Это жестоко. Почему так быстро?.. Я очень не хотела уезжать.
Мы с Тошкой вышли на дикий пляж. Я трогала воду руками, в глазах у меня стояли слезы. Я впервые в жизни увидела море ― и уже должна попрощаться с ним? Я не готова! Море будто стало мне родным человеком, которого я больше никогда не увижу.
– Мы вегнемся, Сова, ― сказал Тошка. ― Обещаю.
За полночь мы приехали в Краснодар. Игорь договорился с кем-то из знакомых, чтобы нас пустили переночевать. Но хозяева собирались вернуться только под утро, до этого времени нужно было где-то ждать. Припарковавшись между пятиэтажкой и кладбищем, мы надели теплые вещи, взяли гитару и направились в круглосуточный магазин, где купили несколько бутылок вина и пирожки.
Яркая луна и фонари у дома хорошо освещали старое кладбище. Мы проходили мимо полуразрушенных гранитных плит, заросших мхом и сорняками. На плитах были выбиты даты ― позапрошлый век. Кроме шелеста листьев, ничего не нарушало тишину. Усевшись на плоский могильный камень, мы достали припасы.
В атмосфере готической романтики мы запивали кислым вином пирожки с мясом и капустой. Пахло сыростью. Могильные плиты в лунном свете отливали серебром. Так и казалось, что сейчас наружу вылезут отвратительные лапы с крючковатыми пальцами и когтями, разворошат землю, а потом появятся и зомбаки. Но я не боялась. Мне с детства нравились кладбища. Я чувствовала тут уют и спокойствие.
После пары бутылок вина и какой-то глупой шутки Юрца о покойниках я подумала о том, что сейчас подходящий момент задать ребятам некоторые вопросы.
– Мы с вами уже месяц, ― сказала я. ― Может, нам пора что-то о вас узнать?
Возникла неловкая пауза.
– Что, например? ― осторожно спросила Ника. ― Вроде вы и так все о нас знаете. Мы показали вам, как зарабатываем.
– Я о другом. Расскажите… как вы жили раньше? Ведь у вас были семьи, дома. Что произошло? Что-то же должно было. Люди просто так не пускаются в бега.
Некоторое время стояла напряженная тишина. Я понимала, что зря лезу. К чему бередить старые раны ребят? Ведь это очевидно, что у каждого позади беда. Ни с того ни с сего люди не начинают новую жизнь.
– Это тяжело… ― сказала Ника. ― Вообще, я только сейчас, после твоего вопроса, поняла, что не вспоминала о прошлом уже очень долго. Может, даже со дня, как мы с Игорем и Аней уехали. На нас сразу обрушилась бешеная куча проблем, мы думали о препятствиях на пути, о том, как заработать… и как-то прошлое поблекло. Я уже забыла, что послужило толчком. Такое ощущение, будто вся моя жизнь и была сплошным путешествием, бесконечной дорогой без начала. Но оно точно было. Просто я забыла.
Ника замолчала. Пауза затянулась. Я сказала:
– Можешь не рассказывать, если тяжело. Я спросила не подумав. Извини.
Ника хмыкнула.
– Ты имеешь право знать. А обстановка располагает к мрачным воспоминаниям.
И, сделав глоток вина, Ника посмотрела вдаль, на серебристые памятники. Вскоре она начала свой рассказ:
– Мое детство не было счастливым. Не думаю, что можно жить счастливо, когда твоя мать ― наркоманка. У нее постоянно сменялись мужчины. Последним был Толик, тот еще козел. Они расписались, и он стал мне отчимом. А потом мама умерла. Мне тогда было лет восемь. Он не ушел, с чего бы? Мамина квартира отошла ему, а в этой квартире жила маленькая девочка, которая теперь была в его власти. Стала его вещью, игрушкой… Все это дерьмо продолжалось лет до десяти, потом игрушка ему надоела. Я думаю, он переключился на кого-то еще во дворе, на кого-то помладше. Ему нравились совсем мелкие дети. В восемь лет я ничего не понимала. Я думала, что это какая-то игра, гадкая, но всего лишь игра. Я все поняла только лет в двенадцать и не знала, что делать с этим грузом. Помню то ощущение ужаса… Постоянное. Я много думала. Почему со мной? За что? Я обращалась к богу, но он не отвечал мне. Тогда я поняла, что он просто… не видит меня. Мне хотелось кричать и бежать от людей. В тот момент я решила, что должна жить сама, быть независимой. Мне не нужны ни родители, ни бог, ни законы. Я построю жизнь по-своему. Я знала, что это огромная ответственность. Гораздо проще подчиняться. Чтобы родители говорили тебе, как надо жить, законы ― как не надо, телевизор ― к чему стремиться.
Ника прервалась на глоток вина. Я задумалась. Вот почему она такая, так ненавидит мужиков, охочих до малолеток, ― будто насилие ей знакомо. Так и оказалось.
– Потом отчим стал много пить. У него начались проблемы с работой, он всегда был злой как черт. Мне было лет тринадцать, когда этот пьяный козел зачем-то полез на балкон вешать белье и выпал из окна. Тогда что-то щелкнуло у меня в голове, и я поняла, что так больше не могу. Это необъяснимо, но я осознала, что принадлежу только себе. Я попала в детский дом. Мне там не нравилось, я постоянно сбегала, но мусора меня ловили. Знаете, что делают с такими детьми? Их отправляют в психушку на лечение: продержат месяц, обколют всем, чем можно, чтобы сделать поовощнее, и сдают обратно в интернат. Я попадала в дурку раз восемь, последний ― в семнадцать. И там я встретила Игоря. Он лежал в соседней палате. Он рассказал мне о себе, и мы вместе решили сбежать.
