Освободившись, я ушла с Тотошкой гулять. Мы бесцельно шатались по городу.
– Давай сыграем в игру? ― предложила я.
– В какую?
– Подходим к перекрестку, я наобум говорю слово. Одна буква ― одна дорога. На какую дорогу придется последняя буква в слове, туда мы и пойдем. Только, чур в игре не участвует та дорога, по которой мы пришли.
Мы стояли на центральной площади, рядом ― кондитерский магазин, рынок, мастерская по ремонту обуви и парикмахерская. Назад вела дорога к станции, вперед ― к частному поселку, направо ― к реке, налево ― во дворы.
– Камыш, ― сказала я и начала считать слева направо.
Мы пошли к поселку, по очереди говоря слова. Долго блуждали мимо чужих домов и огородов. По пути рвали незрелые крыжовник, вишню и жимолость. Пару раз нам с отломанными ветками в руках пришлось убегать от бабок и дедов, которые посылали вслед проклятья или яростно размахивали над головой клюкой.
Тотошкина «бетономешалка» вывела нас к пересохшему руслу реки, где паслись лошади. По нему мы дошли до пустыря, обогнули магазин, оставили позади несколько дворов, нырнули в арку между домами ― в этой подворотне обычно хулы пасутся, караулят жертву. За воротник как схватят, к стене прижмут. За кого болеешь? И ты думай в холодном поту, если он без атрибутики, то кто перед тобой ― «Мясной»? «Конь»? «Мусор»? Или еще кто… в Днице больше всего «коней», так что можно так и назваться, ошибка маловероятна. Правда, пропищишь: «За ЦСКА я…», а тебе вопрос в лоб: «Назови трех футболистов». Или матчи какие важные, или еще что придумают, экзаменаторы хреновы. Тошка всегда подкованный был, хоть футболом и не увлекается, ― жизнь заставила. Если хочешь ходить по городу твердой походкой и смотреть на мир осмысленно, а не через заплывший радужный глаз ― выделишь пару вечеров в неделю, посмотришь новости спорта.
Сейчас тут было пусто, «кони», видимо, спали в своем стойле. Пройдя арку, я нахмурилась: отсюда виднелся ДК. Где-то рядом мог шляться Бык.
Стоя на детской площадке на окраине опасного района, я пыталась выдумать новое слово. Но мысли были заняты другим. Отсюда только две дороги. Свернем налево ― и дойдем до школы, а там ― гаражи и лесопосадка; направо ― забредем в глубь ненавистных дворов и, по закону подлости, напоремся на Быка.
– Чего ты медлишь? ― хмыкнул Тотошка. ― Быка испугалась? Не ссы, убежим от него, всегда убегаем. Он жигный и медленный. Не бойся!
– Экскаватор, ― сказала я. Я не жульничала, играла честно. Будь что будет… Последняя буква пришлась на правую дорогу. Черт…
Слова вели нас дворами. Каждый раз перед поворотом за угол очередного дома я умирала от страха, вдруг там меня поджидает Бык? Но все обходилось, Быка не было. И через некоторое время тревога немного отпустила.
Дворы. Церковь. Магазины. Мастерская.
«Стакан», «паспорт», «одеяло», «подшипник».
Мы уже были далеко от «зоны риска». Игра нас так увлекла, что я забыла о бдительности, перестала опасливо озираться. Решив передохнуть, мы вышли к пустырю у реки, где находилась спортивная площадка.
– Блин, оказывается, я совсем не знаю Днице, ― сказала я, сев на лавочку. ― Сегодня столько новых мест открыли.
– Да, вон та маленькая цегковенка… я и не знал, что она здесь есть. Она так спгяталась между домами, ее и не видно.
Мы заговорились. И не заметили, как к площадке подошла толпа панков.
– Эй, чуваки! Да это же тот самый хитрожопый барыга! Эй, пацан, а ну иди сюда, сейчас тебе твою трубу знаешь, куда засуну?
Я не сразу поняла, что рассвирепевший панк орет это мне. Все-таки слишком ново и непривычно было это обращение ― пацан. Но Тотошка сообразил быстрее и пихнул меня в бок острым локтем.
– Сваливаем, Сова! ― закричал он и помчался вдоль реки.
Я помедлила, но через пару секунд тоже сорвалась с места. Бык ломанулся следом. Я как могла работала руками и ногами, и все-таки меня догнали и повалили на землю. Я уткнулась лицом в муравейник, меня сгребли в охапку и перевернули на спину. Бык с красной озверелой рожей держал меня за воротник. Его ноздри яростно раздувались.
– Гони мои три косаря!
– Какие три? Два с половиной же было! ― От страха голос напоминал писк котенка.
– Проценты капают! Гони деньги! Подсунул мне неработающую трубу!
– Труба работала, мамой клянусь!
Тут прямо в голову Быку ударил ком засохшей грязи ― это Тошка швырнул, отвлекая внимание. От неожиданности Бык ослабил хватку и отстранился. Пользуясь моментом, я поджала ноги и изо всех сил лягнула его в грудь. Бык отлетел. Я вскочила и побежала к реке.
– Плыви, Сова! Плыви! ― крикнул Тошка и первым бросился в воду.
Я нырнула бомбочкой и бешено загребла вперед. «Гады», как две примотанные к ногам гири, тащили меня на дно, но я справилась. Мой план сработал: Бык не захотел мочить одежду и не нырнул следом. Я выплыла на противоположный берег и увидела, что чуть выше по течению Тошка выгребает из камышей в мою сторону. Я победно обернулась к Быку.
