне — до фонаря! Он нам не мешает? Нет? Вот и ладно! Пошли через школу. Заодно твоему горячо любимому зомбаку спасибо скажем за то, что путь указал.
Определенно, родной город плохо влиял на Ледокола: пропала его обычная жизнерадостность, куда-то подевался Леха-балагур и шутник. Да и на меня Припять потихоньку начинала давить. Я каждой клеточкой тела ощущал наползающую безысходность, пустоту. Надо было срочно выбираться из этого гиблого места. Я теперь понял, почему мало кто отсюда возвращался, даже если и доходил до города: сталкеров подгребали не аномалии, мутанты и снайперы «Монолита», а собственные мысли и страхи. И «Монолиту» совершенно не нужно было держать весь город под своим контролем. Достаточно было бросить сталкера наедине с собой, чтобы тот остался здесь навеки.
Мы вошли внутрь школы, миновали несколько коридоров, проскочили мимо класса, где все еще продолжался вечный урок химии, и выбрались чрез окно на другой стороне здания, оставив аномальный фронт за спиной.
Мы оказались на бетонной площадке перед школьным фасадом. Слева от нас была бежево-коричневая стена девятиэтажки, одним корпусом выдававшаяся в нашу сторону, а справа — одноэтажное строение с побитыми буквами на крыше «К…ре».
— Что это за «Ка-Ре»? — я указал на квадратный домик.
— Сам ты «Ка-Ре»! — отозвался Леха. — Это «Кафе», названия не помню. Я сюда за мороженым бегал. Вкусное было.
— Ну, кафе, значит кафе. — не стал я спорить со старожилом. — Куда дальше пойдем?
— Туда. — Ледокол махнул рукой в сторону стадиона. — Пока мы не сильно отклонились от маршрута. Выйдем к стадиону, дальше сориентируемся.
Но до стадиона нам дойти так и не удалось. Как только мы миновали кафе без названия и небольшую рощицу разросшихся тополей, то тут же уперлись в огромную канаву, с бежавшем по дну ручейком маслянистой жидкости, над которым вился легкий сиреневый туман. Канава явно была вырыта не человеком, а какой-то аномалией, о чем свидетельствовали деревья, вывороченные с корнем и живописно разбросанные по сторонам. Стены канавы не были отвесными, и, при желании, можно было спуститься вниз, не сильно рискуя свернуть себе шею. Вопрос в том, что ни у меня, ни у Ледокола такого желания не возникало. Даже если ни одна ловушка не встретится нам на пути, лезть туда, где мы будем лишены маневра, не очень-то правильно. Поэтому, нам пришлось искать обход.
Отлично было видно, что на север канава уходит прямо, как стрела. Она тянулась до домов по проспекту Строителей, проходила через площадь, образованную четырьмя корпусами, стоящими торцом друг к другу, пересекала проспект и шла дальше. Ясно было, что с этой стороны нам не пройти. На углу же стадиона канава аккуратно заворачивала, повторяя изгиб беговой дорожки, шла вдоль трибун и там изгибалась еще раз, теряясь из виду. Поэтому нам пришлось двигаться вдоль нее назад, в сторону Набережной улицы.
Когда мы прошли мимо трибуны, то справа от нас показались дома, один из которых Леха обозначил как свой. Канава, повернув за стадионом, продолжалась точно к ним. Она проходила вдоль ограды стадиона и дальше направлялась прямо к бежево-коричневой девятиэтажке, где и заканчивалась. Лехин дом из силикатного кирпича оставался на нашей стороне. У нас не было другого выхода, кроме как продолжать идти вдоль канавы. По мере приближения к дому, Ледокол все больше и больше нервничал, хотя старался не показывать виду. Оказывается, не все еще отболело у него. Да и я, признаться, не мог оставаться равнодушным по мере того, как мы подходили ближе к этим девятиэтажкам.
Наконец, миновав хозяйственные постройки стадиона, которые ныне оказались на дне нерукотворного оврага, мы уперлись в когда-то светлое кирпичное здание — дом номер пять по Набережной улице. Канава, вставшая у нас на пути, доходила до стены и там обрывалась. Дом, же, опасно накренившись, стоял на краю среза, будто Пизанская башня. У нас оставался только один путь вперед — между постройками на Набережную улицу. Мы протиснулись сквозь щель, разделяющую дома один и пять.
Леха не смог спокойно пройти мимо своего прежнего места жительства. Он сошел с асфальтовой дорожки, шагнул в высокую, по пояс, траву, увенчанную крупными желтыми метелками, отчего пыльца взвилась плотными облачками, и коснулся кирпичной кладки. Хоть мы были в шлемах, с наглухо закрытыми лицевыми щитками, я почти услышал, как Леха прошептал: «Здравствуй, Дом». Ледокол отдал свой долг. Сама Зона об этом позаботилась, вырыв у нас на пути эту странную траншею. Теперь очередь за мной, тем более, что до первой точки возврата долгов осталось всего сорок метров.