Ника замолчала и кивнула Игорю.
– Давай. Расскажи свою историю. Нам полезно вспомнить, кем мы были когда-то. Нельзя это забывать.
– В детстве я был капризным и избалованным, ― начал Игорь. ― Богатые родители, единственный ребенок в семье, любые игрушки, любые развлечения. Но сказка длилась не так долго, как мне хотелось бы. Авария, смерть мамы. Новая жена отца. Мне четырнадцать, и вот уже другая сказка, в традициях Шарль Перро, со злобной мачехой и всеми вытекающими. Аня ― ее дочь от первого брака. Мы жили все вместе в доме моих родителей. Мачеха оказалась холодной расчетливой стервой. Несколько лет прошли как в кошмарном сне. Тяжелая болезнь отца, его похороны… За это время я сильно сдал. Связался с местной бандой, мог несколько дней где-то шляться. Погромы, драки, воровство. Приходил избитый. Дома ― скандалы, я орал на мачеху, когда она пыталась что-то вякнуть по поводу моего образа жизни. А дальше вылезла вся ее натура. Она отвалила кому-то бабла, и меня закрыли в дурке с каким-то липовым диагнозом. Теперь она вместе с любимой дочуркой могла жить в огромном доме и тратить родительские денежки. А накопления у отца были не маленькие. И все деньги, и отцовская фирма перешли ей. Мы с Никой все спланировали: и побег, и то, как будем жить дальше, и месть мачехе. Сбежать в таких условиях тяжело. В дурке на дверях не было ручек, ― персонал носил съемные в карманах, чтобы никто из пациентов не мог выйти. На окнах решетки. В туалет под конвоем, в душ тоже. Но я сдружился с одним молодым санитаром. Пообещал ему денег. Ко мне не пускали посетителей, отняли телефон, но я нашел способ связаться с Аней. Она передала деньги санитару. Тот вывел нас с Никой на рассвете. Мы пошли к моему дому, дождались, пока мачеха свалит на работу. Аня впустила нас. Дальше уже не моя история. Давай, Анют, продолжай.
Эстафету приняла Аня.
– Я была за Игоря, всегда в раздорах между ним и матерью я была за него. Я не понимала мать, мне казалось, она к Игорю несправедлива. Между мной и матерью никогда не было теплых доверительных отношений, мне не нравилось, какими способами она пытается пробиться в жизни и обеспечить нас. Это всегда была нечестная игра, нажива на других. Мне было противно. Когда мы с мамой переехали к Игорю и его отцу… Увидев Игоря, я поняла, что влюбилась. Это та самая любовь, которая бывает раз и на всю жизнь. Он долго не воспринимал меня всерьез, сторонился, думал, я такая же, как мать. Боже, сколько ночей я прорыдала, думая, как заставить Игоря поверить в то, что я другая. Как доказать ему? Но потом… Когда с его отцом произошло несчастье… Мы сблизились. Я пыталась помочь ему, как-то защитить. И уже тогда мы стали подумывать о побеге, но пока без четкого плана. А потом мама засунула его в психушку… Никогда я так не ненавидела ее. Я требовала вернуть Игоря, но моя истерика не помогла. Я тайком пробиралась на территорию больницы, навещала Игоря. Тогда он уже познакомился с Никой и посвятил меня в общий план. Утром в день побега, перед тем как мама уехала на работу, я вытащила банковскую карточку из ее сумки. Открыла сейф и выгребла всю наличку. Потом впустила ребят. Они переоделись, собрали вещи. Мы ушли из дома, сняли все деньги с карты, автостопом уехали из города. Я впервые почувствовала, что такое счастье. Я гордилась, что смогла помочь Игорю. Он наконец-то понял, какая я. Что я всегда буду на его стороне, несмотря ни на что… Какое же это волшебное ощущение… Когда односторонние чувства, которые мучают тебя, наконец-то становятся взаимными…
– Я отомстил ее матери за все, ― сказал Игорь. Его губы дрожали. ― Я забрал самое дорогое, что у нее было.
Игорь и Аня сцепили руки.
– Мы были обижены на весь мир, ― продолжила Ника. ― Подумали, что нам и не нужен такой мир, который не может нас защитить, и внутри него создали свой, маленький. Мы поняли, к чему стремимся. Написали список всего, чего хотим достичь, вещей, которые помогут нам хоть немного все изменить. Конечно, пока мы топчемся на месте, но прошло только пять месяцев. Думаю, у нас все получится. А поначалу мы просто переезжали из города в город, останавливались в дешевых гостиницах или снимали комнаты, тратили деньги Аниной мамы, ― простите, отца Игоря, ― и думали, как воплотить идею, которая в наших головах была тогда еще нечеткой, размытой. Мы выбрали способ заработка, который не противоречит нашим принципам: стали ловить «рыбку», наживаться на плохих людях. Перебирались мы автостопом и на поездах. Думали о машине, но покупать ее было опасно. До появления Юрца совершеннолетним среди нас был только Игорь, но его могли искать. Мы поехали в Москву. По пути, в Уфе, наткнулись на Юрца. ― Ника кивнула Юрцу. ― Теперь твоя очередь. Рассказывай.
– Ой, у меня самая скучная история, ― отмахнулся он.
– Ну, уж нет. Больше никаких секретов друг от друга.