В ответ промолчали. Агнешка задумчиво щурилась, склонив голову набок.
— Лис? Ты вроде любила карты? — напомнила Лана.
— Ну… — Алиса замялась. — Мне кажется, я видела где-то это название, но не помню, где точно, — она опустила глаза. — Или даже не такое, а похожее… Таких много похожих.
— А, — кивнула вдруг Агнешка. — Я знаю, где это. Это ж по нашей ветке, — она переглянулась с Ланой. — Ну. По нашей. Только не там, где станция Лис, с другой стороны.
— Да ладно тебе? — Лана, шагнув вперёд, присмотрелась к табличке. — Вообще да… Да, с другой стороны — там было такое, я помню.
Она, нахмурившись, будто не очень веря, поглядела на остальных.
— Так что? Мы почти у дома?
— Ну, я бы не сказала, что сто с лишним километров — это почти, — протянула Агнешка.
— Не цепляйся. Для нас — вполне себе «почти», — Лана нетерпеливо сошла на шоссе, чтобы осмотреть, как оно идёт. — Я вспомнила, да: эта железка на насыпи и должна заворачивать, там дальше будет другая. Это значит… нам потом надо свернуть вправо, когда увидим ещё дорогу. Право-лево, лево-право, — она пожонглировала обеими руками, взвешивая их в воздухе. — Напомните, если я забуду.
— Угу, — Алиса от неожиданности кивнула.
Лана метнулась к машине.
— Идёмте. Если повезёт, сегодня будем ночевать и завтракать дома со всеми своими, — она приоткрыла дверь и оглянулась. — Агнешка?
Та всё ещё стояла под синим указателем, и казалось по её виду, что она с куда большей охотой уселась бы здесь на траву, чем в кресло Уаза.
— Ну? — позвала Лана. Алиса с ней рядом уже тоже потянулась было к двери. — Ты идёшь?
Агнешка как-то неопределённо качнула головой и всем остальным, окидывая лужайку задумчивым взглядом:
— Ах нет, сказали кошки, останемся мы тут.
Лана выругалась между зубов и широкими шагами вернулась к табличке, встав вплотную перед Агнешкой.
— Даже не вздумай. Я одна не доведу.
Та вновь качнула головой:
— Как скажешь.
Уаз подождал, когда они снова рассядутся по местам. Лана, вероятно, по привычке, поискала перчатки, но, не найдя, повела без них. Агнешка отвернулась к своему окну и замолчала.
Поворот должен был быть вправо, никто не сказал, правда, как скоро они доедут до него и не смогут ли пропустить по случайности, если он зарос травой и репьём, как заросла полоска через обочину от дороги, как много там было трав и колючих клочков, когда проносились мимо фонарей, неужели так скоро уже город и другая железная дорога, там, близко, чуть за поворотом, наверно, нет, снова какая-то обманка, уже не удивительно даже, предрассветная тьма над горизонтом мешала контуры за стеклом, мешала, как кисель, тени и вспышки, мешала капли, ползшие с той стороны, мешала звуки, мешала головы, мешала в голове («Может, перейдёшь назад?» — спросила где-то Лана, «Да ладно, пусть Лис спит», — ответили ей тихо) голоса и картинки. Кто-то — какой-то сказочный помощник и, видимо, настоящий друг — разговаривал с тем, кому помогал так долго, объясняя, что вот теперь, несмотря на всю находчивость и могущественность и даже, вероятно, не совсем человеческое происхождение, ему, помощнику, придётся уйти — умереть вернее. Но другу его совсем не стоит расстраиваться, а лучше, после того, как тот умрёт, сделать себе из его кожи перчатки — они будут волшебными и очень облегчат ему жизнь в дальнейшем. Друг же его отвечал, что…
— Я не понимаю, — тихо и раздражённо сказала Лана. — Мы всё это время пытались попасть домой. И вот теперь, когда тут сто километров, — что это вообще такое?
Агнешка что-то ответила. Автомобиль мотнуло по дороге, и он взревел, поэтому осталось непонятно, что именно. Она сидела, опустив плечи, и криво облокачивалась о край своего окна. За ним ночь в каплях, сонно приподняв веки, недоумевала, куда это потребовалось ехать кому-то в такой час сквозь простуженный воздух, когда людям обычно ещё положено спать и всё закрыто вокруг, кроме редких круглосуточных магазинов — впрочем, их немного на этой трассе, по которой одной и могут, ещё до того, как начнётся утро, ехать в аэропорт, чтоб успеть перехватить самолёт, пока водою не…
— Слиться хочешь? — проговорила Лана, водянисто-белая медуза поправляла ей зеркало наверху. — Ну, понятно. Че тэ дэ. Всегда так было.
— Ну вот не надо, — перебила Агнешка. — Я много чего могу. Но мне надо знать зачем. А просто так не хочу.
Звуки утонули в ворчании. Это зверь ворчал, зверь Каштанки и Блонд, и злился, и жаловался, что его оставили, кинули одного в этой ночи, когда от заката было так же далеко, как до следующего рассвета. Алиса спросила Каштанку — и Блонд тоже — за что они так, но они не услышали и не надумали отвечать просто так, не слыша.
— Не видела? — ворчание перерезал смех Агнешки. — Я тебе покажу, когда там будем. Он чудный.
