— А зачем ты тогда?
— Чтоб не пропустить, когда оно начнёт ловить нормально. Может быть, скажет время или место. Или вдруг — что-нибудь про нас. Вообще про всё это.
Алиса кивнула, понятливо и медленно.
Но голоса долго ещё ничего не говорили, только шушукались и бормотали друг с другом, словно у них спал кто-то уставший в соседней комнате и они не хотели будить его. Трасса шла, долго, мерно, не прерываясь, не пересекаясь с другими, светили белые лампы, и радио не могло вспомнить слов, не могло вспомнить, никак не могло вспомнить…
Оно вспомнило, когда уже говорили вовсю, передавали слово друг другу, иногда шутили или ужасались для приличия, но больше просто рассказывали. О лягухе и его пассажирах, правда, разговоров не было — говорили про курсы валют, про военную операцию (о ней самой, впрочем, немного, больше пустились по привычному кругу лиц и аббревиатур), после стали рекламировать банковские кредиты и лекарства от аллергии, под конец срываясь в тоненькую скороговорку, чтобы уложиться в отведённое время. Наконец, всё же предупредили, что на дорогах следует быть осторожнее, из-за дождя затруднено движение, упомянули также, что на въезде на трассу Ц попала в аварию и загорелась грузовая фура. Её даже пытались потушить, но она всё же выгорела до основания, не будьте как это фура.
Закончив прерванный на середине выдох, каштановая девочка посмотрела на свои руки. Отняла на всякий случай от руля и посмотрела снова.
— Он с нами разминулся, всё нормально. Мы просто съехали с трассы, — справа от неё светленькая в панике пыталась то выцарапать дверь, то выдернуть ремень с мясом. — Что ты делаешь? — та будто не услышала, и каштановая со вздохом нагнулась щёлкнуть рычажок с внутренней стороны. — Это так делается.
Светленькая толкнула отпертую дверь, выскользнула из ремня и вывалилась в темноту.
На потолке машины расплывались огни. Лана сняла с рук кожу и вышла, хлопнув дверью.
— А? — Алиса подняла голову.
— …позвонить, — донеслось от Ланы. Она быстро удалялась от машины в сумерки.
— А, — Алиса пересела поудобнее, поправила почти соскользнувший ремень. Позади не стали ничего замечать. Агнешка спала, свернувшись калачиком на своей половине дивана. Нелли из кокона пледа смотрела в пустоту. Её чашка тоже была пуста, остатки кофе она пролила себе на платье, когда устала держать руку ровно. По счастью, не слишком много, такое пятно, наверно, легко отстирать, да и не сильно оно заметно. Огни рядом, на съезде дороги, были рыжие, яркие, что-то хотели сказать, в отличие от ламп на трассе, только крик их был на другом языке, и светили они не совсем туда, немножко мимо.
Подальше можно было ещё прочитать: «Шок'О'Лад» — с блёклой, но всё ещё смутно привлекательной подсветкой. Шоколадом не пахло, и будочка эта наверняка давно пустовала, а вот если ещё за ней, дальше в сумрак, там невнятными тенями могли даже выситься дома — впрочем, это, наверно, показалось.
Лана вернулась.
— Мы съехали с той трассы? — прошептала Алиса с суеверно приглушенным счастьем в голосе.
— Она закончилась, — Лана, почти резная в этом освещении (кость? бумага?), аккуратно расправляла перчатки между пальцев, чтобы не сминались и не пережимали, чтобы как тонкий панцирь, пластичный и прочный, чтоб как вторая, защитная кожа. — Она наконец закончилась. Я уж думала, этого никогда не случится.
Отъехали. Рыжие фонари озарили напоследок пустой мокрый съезд. В открытое окно машины сунулся было оленёк с крокодильей пастью, но увидев, что окно не открыто и там стекло, отступил и исчез.
Она попробовала вылезти через дверь со своей стороны, но ту заклинило, глухо стукнув о камень на обочине.
— Чёрт… — каштановая отцепила свой ремень и на четвереньках, как получилось, переползла через оба кресла. Свесилась из Уаза наружу.
— Блонд? Ты как?
8
Geh durch die Straßen der Stadt
Und sieh wie alles zerfällt,
Die Stadt wird untergehen.17
Mantus
В небесах у горизонта заполоскалась грязно-жёлтая полоска. На её фоне выступили чахлые деревца — погнутые, приземистые, словно их плющило это небо и тучная стекловата наверху. Деревца медленно продвигались вдалеке, словно сквозь сон пытались передавать эстафету друг другу, но потом их заслонил кустарник и остановился за самым окном.
— Агнешка, — позвала Лана. Голос у неё охрип и был не очень слышен. Она пошарила рукой за сиденьем, приложилась к бутылке. Глаза стали красными в уголках, а губы высохли, выцвели и начинали трескаться. Она вернула минералку на место и вышла.
Через пять минут Лана появилась снова. На этот раз без лишних церемоний открыла заднюю дверь.
— Агнешка.
Та свернулась ещё сильнее:
— Ну, чего? Сегодня воскресенье…
— Сегодня не воскресенье. И я веду уже очень долго.
Агнешка открыла глаза, с тяжёлым вздохом попробовала приподняться.
— Я в душ хочу.
— Тогда вылезай, — Лана придержала дверь. — Тут есть пока.