– Сова! Я запомнил тебя! Ты труп!
Сжимая кулаки, Бык рявкнул это с такой ненавистью, что мое сердце рухнуло вниз.
Когда к станции подъехала электричка, мы вылезли из-под платформы и хотели уже забраться по зацепу на крышу, но тут Тотошка одернул меня:
– Палево! Помогала!
Я заметила в заднекабиннике торчащую лысую голову и воротник форменной синей рубашки. Голова цепким взглядом осмотрела все вокруг. С таким любопытным помогалой соваться наверх никак нельзя: скажет по рации кому надо ― и на следующей станции менты примут. Быстро забравшись по платформе, мы зашли в тамбур.
– Ну что, полезем в межку? ― через некоторое время спросила я и дернулась в сторону межвагонной двери.
– Ты чего? Совсем тю-тю? Сейчас же повогот будет! Нельзя, когда повогот! ― Друг посмотрел на меня, как на полную дуру.
Я опустила взгляд на свои «гады». Во всех операциях мозг в нашей команде ― Тотошка. Без него меня давно убило бы током, разорвало на части под составом или сплющило в межке. Тотошка прав, лезть через межвагонье наружу на повороте крайне опасно ― вагоны могут сжаться и, как любил повторять Тотошка, «кишки из задницы выдавить». Сурово, но правдиво.
После поворота была длинная прямая, в конце прямой ― наш любимый участок путей, мрачный тоннель. Проезжая его на крыше, мы получали огромную дозу адреналина.
До тоннеля было несколько остановок. Мы подождали в тамбуре, пока электричка подъедет к нужной станции, и, открыв дверь, зашли в межвагонье. Я зефирилась первой. Встав боком, раздвинула резиновые перегородки, соединяющие два вагона; просунула в брешь голову и руки, затем ― ноги; правой ступней попыталась найти выступ. Резина сдавливала тело с обеих сторон; казалось, что меня рожают, и роды эти мучительные и долгие. Нащупав рукой лестницу, я схватилась за нее, изо всех сил вытолкнула себя наружу и наконец «родилась». По выступам я сразу полезла вверх, чтобы не мешать зефириться другу. И вот, когда электричка тронулась, мы уже перелезли из межвагонья на крышу.
Впереди ― тоннель!
Мы легли на крышу и смотрели, как приближается опасный участок; уже были видны бетонные своды. Сердце замерло от восторга и испуга ― черная пустота мчалась навстречу! И вот электричка влетела в тоннель, нас окатило резким потоком воздуха, эхо колес взорвало барабанные перепонки. Наступила темнота. Казалось, схлопнулось солнце, а мир, который еще мгновение назад был плоским, двухмерным, скучным, вдруг скрутился в трубочку, свернулся одеялом, ― и мы мчались сквозь него. И не было у нашего пути ни начала, ни конца, а снаружи ничего не существовало. Для меня тоннель был бесконечным, хотя состав проходит его за несколько секунд. В поры проникла абсолютная чернота. Спина взмокла, ветер, задувающий под одежду, приятно холодил кожу. Я вдыхала затхлый сырой воздух, прижималась к поверхности крыши. Чудилось, что тоннель сужается, потолок все ниже и ниже, вот-вот меня размажет о грубый бетонный свод, как овсянку по тарелке. Я не могла дышать, от напряжения скрутило внутренности. Но вот, наконец, белый свет. Неужели это все? Неужели я вижу солнце? Я зажмурилась от яркого света, не веря, что снова обманула смерть. Я встала и, обернувшись на оставленную позади черную дыру, засмеялась.
Держась подальше от контактного провода и токоприемников, мы пошли по крыше к концу последнего вагона. На первой остановке мы быстро слезли по зацепу и дали деру ― вдруг нас кто заметил? Но все обошлось благополучно, погони не было. Пробежав по рельсам еще немного, мы нырнули в дыру в заборе.
Дома меня ждал сюрприз. Первое, что я увидела, открыв входную дверь, ― хмурое лицо папы, обещавшее хорошую взбучку. Здравая мысль ― дать деру, отсидеться где-нибудь и переждать бурю ― наверное, промелькнула в моем взгляде, потому что отец мгновенно схватил меня за шкирку и втащил в квартиру.
– Бестия треклятая! ― кричал он, бегая за мной вокруг дивана и замахиваясь скрученным полотенцем. ― Опять по составам лазила! Тетя Фая видела тебя, не отвертишься! Получай, тварюга! У всех дети, как дети, а у нас обезьяна бешеная!
Полотенце хлестнуло меня по уху.
– Пап! Перестань! Ну, пап… ― ныла я, усиленно пытаясь держать максимальную дистанцию в полкруга.
На безопасном расстоянии от места боевых действий стояли мама, Олька, Катька и Славик. Мама смотрела на нашу гонку с испугом; непонятно было, кого ей жалко больше ― себя, отца, меня или фамильную вазу, красующуюся на журнальном столике прямо в эпицентре катастрофы. Сестры и брат наблюдали с любопытством ― подобные войны происходили в доме постоянно во время моих каникул. Иногда младшие даже делали ставки ― удастся ли их полоумной старшей сестре смыться? Сколько тумаков ей достанется в этот раз?
Снова хлест полотенца, ― и висящий на стене портрет любимого дедушки завалился набок.
– Вот чертовка! Даже дедушке из-за тебя страдать приходится на том свете! ― Отец подлетел к стене и поправил портрет, тем самым дав мне короткую передышку. ― Шельма! Дедушку бы постеснялась! Он от стыда вон, какой сердитый!