Она говорила что-то ещё, но словам не хватало силы или цепкости остаться на поверхности — они все тонули, только булькнув маленьким пузырьком, точно прощались напоследок. Сколько белых щенят было — семеро в мешке? нет? — если масса… или сила? плотность — конечно, надо вычислить сначала плотность воды, да и воздуха над аэропортом тоже, если их нет в таблицах, а их нет, все строчки почему-то пропали в табло, водою заливает аэропорт до самого потолка, будет как в аквариуме со стеклянными окнами, затопляет все строчки, все полосы, как взлетит самолёт с этой водной взлётной полосы…
— Заткнись, заткнись, заткнись, заткнись! — повторяла скороговоркой Лана, судорожно вцепившись пальцами в руль. — Я тебе в морду дам, если ты не заткнёшься.
Агнешка с тихим смехом отвернулась к окну:
— Если думаешь, что это что-то изменит…
Предрассветная дымка ползла и тянулась над горизонтом, клочья её плыли, наслаивались друг на друга, постепенно выцветая в тонкую светлую полоску. Блик зари скользнул по окнам.
Алиса подняла голову. Это, конечно, был фонарь, а не заря. Но у горизонта тьма и правда выцветала, неохотно и блёкло, но вполне очевидно.
Она села и закрутилась во все стороны, пытаясь что-то выследить.
— Мы не свернули ещё?
— Свернули, — отозвалась Лана. Губы её были крепко сжаты, а взгляд уставлен вперёд в затверженном механическом упорстве. — Тут совсем рядом уже. Может, полчаса или вроде того.
— До города?
— До станции. Там дорога прям впритык к железке, и должны быть поезда. Можно будет сесть наконец и доехать. До самого вокзала.
— А прикинь — приезжаем на станцию и там тоже никого, — Агнешка кашлянула каким-то невнятным смешком. — И никаких поездов.
— Хватит, — оборвала Лана, и в её голосе даже почти не было раздражения. Слева от них изящной петелькой на стройных белых колоннах изогнулся и полетел вперёд железнодорожный мост, горя по краю узкой линией подсветки. Он был пуст, но, возможно, по нему сейчас и не должен был проезжать никто.
Где-то во внутренностях Уаза чихнуло и зарокотало.
— Ну! — прикрикнула на него Лана, уперев взгляд в приборную панель. Тот перестал хрипеть, дёрнулся немного, но продолжил ехать.
— Вот это весело будет, — Агнешка тоже покосилась на панель мельком.
— В крайнем случае пойдём пешком, — проговорила Лана. — Тут действительно совсем недалеко уже. Можно дойти. Будет совсем глупо не дойти.
Справа показалось тёмное пятно старой билетной кассы. Уаз приостановился с ней рядом. Кассу, видимо, бросили и переместились куда-то ещё — окошки её были забиты фанерой и вокруг валялся мусор. Впрочем, и неудивительно: наверняка новая касса была куда ближе к станции, чем эта будка, так что к ней давно перестали приходить. За её задней стеной поблёскивали в свете фонаря несколько телефонных кабинок.
— Там вроде расписание я вижу, сбоку… — Лана, не спуская глаз, отцепила ремень. — Пойду гляну.
Агнешка кивнула, но даже не повернула головы, чтоб убедиться, куда именно кто пошёл. Она смотрела куда-то вперёд из-под опущенных век и не двигалась, будто дремала.
— Агнешка? — позвала Алиса. Та с чуть заметным усилием двинула губами:
— Мм?
— Ты нормально? Может, всё-таки дать ещё таблетку?
— Не, не надо. Я же не веду, — она открыла глаза. — Лис, если я тебе подарю кое-что, возьмёшь?
Алиса настороженно нахмурилась:
— Что?
Агнешка покопалась в своей сумке на поясе и, перебрав там какую-то мелочь, вытащила складной нож.
— Вот.
— Твой ножик? Зачем он мне?
— Ну… Как там у Агаты — «Ты лучше, ты круче, ты сможешь, я в курсе».49
Алиса нахмурилась ещё больше. Отвела взгляд в ту сторону, куда ушла Лана: та стояла в телефонной будке, застыв и сгорбившись, и была похожа отсюда на сероватый обломок дерева или погнутую железяку, обрывок шифера. Никто не знал, зачем он и куда везти его дальше, вот и поставили там, прислонив к стенке изнутри. Агнешка, тоже в неверном свете, не оборачивалась и глядела затылком, и Алиса усиленно потрясла головой:
— Но что я им буду делать?
Агнешка усмехнулась:
— Не знаю, это ты решай — тебе же подарок. Можешь им письма вскрывать, например.
— Какие письма? — почти возмутилась Алиса. — Кто кому-то шлёт бумажные письма сейчас?
— А, ну да, логично. Я всё забываю, что мы не в том веке. Как он сменился, так и забываю, — она улыбнулась сама себе. — Ну, тогда ещё для чего-нибудь, сама придумаешь.
Она развернулась в кресле и протянула ножик Алисе. Глаза у неё были воспалены и блестели не очень здорово, как при температуре.
— Вот, — тонкий лисий силуэт перелился серебристым. Агнешка прижала пальцем пухлую кнопку сбоку. — Жмёшь сюда — он открывается.
Лезвие выскочило — не то чтобы ржавое, но какое-то тёмно-рыжеватое. Агнешка критически оглядела его.
— Только почистить надо будет. Нда… Сказала бы я, что он волшебным образом темнеет, когда владельцу грозит опасность, но нет, его действительно просто надо почистить. Закрываешь рукой, вот так, — она защёлкнула лезвие обратно. — Только не надо делать, как я в тот раз. Как я — вообще по жизни не надо делать.