Леха постоял немного, прощаясь со своим прошлым, потом встряхнул плечами, будто тяжелый груз сбросил, и собрался было повернуть направо, чтобы выйти на Набережную улицу и продолжить поход. Но я остановил его. Мне тоже надо было сделать одно дело, ради которого я так стремился в призрачный город.
Мы прошли прямо через заросший двор, миновали сломанные проржавевшие качели, детскую горку с давно облупившейся синей масляной краской и подошли к дому. Почему мне казалось, что он бежевый? Вблизи панельный дом был серый, и только боковые плиты отливали странным красно-коричневым цветом. На углу висела беля в желтых потеках и тонких корочках отслоившейся эмали покосившаяся табличка «улица НАБЕРЕЖНАЯ», а чуть ниже, вверх ногами, — цифра пять. Подъезд был с другой стороны. Дерево, из которого была сделана дверь, давно превратилось в труху. Остался только косяк с проржавевшими петлями. Косяк, на котором уже не было краски, но я отчетливо помнил, что он должен был быть зеленым. Я двинулся в сторону подъезда.
— Стой! — заорал Леха. — Куда тебя понесло?! Стой! Стой, тебе говорят!!!
Но я уже не слышал, что мне кричал напарник, я шел к двери, и ничто не могло меня остановить. Я шел домой. Слева, не задев меня, разрядился «Трамплин», но я не обратил на него внимания. Я шел домой. Леха больше не кричал. Вот он подъезд, вот ступеньки. Я устало присел на бетонное крыльцо. Здравствуй, Дом!
Маленький мальчик сидит в высокой прогулочной коляске и радостно колотит ногами по упорам. Коляска внутри белая, снаружи красная. Клеенчатый материал прекрасно моется. Рядом с коляской два молодых счастливых родителя. Им по тридцать лет, вся жизнь перед ними…
Велосипед. Трехколесный. Салатовая рама, красные педали и коричневые шины на блестящих алюминиевых колесах. Мальчик, тот, что сидел в прогулочной коляске, теперь уверенно крутит педали, расположенные на рулевом колесе. Возле синей горбатой горки радостно суетится малышня. Вон парень из соседнего дома. Он старше его. Мама говорит, что ему уже восемь лет, и он ходит в школу. Какой взрослый! Мальчик на велосипеде тоже будет таким! С соседнего двора раздается женский голос. Женщина окликает взрослого мальчика по имени, и он спешит к ней. На улице тепло, зеленые листья. Наверное, середина мая…
Темно, вечер. За окном вьются желтые осенние листья. Красиво! Из окна, если прислониться к нему лицом, видна заводь и причал, возле которого стоят корабли. Придет весна, и маленький мальчик поплывет на одном из них. Вниз по реке, мимо здания с высокой трубой, которое летом видели с колеса обозрения. Так мама говорила…
Елка. Новый год. Папа сказал, что ночью, пока мальчик спал, приходил Дед Мороз и принес ему подарок. Чудесный подарок — железная дорога! По комнате кругом уже разложены синие пластмассовые рельсы, а по ним бегает заводной локомотив с двумя вагонами. Мальчик счастлив, он хлопает в ладоши…
Мальчик прижимает к себе мишку. Мама дома, лицо ее сурово и напряжено, отца нет. Он на работе, как ушел вчера, так еще и не возвращался. В воздухе чувствуется тревога. Из радиоприемника на кухне — черный корпус и белая решетчатая передняя панель с ручкой регулятора громкости справа в нижнем углу — разносится женский голос, вроде бы спокойный, но, в то же время, страшный: «Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей, и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, двадцать седьмого апреля, начиная с четырнадцати ноль-ноль часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания. Руководителями предприятий и учреждений определен круг работников, которые остаются на месте для обеспечения нормального функционирования предприятий города. Все жилые дома на период эвакуации будут охраняться работниками милиции. Товарищи, временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации»…
— Крохаль! Крохаль! Ты чего?! — Ледокол склонился над моим лицом. — Ты что, Крохаль? Очнись!
— Все в порядке, Леха! — я отодвинул руку сталкера от моего плеча и поднялся. — Ну что, сосед, вот и свиделись мы с нашей родной землей!
— Свиделись, сосед! — согласился со мной Ледокол. — Будто камень с души упал. Представляешь, бродил по Зоне, и думал, что никогда сюда не дойду. Так обидно было! До дома рукой подать, а не добраться никак!
— То же самое, Леха, и у меня. Хотя я младше тебя, и мало что помню из этой жизни, но сюда меня тянуло. Ладно, нечего рассиживаться, Выброс раньше будет, а нам надо успеть до него спрятаться. Желательно — в подвалах «Юпитера».