Я больше не участвовала в делах. Отсиживалась в автобусе, равнодушно смотрела, как работают ребята. И начинала все больше на них поражаться.
Они делали все быстро и без эмоций, будто… машины. Такие веселые и живые обычно, тут они будто что-то выключили в себе. Человечность? Жалость? Или вообще все чувства? Я не знала, как не знала, смогу ли стать такой же. А может, уже стала и даже не заметила? Я будто стояла на какой-то невидимой тонкой грани. Оступлюсь ― и свалюсь в пропасть. Я чувствовала, что эта грань существует, но не видела ее. Прежние сомнения то и дело ко мне возвращались.
Да, мы были командой. Но все чаще мы вели себя далеко не как образцовые друзья. Мы ругались, материли друг друга и даже дрались. Юрец с Игорем ― вспыльчивые ублюдки ― постоянно махались, остальные только и делали, что их разнимали. Юрец был настоящим психом; он словно забывал, что перед ним друг; казалось, может и убить, если не вмешаться.
В другой раз я сцепилась с Аней. Я тогда чуть не запорола новое дело: нас с Тошкой поставили на шухере недалеко от припаркованной у леса машины, которую грабили ребята, а я со своей стороны не углядела двух любопытных грибников. Они оказались у тачки. Все, конечно, обошлось, но очко у всех поджалось. Аня грубо обозвала нас с Тошкой мелюзгой, сказала, что мы не знаем жизни и нельзя допускать нас к серьезным делам. Даже понимая, что случившееся ― мой косяк, я все равно вскипела и, схватив ее за одежду, припечатала к стене. Она оттолкнула меня и врезала ногой в живот. Я вцепилась ей в волосы и стала выдирать клочьями, она чуть ли не до костей впилась мне в руки острыми ногтями. Нас разняли, иначе не знаю, чем бы все это кончилось. Мы обе быстро остыли ― у обеих характер такой, поцапаться и забыть. Весь вечер после драки сидели рядом, бухали и мило обнимались.
После всего, с чем нам приходилось столкнуться, все эти разборки казались нам мелочью: так, ерундовые междусобойчики, с кем не бывает. Мы все, кроме Дена и Тошки, были вспыльчивыми придурками, и несмотря ни на что, продолжали любить друг друга. Мы были семьей. И пока еще у меня хватало сил надеяться, что дальше все будет только лучше.
Москва начала нулевых ― пестрый рай хаотичных рынков, убогих рекламных вывесок и казино.
На ночь мы остановились в заброшенном общежитии на окраине столицы. Стены тут были все черные от копоти, помещения завалены вещами. Пожар застал жильцов врасплох, они в спешке покидали здание, а потом почему-то не вернулись.
Проходя по этажам, пробираясь мимо смятых лент оторванных обоев и поломанной мебели, заглядывая в комнаты, среди пыльного грязного хаоса мы обнаружили много интересного: картины, пианино, гитару с тремя струнами, книги, чертежи. В одних комнатах окна уцелели, в других ― нет, а некоторые проемы были заделаны листами оргалита.
– Ну что, выбирайте комнату! ― весело сказал Юрец.
В понравившейся мне комнате на стенах остались зеленые обои, стоял коричневый перевернутый диван, на стене висел календарь. Все это чем-то напоминало мне нашу детскую. На календаре за тысяча девятьсот девяносто седьмой год были изображены рыбы. Дома у нас висел такой же и на этой же стене. Я бы хотела остаться тут, но окно было выбито, стоял дикий сквозняк, поэтому пришлось идти дальше.
В другом помещении мы увидели посередине кучу высохшего дерьма ― бомжи оставили свой след. Мы отошли подальше. Наконец мы нашли подходящую комнату: она была не такая захламленная, как другие, и довольно просторная, чтобы разместиться всем вместе. Окно уцелело. По полу тянулась выцветшая новогодняя мишура.
Я расчистила место у левой стены, Тошка разложил наши спальники. Комната, которая мне понравилась, не выходила из головы. Я вернулась туда и, сняв со стены календарь, принесла его к нам.
– Дашка, с ума сошла? Чего рыб приперла? Что за детский сад? ― усмехнулся Юрец.
– Просто на рыб под шалфеем круто залипать, ― усмехнулась я.
– Черт, да она права! Рыбы настолько охрененные, что аж курнуть захотелось!
– Чья кровать будет у окна? Там дует!
– Давайте спичку вытянем.
– Нет, давайте без спичек. Эта кровать будет моя, ― сказала я.
Я повесила календарь на ту самую стену. Выбрала ту самую кровать.
Аня и Ника разложили на клеенку припасы ― буханку хлеба, кильку в томате и водку. Быстро заглотив ужин, Юрец перевернул опрокинутый стул, сев на него, положил на колени гитару и зарубил «Проклятый старый дом».
И закопченная заброшка покажется дворцом, если найдется гитара.
Мне снился дом. Меня никто не видел, я словно плыла по квартире. Подо мной ― такой знакомый серый ковролин, я вдыхала исходящий от него родной запах синтетики и клея. В комнате родителей Олька смотрела «Покемонов». Я проплыла мимо неуклюжей дедушкиной стенки, забитой барахлом, и оказалась в коридоре. Там я увидела папу, который только что вернулся из магазина и шуршал пакетами. Я вплыла на кухню. Мама готовила плов, у ее ног мешался Славик. Катька втихаря тянулась к шкафчику за конфетами.
Когда я проснулась, то еще некоторое время остро помнила весь сон: каждое ощущение, запах, образ. Нахлынула тоска. На глаза навернулись слезы. Уж лучше бы этот сон мне вообще не снился.