Стена дождя успела распасться на отдельные капли, и они лениво падали вниз, крупные и холодные. Агнешка недовольно передёрнулась под ними и быстро нырнула за руль.
— Могли бы воду и потеплее сделать, — она смахнула с прядок у лица задержавшиеся бусины. — Дальше прямо?
— Развилок пока не было, — Лана перешла назад. — Не думаю, что имеет здесь смысл куда-то сворачивать.
Агнешка с трудом усмехнулась:
— Иди к дому, где живёт бабушка, и не сворачивай с тропинки.
Нелли неразборчиво промяучила: ей не нравилось, что её двигают без спроса, сначала выбираясь из-под неё, а теперь укладываясь сверху, но, похоже, внятно возмутиться у неё не было желания.
Кустарник дёрнулся и убрался от окна справа, блеснув напоследок мокрыми листьями. Грязно-жёлтый горизонт вернулся. Он напоминал неяркий закат или восход, но вряд ли был вторым или первым. Среди вечных сумерек не бывает закатов и восходов — только смутная память о них у тех, кто когда-то их видел.
Алиса повернула голову — как бы затем чтоб проверить, что слева то же самое.
— У тебя не осталось в термосе? — спросила, щурясь, Агнешка.
— Осталось чуть-чуть… Только он, наверно, совсем остыл.
— Это ничего, — Агнешка покопалась в сумке на поясе. — Это не беда, не твоя вина. Можно?
Она подняла зелёную чашку, пролежавшую вчера без хозяина, развела в ней кофейный пакетик.
— Ты же говорила, что гадость, — Алиса улыбнулась.
— Гадость — не гадость, а у меня сейчас голова лопнет, если я ничего такого не приму внутрь.
Агнешка опрокинула в себя несколько больших глотков, с облегчением выдохнула.
— Другое дело, — она покосилась на термос, который Алиса спрятала обратно в сумку. — Нда. Я выпила почти всю твою заварку.
— А… Ничего… Она всё равно почти остыла и…
Алиса замолчала.
Агнешка мельком обернулась, снова перевела взгляд на дорогу.
— Ты всем так говоришь?
— А?
— Ну, что ничего такого и тебе нормально? Я имею в виду, я бы на самом деле не сдохла, наверно, без кофе.
— Но мне и правда нормально, — Алиса удивлённо моргнула. — Сейчас, пока что.
— Мм. А вот мне всю дорогу кажется, ты как будто боишься, что мы тебя выкинем на трассе, если ты скажешь что-то не так.
— Нет… — Алиса опустила взгляд. — Это просто я всегда боюсь сказать что-то не так, по жизни. И вообще, немного боюсь людей.
Агнешка чуть растянула губы.
— И что ты боишься что они сделают?
— Ничего. Просто, ну… Когда надо взаимодействовать с ними, разговаривать, как будто ты тоже настоящий человек… это страшно.
— Разговаривать страшно, а листовки разбрасывать не страшно.
— Листовки не страшно, — согласилась Алиса. — А это страшно.
По правую руку обочина уходила к изрытым пригоркам и зарослям травы. Стебли и палки торчали — тёмные, непричёсанные, многих успели поломать, но они всё равно вставали и тряслись или ползли друг по другу, карабкались друг через друга.
— Борщевик, — радостно заметила Агнешка.
— Где?
— Вон те, зонтиками.
— Говорят, от него ослепнуть можно?
— Сейчас дождь, вряд ли…
Впереди в небо воткнулся столб электропередачи, кривоватый, покачнувшийся, буквой А. На самом деле он притворялся: на нём не осталось кабелей или проводов и он ничего не электропередавал. Одна нога его терялась в траве, второю он врылся в сырой песок у дороги. К этой, второй, прилепился человек: его не сразу было видно в тенях и дожде. Он голосовал.
— Ха, — удивлённо сказала Агнешка. Она сдвинула руль и перенаправила лягуха к обочине, когда Алиса мёртвой хваткой вцепилась ей в руку.
— Не останавливайся!
Агнешка неожиданно послушно повернула и прибавила скорости. Алиса прилипла к стеклу сбоку и пыталась разглядеть снова то, от чего шарахнулась, но они слишком быстро отдалялись, и жуткое оставалось там, позади, скрытое из виду.
— Что там было? — спросила Агнешка, когда достаточно отъехали.
— Я… Не знаю, — Алиса помотала головой, часто втягивая воздух. Губы у неё вздрагивали. — Мне показалось, наверно.
— А что показалось? — Агнешка быстро, но внимательно глянула на неё. — Не, я просто реально не рассмотрела. Что там было не так, с этим чуваком?
— Ну… — Алиса закрыла ненадолго глаза, напряжённо дёрнула веками. — У него лицо… как цветы.
— В смысле?
— Цветы вместо лица.
— Какие цветы? — настороженно спросила Агнешка.
— Красные какие-то. Может, розы. Или гвоздики, я их путаю.
Агнешка задержала взгляд на боковом зеркале, будто позади ещё можно было кого-то разобрать, и протянула задумчиво:
— Красные цветы…
Больше она ничего не сказала, только нахмурилась чему-то невысказанному. Алиса напряжённо следила за ней, будто пыталась прочесть мысли по лицу, но, наверно, прочла что-то не то и поспешила отвернуться.
— Может быть, нам стоило взять его… — пробормотала она едва слышно.