Феликс почти вопит от радости. Поймал парня у самой земли!
Затем он оборачивается…
Видит искаженное лицо своего демонического знакомого. Полминуты — и до него доходит... Тело. Он вышел из тела прямо над трассой. Грача размазало по асфальту проезжающими мимо автомобилями. Кровь. Труп…
Феликс начинает смеяться, он хохочет до спазмов в горле и не может ничего с этим поделать, давится и задыхается, но продолжает смеяться, не отрывая взгляда от алого пятна на асфальте.
Прощай... Обитель...
***
Андриан открыл глаза. Комната оставалась темной, но абажур освещал его лицо. Феликс кивнул в знак приветствия.
Взгляды безмолвно встретились.
Живой…
Малахитовые глаза, которые Феликс ненавидел... Растрепанные русые волосы с рыжиной; смуглая кожа, покрытая холодным липким потом.
— Что произошло?
— Этот идиот спас тебя, — ответил Атрикс, растянувшийся в кресле за банкой крепкого пива. Они сидели в квартире Стаса. — И теперь проклят на веки вечные. Мало того что дух спас самоубийцу, так еще и умер вне тела.
Какое-то время все молча смотрели друг на друга, но рано или поздно безмолвная пустота становится невыносимой, и первым сдался Андриан, с его рта вырвался полустон:
— Зачем? Зачем ты спас меня?! Какое тебе дело до того, что со мной станет?
— Я был не прав, — не сразу ответил Феликс. — Может ты и сволочь, но то, что я сделал... ты не заслужил. И какого черта ты вообще это учудил? Я надеялся, пострадаешь и успокоишься, а ты прыгать со здания побежал! На хрена?! Ведь знал, что это не конец, что боль не исчезнет!
— А зачем мне было жить, Феликс? Я люблю ее... Она — единственное, что заставляло меня терпеть этот тошнотворный мир. Она заставила меня поверить, что я могу измениться. А теперь Марлин ненавидит меня! Лучше пойти на корм червям, чем видеть ее взгляд! Она смотрела на меня... с таким... с таким отвращением! Я… я и секунды больше не мог выдержать, понимаешь? Не мог… и… я шел наверх... шел от мысли… что я ей настолько противен...
— Прости меня, — выговорил Феликс. Боль в глазах Андриана скрежетала под горлом. — Но не Марлин дала тебе счастье. Ты сам разрешил себе быть счастливым рядом с ней. Счастье нельзя найти.
В комнате снова повисла звенящая тишина.
Андриан выдохнул и потер пальцами глаза, окольцованные серой усталостью. Атрикс завис: уперся взглядом в одну точку, будто кто-то щелкнул пальцами и выключил его как экран телевизора, а когда включил, последовал пивной плевок на ковер. Демон загадил комнату похуже хозяина. Гостиная превратилась в сарай с тонной барахла. Банки. Цветастые тряпки. Обертки. Огрызки. Грязь, грязь, грязь! Феликс поморщился и выдал на одном дыхании:
— Теперь я навеки проклят. Буду гнить на Земле. Если тебе от этого легче.
— Должен же быть выход!
Феликс отрицательно покачал головой.
— Значит… Ты сознательно пошел на это… ради меня?
Феликс не знал, что ответить. Когда он увидел парня в падении, то не мог поступить иначе, не мог дать себе отчет в том, зачем это сделал, а сейчас Андриан смотрит на него такими глазами, словно Феликс его заботливый, любящий отец. Странное чувство. Будто подобрал на улице голодного котенка, приласкал, обогрел и в какой-то момент стал для него всем.
— Знаете, Больдо рассказывал о святилищах Прародителей, разбросанных по планете. Говорят, призраки иногда возвращались с их помощью в Обитель, — обронил Атрикс.
— Кто такой Больдо? — спросил Феликс.
— Больдо Акхета — один из наших. Живет в этих краях. Своровал в Обители амулет материализации и уже лет двадцать обратно не возвращается. Но он знает, где находится святилище в горах неподалеку.
— Так давайте найдем Больдо. Где он может быть? — Андриан вскочил с кровати, вскрикнул, в ужасе тыкая пальцем на паркет, и запрыгнул обратно.
Тарантул Стаса свободно бегал по полу и шипел на гостей. Атрикс решил выпустить паука из клетки. Погулять. Недавно он вскрыл клетки диких зверей в зоопарке. Благо, никто не нашел виновника. По слухам, медведь оторвал кому-то руку. У демона удивительно трепетное отношение к запертым за решеткой, и непреодолимая тяга их оттуда доставать.
— Скоро полнолуние… Шабаш призраков, — ответил Атрикс, посмеиваясь над реакцией Андриана, затем с хлюпаньем отхлебнул темного пива и смял банку о лоб. — Он любит там бывать. Я вам помогу, пожалуй. Хочу куда-нибудь уехать. Меня уже заколебал отец Стаса.
ГЛАВА 28. Стас. Карцер падших душ Обители
В глубинах карцера Обители есть запечатанные врата,
куда никто не проникал уже тысячи лет. Старейшины Трибунала
следят за сохранностью печати, и только один из них знает,
какая тайна хранится за магическим замком, что был создан
самими Прародителями. Ходят слухи, будто под тоннами огненной
земли томится соратник изменника серафима Люцария,
погубившего Обитель Шалмали.
