— Дарис, — сказал он, ворча и хмурясь, — почему я до сих пор вижу столько осознанности в их глазах? Во имя какого демона ты им это рассказываешь? Забыл про правила?
— И впрямь, сглупил.
— В смысле? — воскликнул Андриан и тут же помрачнел.
— Нам придется подправить вашу память. Без обид. Особенно твою, Андри.
Без обид? Они шутят? Нет, ему не обидно стало, а невыносимо страшно, ладони похолодели и затряслись, в груди застыло нечто тяжелое. Страх сменился болью. Сначала сильной. Потом просто невыносимой! Словно он мальчик, которого другие дети позвали играть, а затем передумали, а он ждал этого приглашения долгие месяцы.
Феликс отступил. Ему тоже стало не по себе. Надежду на спесивом лице заслонила паника, хотя нет… Надменность сопровождает любую эмоцию судьи. По теории Андриана, Феликс сохранит императорский взгляд, даже если упадет в выгребную яму, будет казаться, что это просто такое королевство там у него — империя дерьма. Может, кто-то даже захочет к нему прыгнуть.
Пока Андриан старался поймать взгляд Глэма, товарищ по загробному променаду упорно пятился. В итоге оказался прижатым спиной к янтарной стене пирамиды. Неудивительно. Если бы самому предстояло вернуться в птичье тело, Андриан бы уже умолял всех убить его.
Хотя чем моя ситуация лучше? Вернусь, чтобы гнить…
Он с надеждой посмотрел на Гламентила, который усиленно что-то обдумывал, а затем склонился к уху Андриана:
— Пускай это будет моим подарком, — прошептал он, а потом громко выдал: — Я сам сотру им память. Умоляю. Дайте исправить содеянное.
Ладони наставника вспыхнули зеленым пламенем.
Если вы читаете эту историю, поддержите, пожалуйста, лайком или комментарием. Они бесплатные :)
ГЛАВА 12.1. Марлин
Если ладонь не ранена, можно нести яд в руке.
Яд не повредит не имеющему ран.
Будда
Марлин открыла глаза за несколько часов до того, как первые лучи утреннего солнца должны были проникнуть в оконные ставни.
За дверью послышался грохот.
Едва проснувшись, она вскочила на ноги и торопливо побежала в коридор, спотыкаясь и поскальзываясь. От резкого пробуждения холодный пол колыхался под ногами. Дверная ручка не сразу поддалась: размякла, будто пациент под наркозом — не реагировала.
Щелчок и тонкий скрип о паркет. Дверь отворилась. Черный пустой коридор кишкой растянулся перед глазами. Марлин прислушалась. Откуда идут звуки? Сложно определить. Кажется, что какофония пропитала весь дом. Сотрясает окна и хрустальные капли люстры.
С других комнат раздаются: то звонкие вопли, то клокочущий смех, то надрывный плач. У Марлин закружилась голова. Затрепетала дрожь в животе. Страх, кажется, пронизал каждую клетку тела, но она заставила себя промчаться по темному неосвещенному коридору второго этажа — до источника шума.
Марлин нашарила выключатель. Зажгла свет.
Перед ней возникла Крис.
Девочка стояла у пыльного книжного шкафа в библиотеке. Руки ее, — такие белые, что синие вены всегда просвечиваются сквозь кожу, — обагрились. Измазаны кровью. В центре комнаты возлегала забитая в месиво хрустальная шкатулка, в которой Марлин хранила украшения. В углу — подаренная матерью икона. Девочка сорвала икону со стены над креслом и, по-видимому, швырнула в противоположную сторону комнаты. Стекло раскололось на куски, а сама рама треснула.
В ноздрях зароились запахи: соленая кровь, сырость из распахнутой форточки, лимонные духи. Тяжелые занавески скользили подолом по крупицам позвякивающего стекла.
Глаза Марлин, не моргая, встретили пустой взгляд Крис.
Девочка посмотрела, словно не понимая: кто перед ней и что от нее нужно? Так можно смотреть на незнакомца, ворвавшегося к тебе в берлогу, и оторопелая Марлин крепко обняла себя, больно вцепилась ногтями в локти.
— Крис… ты… ты… что всё это значит, я… — пролопотала она, заикаясь, с лицом еще более серым, чем собственные радужки.
Девочка не выказывала никаких эмоций. Никакой реакции. Она молча, не колеблясь и со сталью в мышцах, прошла мимо. Притворяясь (или нет?), что вовсе не видит и не слышит Марлин, которая почувствовала дурноту и схватилась за сердце.
В следующее мгновение Марлин побежала за девочкой, спокойно шагавшей к себе в спальню. Дернула Крис за запястье. Молилась, чтобы та ответила, как нормальный, здоровый человек.
Крис вздрогнула. Обернулась. Взгляд ее предстал таким помертвелым, неестественным, что Марлин разжала пальцы и отшатнулась на два шага назад. Голубые глаза обледенели и будто раскололись на мерзлые обломки. Крис зашагала дальше.
Умоляющим голосом Марлин закричала вслед девочки, но снова трогать ее не решилась.
«Сомнамбулу нельзя будить», — подумала она, — «молчи, молчи, Мари…»
Это было и не нужно. Зайдя в комнату, Крис спокойно нырнула под пухлое белое одеяло. И как бы Марлин ни было стыдно за трусость, она не стала будить девочку, а лишь осторожно закрыла дверь в комнату.
Дыхание скакало. Она слышала, как пульсирует кровь в голове. Почему страх не уходит? Здесь есть кто-то еще? Тишина прерывисто шепчет и наблюдает за ней.
