Мы убеждены, что и отечественные «доктора Смерть» делают свою грязную работу из корыстных побуждений.
Между тем правоохранительные органы не спешат заняться расследованием. Когда гражданка Юркова (фамилия вымышленная) пыталась подать официальное заявление в различные структуры, призванные стоять на страже закона, — от нее попросту отмахнулись. А ведь, возможно, она не одинока в своей беде. Мы призываем всех, чьи родные погибли при загадочных обстоятельствах в стационарах города, обращаться в милицию. Мы будем отслеживать ситуацию вокруг больницы, имя которой пока сохраняем в тайне. Но если эта публикация не найдет отклика, мы проведем собственное журналистское расследование».
Гоголев снял очки, потер переносицу.
— Нет, каково? Эта статейка, конечно, дело рук гражданки Ратнер! Получается, эта дура-баба понеслась сначала в редакцию газеты, а уж потом ко мне на прием! Не, бабье — это нация, как мой капитан Майоров говорит. Из-за этой стервы вся работа может пойти насмарку!
— Правильно ее мужик бросил!
— Почему? — мирно спросил Грязнов.
— Почему — бросил?
— Почему — насмарку?
— Как — почему? Затаятся теперь Стрельцов с командой…
— Ну, во-первых, у нас и так уже кое-что есть. По делу того же Ратнера. Во-вторых, в каждой неприятности всегда можно найти позитив. Очень вероятно, что дела Ратнера и Бобровниковых неединичны. Благодаря публикации могут появиться новые заявления. Тем паче, что газета призывает граждан обращаться в милицию.
— Ты представляешь, что сейчас в городе начнется? У нас в каждой больнице люди умирают. И каждому родственнику может казаться, что смерть произошла при загадочных обстоятельствах. От таких заяв захлебнуться можно будет.
— Вот и Стрельцов наверняка так подумает и успокоится, если мы его пока трогать не будем. А нам нужно сделать так, чтобы районные отделения информацию фильтровали. Чтобы тебе передавали только то, что связано с клиникой «Престиж». Это возможно? Или Турецкого подключать?
— Конечно, возможно, — обиделся Гоголев.
— И потом, в статье не указано ни название клиники, ни фамилия потерпевшей. Так… словеса. Газета с явным желтоватым оттенком. А кто воспринимает всерьез желтую прессу? Можно даже дать официальный комментарий: дескать, никто не обращался… Или еще как-нибудь. Надо будет вместе с Саней покумекать. Сегодня в семнадцать совещание по итогам первого дня работы, вот и обсудим.
В кабинете зазвонил телефон внутренней связи.
— Слушаю, — снял трубку Гоголев. — Ага, сейчас. Ратнера привезли на допрос. На работе взяли.
— Ну пойдем вместе побеседуем с отцеубийцей. Вообще-то, конечно, просто жуть какая-то, если вдуматься, — заметил Грязнов, поднимаясь.
Наташа сидела в коридоре, ожидая, когда ее вызовут к следователю. По коридору сновали люди, хорошенькие женщины весело переговаривались на ходу. Казалось бы, бояться ей было нечего, но Наташу все равно как будто знобило. Верный Туманов сидел рядом, сжимая ее холодные пальцы.
— Ну что ты так нервничаешь? Расскажешь все, что знаешь, ответишь на вопросы. Ты же ни в чем не виновата.
— Ой, Вить, не виновата, конечно, но все равно страшно. Это, наверное, в генах сидит, страх перед мундирами.
— Да здесь никого и нет в мундирах!
— А оперативники? Вон они еще и с оружием!
— Они не в мундирах, а в форме. И вообще, не боись, он тебя небольно застрелит. Надо же, как ты формы боишься! Буду знать! Я теперь дома только так и буду ходить, чтоб боялась. А здесь тебе бояться нечего. Игорь твой — товарищ в больших чинах, он тебя в обиду не даст. Я уж о себе не говорю.
— А о чем вы с ним в комнате разговаривали?
— Когда?
— Тогда… Можно подумать, он у нас каждый вечер на кухне проводит… Когда он к нам приходил?! Меня бросили одну посуду мыть, а сами…
— Это сугубо мужской разговор, тебя не касается. Твое дело…
— Киндер, киттен, кирхен… — закончила за него Наташа.
— Правильно говоришь, женщина: дети, кухня, церковь. Ты у меня девушка понятливая…
— Сейчас как стукну больно! — прошипела Наташа. — Смотри, Катю мою ведут.
По коридору, сопровождаемая двоими дюжими хлопцами в милицейской форме, шла на негнущихся ногах Катерина Игнатьева.
— Катя! — окликнула ее Ковригина.
— Наташка! — Катерина буквально кинулась к ней. — Что это? За что это нас?
— Что — за что? — моментально взяла себя в руки Наташа.
— Ко мне прямо утром, я как раз на работу собиралась, заявились эти двое, — она кивнула за спину, — показали повестку, заставили расписаться, подхватили под белы руки и увезли почти на «воронке».
Катерина старалась говорить в своей обычной небрежной манере, но глаза ее были широко раскрыты от страха.
— Ну й что? Скажи спасибо, что на машине привезли, за казенный счет. А то тряслась бы в трамваях.
— Ага… Я на трамвай зарабатываю. Мне казенный счет не нужен. Как и казенные харчи. И тебя вызвали? Чего им надо?
— Не знаю, — слукавила Наташа. — Да не бойся ты! Они тебя небольно съедят, — повторила она чужую шутку.
— Ага… Под наркозом, — кивнула Катя.