Из лекции Кастивиля Шамбал Дратокс
Собственное дыхание — единственное, что слышалось во тьме тоннеля, ведущего к тюремной камере. Несколькими уровнями выше витали звуки воплей. Или писк существ, похожих на мышей. Впрочем, смердели они куда хуже земных братьев. Вонь обоссанного сена, гнили и рвоты — незабываемый запах. Желудок чуть через рот не вывернулся.
В компании стражника Стас и Лилиджой преодолели одиннадцать длинных отсырелых лестниц, прежде чем спустились на нужный этаж.
Ноги рыдали потными водопадами.
Разрешение посетить Гламентила они добыли спустя пять дней его заключения. Наставница дрожала. Она корила себя за такой долгий срок. Вдруг любимый подумал, что она его бросила? Успокаивать Лилиджой пришлось Стасу. А он не мастер в подобных делах. Утешительные слова из его уст смахивают на проклятия.
Карцер располагается на чахлой планете в самом далеком закоулке Обители. Его подземные лабиринты изъедают почву почти до ядра, и каждый этаж предназначается для определенной категории преступников. Если на верхних уровнях хныкают души, попавшиеся на краже мелкого артефакта из хранилища знаний, то на нижних этажах заточено чуть ли не само дитя Армагеддона.
Стасу внятно на вопросы о заключенных не отвечали. Но одно он понял точно — нет ничего хуже в галактике, чем быть заточенным в карцер Обители. Тебя будут мучить, пытать, и даже вены себе зубами перегрызть не получится. Ведь ты не умрешь. Будешь смотреть, как гниёт твоя плоть, как ее поедают черви, но останешься в сознании. И так день за днем.
Самый настоящий ад.
В карцере души попросту сходят с ума.
Очередной раз Лилиджой вскрикнула, когда Стас наступил ей на ногу в темноте. Тоннель озарила вспышка. Лилиджой начала светиться. Она соединила пальцы между собой: крайние оттопырила, а средние загнула к внутренней части ладони.
— Что это за движения вы мутите? — спросил Стас, сощурившись от яркого света. Глаза уже успели привыкнуть к мраку. — Кажется, когда ты меня исцеляла в цитадели, то тоже странным образом руки скрещивала.
— Это мудры. Они помогают материализовывать энергию, концентрируют ее и сгущают. У кого-то есть врожденный дар и без мудр повелевать отдельными видами материи, но в остальном — силой мысли сложно творить. Вроде… волшебной палочки, только в качестве нее служат собственные ладони. И заклинания на древнем языке.
Свет от тела наставницы разлился по каменным стенам тоннеля, облизывая перекошенные, осклизлые булыжники.
— А я могу сотворить что-нибудь? Хотя бы кустик? Желательно конопли.
— Не думаю. Но можно попробовать исцелить себя. И то не факт. Мудры редко поддаются манам.
— Исцелять себя тоже полезно, — пожал плечами Стас. — Мне почти каждую неделю кто-то разбивает нос последнее время.
Стражник Рауль хмыкнул и, бурча ругательства, зашагал дальше. Лилиджой улыбнулась, но улыбка ее навеивала хандру. Они остановились у массивной металлической двери, освещенной факелами. Стас ощупал холодный камень стены.
«Лед в Антарктиде и то теплее», — подумал он. Но в блаженстве выдохнул. Прохладные поверхности вызывали восторг и желание прислониться: благодаря им Стас ненадолго забывал, как кислота изъедала пальцы. Воспоминания преследовали, снова и снова ошпаривали тело, словно он фитиль, поджигаемый от одной мысли о Дарисе.
Когда Гламентилу перерезали горло, Стас потерял сознание от боли. Очнулся — в цитадели. Лилиджой доставила его туда и восстановила плоть, только вот память она стереть ему не могла. Закрывая глаза, он видел, как собственная кожа лопается и кровавыми ошметками слезает с костей.
Рауль приложил руку к выемке с отпечатком ладони на двери и произнес несколько слов. Раздался скрежет.
Дверь отворилась.
— У вас десять минут, — сказал страж. Голос его скрипел, точно наждачную бумагу трут об стекло. Активно так трут. — Потом захлопну дверь, и останетесь гнить вместе с ним. Ясно?
Стас перекривлял стражника, пока спускался по ступенькам.
Блондин сидел, опираясь затылком о стену, с тяжелыми кандалами на запястьях, от которых, словно жирная черная анаконда, ползла цепь и впивалась клыками в потолок. Его лихорадило. Жемчужины пота блестели на оливковых скулах. Губы потрескались. Дыхание гарцевало, вздымая широкую грудь, прикрытую плесневелой тряпкой. Глаза исполосовало алыми нитками.
— Глэм! — закричала Лилиджой и бросилась к нему в объятья.
Она расцеловала асура и вытерла пот с его лба.
— Что с тобой? — изумился Стас. — Ты будто гриппом заболел.
— Так и есть, — ссутулился Глэм откашливаясь. — Способ временно ослабить заключенного. Заражают какой-нибудь злотворной болезнью. Сбежать сил не будет. Хотя из карцера итак не сбежишь… Возможно, им просто нравится издеваться над провинившимися. Заслужили же.
Гламентил повел подбородком на темный угол. Лилиджой осветила темь. Там лежал мужчина с разбитым лбом и подрагивающими конечностями.
— Этот идиот решил разбить голову о стену, — продолжил Гламентил, издав истерический смешок. — Думал отдохнуть немного от боли, да только так и не умер.