Марлин резко обернулась назад. По коже прошелся легкий, колкий мороз. В коридоре по-прежнему темно, и свет лился лишь из библиотеки: раскачивался плавными вибрирующими лентами. Она чувствовала чей-то взгляд. Липкий, как кровь, грязь, или что-то другое, но очень противное и мокрое.
Невидимая сила становилась тяжелее, расплывалась вокруг и сдавливала волю, будто толстыми шипованными канатами — обтягивала поперек груди.
Дверь в библиотеку вдруг скрипнула и с глухим ударом захлопнулась. Прямо перед носом. Зубы застучали. Марлин отступила, прижалась спиной к стене и обхватила плечи.
Это сон. Да... Это просто кошмар, черт возьми. Какая же я глупая, господи. Глупая, трусливая дура!
Марлин осталась одна. Во мраке. Не могла пошевелиться.
Казалось, что если она сделает хоть одно резкое движение, то мир погаснет навсегда. Всё закончится. Жизнь ее оставит…
Ко рту подкрался звонкий, тонкий крик, но она не выпустила его.
Закрыв лицо ледяными руками, Марлин сделала несколько шагов вперед. К перилам лестницы. Затем — несколько шагов к своей комнате. Медленно и размеренно. Под стопами тихо постанывал паркет.
Марлин остановилась и ссутулилась, страшась убрать руки от лица.
Всё хорошо, здесь никого нет. Никого.
Глубоко вздохнув, осмелилась выпрямиться. Робко и не спеша опустила ладони. За спиной быстро тикали часы. Очень быстро. Пять секунд. Разве секунды проходят так быстро? Пятнадцать секунд. Тиканье замедлилось. Двадцать секунд.
Возьми себя в руки. Ты взрослый человек! Чего ты боишься, дура?
Тридцать секунд — Марлин открыла глаза. Увидела перед собой качающуюся дверь библиотеки. В следующее мгновение заверещала что есть мочи, снова почувствовав запах крови и мороза.
Нечто твердо схватило сзади за горло.
***
— Я не помню! Я, правда, ничего не помню!
Крики девочки волнами разлетались по усадьбе, ползли по стенам, проникали в щели, отражались от потолка и острой звонкой волной вонзались в уши Марлин, которая сидела рядом. Крис сжималась в комок у спинки своей кровати. Руки ее были замотаны бинтами.
— Ты разгромила ночью библиотеку! Ходила по дому и даже не откликалась на меня! Тебе нужен врач, — настаивала Марлин, грозно сдвигая брови.
— Тогда почему ты меня не разбудила? Как я могу быть уверена, что это сделала я, а не… — Крис замешкалась и отвела голубые глаза в сторону, — не… не ты?
— Я?
— Да. Ты ведь тоже проснулась в своей кровати и помнишь лишь эту бредовую историю, что я лазила по комнатам и громила вещи, — заледенелым голосом высказала Крис. Казалось, она на это очень надеется. — А что, если по дому брожу не я?
Марлин чуть не поперхнулась слюнями от подобного заявления. И в то же время… Она и впрямь не помнит, как очутилась утром в кровати. Последнее, что застило глаза — образ Крис, когда Марлин повернулась и увидела ее пред собой. Ночью. В удушающей черноте. Руки девочки схватили за горло у библиотеки. Больше в памяти — ничего. Пусто…
— Крис, у тебя ладони изрезаны. Ты голыми пальцами давила стекло, черт возьми!
Девочка насупилась, глянула на руки и съежилась. Бледная, точно мертвая. Иногда Марлин задавалась вопросом: не вампир ли Кристина? А может, зомби?
— Ладно, иди ко мне.
Марлин села рядом и обняла ее: испуганную, глотающую губами воздух. Стоило ли так сразу кидаться на девочку?
Кристина сильная натура. Она всегда сдерживает себя. Боится выдать слабость. Вот и сейчас тело ее напряглось, а в могильных глубинах омута, куда отправляются потаённые эмоции, где тонут, умирают и окончательно исчезают — она беззвучно рыдает. Щеки Крис горели под ладонью Марлин, хотя не выражали это и каплей румянца.
— К врачу я не пойду, — процедила Крис, сквозь зубы.
— Как скажешь, — выдохнула на полуслове Марлин и поцеловала ее в лоб. — И всё-таки не понимаю… Зачем ты разбила икону и шкатулку?
Девочка пожала плечами и отрицательно завертела головой.
— Не знаю.
— Помнишь, что тебе снилось?
— Нет. Кошмары приходят реже, и я не помню их. Совсем не помню. Но иногда мне кажется, что кто-то говорит со мной, хочет, чтобы я… — Крис заглотнула последние слова, замолчала и вдруг захохотала, словно в истерике. — Ты права, я чокнутая! Больная на всю голову!
— У тебя слуховые галлюцинации? Крис, это не смешно и очень серьезно. Надо что-то делать. Боюсь, подобное бывает при шизофрении.
Марлин всмотрелась в бледное лицо, но ответа не последовало. Минуту или три — они просидели в едкой тишине.
— Я ведь могу не идти сегодня в школу? — спросила девочка, теребя кусок бинта на локте.
— Да, отдыхай, — кивнула Марлин, сцеживая зевок в кулак, после чего потянулась. — А мне пора собираться на работу.
Марлин взглянула на часы. Без десяти минут семь утра. Она заботливо поворошила черные волосы девочки и вышла из комнаты, зная, что вечером снова вернется к разговору о психиатре.