Я достала фотографию, взятую в день побега. Моя семья. Мой дом. Я в который раз попыталась убедить себя, что у меня теперь другая семья, а дома больше нет, но не смогла. Я знала, что могу вернуться. И от понимания этого на душе было особенно паршиво. Мне постоянно приходилось бороться с собой: какая-то часть меня нуждалась в доме и все чаще рвалась назад. Я не чувствовала себя цельной. И эта внутренняя борьба уже совсем меня измотала.
Удачно сходив на дело, мы оторвались в московском клубе. Деньги промотали быстро, на третий день уже опять оказались почти на нуле. Сидя в баре за стойкой, я услышала справа пьяный разговор. Какая-то толстуха обращалась к толпе парней и гордо заявила, что еще никому не удавалось довести ее до оргазма. Она пообещала двести баксов тому, кому это удастся.
Я ткнула локтем Юрца, который что-то рассказывал компании и мешал мне слушать.
– Чего? ― Он пьяно посмотрел на меня.
– Можно заработать двести баксов.
– Как?
– Довести до оргазма вон ту толстуху. Она всем денег обещает. Но, видимо, еще ни у кого не получилось.
– Блин, круто! Парни, не упустите свой шанс. Нам деньги нужны! ― Ника умоляюще посмотрела на ребят.
Тошка поднял руки.
– Я на такое не пойду.
– Юрец, иди ты. У тебя опыт! Ты сможешь! ― сказала Ника.
– Я? Вы чего? ― Юрец обвел всех нас испуганным взглядом.
– Ю-рец! Ю-рец! ― хором закричали мы и постучали стаканами по столу.
– Парни, вы чего? Да она же огромная! Ее клитор небось как мой член. Ее пилотка сожрет меня и не подавится.
– Юрец, ну посмотри на нее… Она же ммм… ― Игорь закатил глаза от наигранного восторга.
– Какая? ― Юрец хмуро посмотрел на друга.
– Она такая сытная!
Мы покатились со смеху.
– Придурки! Я никуда не пойду!
– Ю-рец! Ю-рец! ― Мы все подбадривали его.
Юрцу ничего не оставалось, кроме как встать со стула и пойти клеить толстуху. Они вдвоем удалились в туалетную кабинку, через некоторое время вернулись порознь. Юрец подошел к нам с кислой миной.
– И как? ― спросил Игорь.
Вместо слов он поднял кулак и опустил большой палец.
Мы тяжело вздохнули и посмотрели в свои опустевшие стаканы.
– Игорь, может ты? ― спросила Ника.
– Ни за что.
– На меня даже не смотрите. ― Тошка покачал головой.
– На меня тоже, ― поддержал Ден.
Ника встала из-за стойки.
– Эх, вы! Слабаки. Я все сделаю, как надо.
Раскрыв рты, мы смотрели, как подруга уверенным шагом подходит к толстухе, берет ее за руку и уводит в кабинку. Через некоторое время оттуда, сияя, выскочила довольная, красная пышка. Ника подошла к нам с победной улыбкой и кинула на стойку две сотни баксов. Все зааплодировали. Парни похлопали ее по плечу.
– Ника, ну ты монстр!
– Молодчина!
– Эй, налейте нам еще!
– Еще виски!
– Еще шотов!
– Еще пива!
– Налейте Нике до краев! Так, чтобы расплескалось!
– За Нику и ее самый быстрый в мире язычок!
В конце октября мы оставили Москву. Дни летели так быстро… Это лето было долгим, а осень почему-то казалась мне очень короткой. Следующая остановка ― Тверь. Тут наметилось дело посерьезней. Ника поймала «рыбку» на крючок, он повез ее на дачу, мы поехали следом. Спрятав автобус на краю леса, мы дошли до дома и, увидев его, присвистнули от удивления. Это не дача, а целая вилла!
– Что он за черт такой? ― спросил Юрец.
– Видимо, какая-то крутая шишка, ― ответил Игорь. ― Будет сложновато.
– Может, ну его? ― с сомнением спросил осторожный Тошка.
Юрец посмотрел на него, как на идиота.
– Ты чего? Там у него небось столько бабок! Упускать такой шанс!
Мы распределили роли. Аня и Юрец вернулись к автобусу, чтобы сразу рвануть с места. Остальные, прокравшись вдоль высокого кирпичного забора, обошли дом с другой стороны. Мы с Игорем, Тошкой и Деном перелезли.
Территория была шикарная: идеальный газон, пруд, каменные скульптуры, шезлонги, сам дом ― из камня и стекла. Ника заранее пообещала нам, что откроет окно с северной стороны и что внутри не будет никаких других людей.
Ден первым залез внутрь, я ― последняя. Забравшись в окно, я поняла, что много пропустила: Ден уже скрутил хозяина дома и прижал к его горлу нож, Ника залепила ему рот скотчем. Вид у «рыбки» был мерзкий. Глаза мелкие, наглые, рожа огромная, сытая, красная.
– Тут охрана. Он позвонил и сказал, чтобы не беспокоили его два часа. Так что время у нас есть. Но надо быть осторожней, ― сказала Ника.
Комната была огромная. Пол выложен плиткой, стены отделаны камнем. Посередине на золотистых ножках стоял белый кожаный диван. Даже камин был. Связав хозяина, мы бросили его тушу в угол. И я опять подумала о том, что вот бы перенять хладнокровие ребят, перестать воспринимать «рыбку» как людей…