Открылась дверь одного из кабинетов.
— Ковригина Наталия Сергеевна здесь? — осведомился весьма симпатичный, спортивного вида мужчина чуть старше сорока и улыбнулся таращившимся на него перепуганным женщинам.
— Здесь, — почему-то сразу успокоилась Наташа.
— Прошу! — Сделав широкий жест, мужчина отошел в сторону.
— Наташа, я на улице подожду, — ревниво крикнул вслед Туманов.
Наталия даже не обернулась. Катя Игнатьева ухватилась за рукав Туманова:
— Вы Наташин знакомый? Посидите со мной, пожалуйста!
Но в этот момент отворилась дверь соседнего кабинета, высокий, худющий молодой человек с оттопыренными ушами пригласил Игнатьеву войти.
Катя, выпрямив спину, шагнула в чертоги кабинета, словно Мария-Антуанетта на эшафот.
Глава 27ДОЗНАНИЕ
Из протокола допроса Ковригиной Н. С.
(с применением звукозаписи):
Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ государственный советник юстиции первого класса Турецкий А. Б. с соблюдением требований ст. 157, 158 и 160 УПК РСФСР допросил в качестве свидетеля по уголовному делу № Ковригину Наталию Сергеевну.
Вопрос. Наталия Сергеевна, вы работали в частной клинике «Престиж»?
Ответ. Да.
Вопрос. В какой должности и в какой промежуток времени?
Ответ. В должности врача-лаборанта клинико-диагностической лаборатории в период с первого декабря прошлого года по седьмое января текущего года.
В о п р о с. Вы работали четвертого января этого года?
Ответ. Да, это было мое дежурство.
В о п р о с. В лаборатории был кто-то, кроме вас?
Ответ. Нет, я работала одна. Это были праздничные дни, и мы работали с заведующей лабораторией Барковой по очереди.
В о п р о с. В этот день вы делали какой-нибудь анализ крови пациентки Бобровниковой Зои Михайловны?
Ответ. Да.
Вопрос. Расскажите об этом поподробнее.
Ответ. Когда я заступила на дежурство, а это было в девять утра, несколько пробирок с кровью уже лежали на столике для приема анализов, в том числе и пробирка с кровью Зои Михайловны. Я провела сортировку анализов по срочности выполнения. Зое Михайловне нужно было определить уровень глюкозы. Зная, что Зоя Михайловна страдает диабетом, я исследовала ее кровь в первую очередь. Это измерение проводится быстро, на автоматическом анализаторе, занимает буквально пару минут. Показатель глюкозы был низким: 2,5. Я повторила исследование, получила ту же цифру и тут же позвонила лечащему врачу, сообщила ему результат анализа.
В о п р о с. У вас было принято сообщать результаты по телефону?
Ответ. Нет. То есть сначала следовало внести результат в компьютерную историю болезни. Но я испугалась, что низкий уровень сахара связан с передозировкой инсулина, такие случаи бывают. И позвонила дежурному врачу, чтобы предупредить его.
Вопрос. Как имя, отчество и фамилия врача?
Ответ. Антон Степанович Переходько.
Вопрос. Вы позвонили дежурному врачу, и что он вам ответил?
Ответ. Он ответил, чтобы я не вмешивалась не в свое дело.
Вопрос. Что было дальше?
Ответ. Затем я внесла результат исследования в соответствующий учетный журнал и в компьютер. А компьютерную распечатку сохранила. Через час стало известно, что Зоя Михайловна скончалась.
В о п р о с. Вы знаете, отчего это произошло?
Ответ. Нет, в тот день я ничего узнать не могла. Врачи-лаборанты с больными не пересекаются. Лаборатория находится на втором этаже, стационар — на третьем, четвертом и пятом. Сотрудники лаборатории видят больных только в том случае, если делают анализы непосредственно у постели больного. Так что причины смерти Бобровниковой в тот день, четвертого января, мне были неизвестны.
Вопрос. Вы подчеркнули дату. То есть вы узнали о причине смерти Бобровниковой в какой-то другой день?
О т в е т. В следующее мое дежурство, шестого января, на врачебной конференции меня обвинили в том, что я ввела в компьютер неправильный результат: 21,5, на основе которого врач Переходько ввел больной инсулин, так как это очень высокий показатель уровня глюкозы. В результате инъекции больная скончалась. Действительно, в электронной карте Бобровниковой значилась цифра 21,5. Кроме того, из журнала учета анализов исчез листок за четвертое января, куда я вносила показатель прибора. И, наконец, доктор Переходько отрицал тот факт, что я звонила ему и предупреждала о катастрофически низком уровне глюкозы в крови Бобровниковой. Получалось, что я виновата в смерти Зои Михайловны.
В о п р о с. А вы не могли случайно внести в компьютер не ту цифру? Ну бывает же: много работы, вы одна, вас чем-то отвлекли… Вы только не бойтесь, это случается. В аэропортах диспетчеры ошибаются.
Ответ. Теоретически, конечно, могла. Потому что вы правильно все говорите: в лабораторию ходили все, кому не лень, толпами. Все нависали над лаборантами. Каждому врачу нужно срочно, каждый требует свое. В таком бедламе ошибиться не проблема. Но именно в то утро было очень СПОКОЙНО — все же праздничные дни, обращений мало, свежих больных не было. Я была очень внимательна, мне никто не мешал. Я не ошиблась, это точно! К счастью для себя, я сохранила компьютерную распечатку, где значился первоначальный результат. Я предъявила этот листок генеральному директору.