Андриан подумал, что не хочет быть медиумом. Видеть то, что не видят другие — дар это или проклятие? На его взгляд — проклятие. Кто поверит, будто ты видишь призраков давно умерших людей или демонов, мечтающих вселиться в человеческое тело? Пациент психиатрической лечебницы? Или тот, кто недалеко от него ушел.
Сквозь толпу призраков (которые вновь принялись петь и плясать) к ним выпрыгнул Феликс и заливающийся смехом Атрикс.
— О, видели бы вы лицо Феликса, когда он увидел спектакль с ножом, — хохотал демон.
Судья смутился, а Андриан постарался сдержать приступ раздражения, ведь Атрикс с самого начала знал, что Больдо в теле маленькой девочки.
— Так ты поможешь найти святилище? — спросил Андриан.
— Бесплатно? — Больдо вскинул белые брови ко лбу, выпрямился и понизил самооценку окружающих: красивый, как боги Олимпа. — Я, конечно, тронут твоей историей, парень. Но, во-первых, вы должны понимать: единицы призраков, которые просили благословение Прародителей, получали его. Во-вторых, я не собираюсь тащиться туда без вознаграждения. К счастью… Я его уже нашел.
Тонко улыбаясь, Больдо кивнул на шею Феликса, а именно: на злосчастный пектораль. Жажда и страсть демонов. Кто бы сомневался.
— Я не могу его отдать, — запротестовал Феликс. — Он не мой. Его мне временно дал наставник.
— То есть расстроить наставника страшнее, чем распасться на атомы? Ты не вернешься в Обитель, ведь ты проклят. Атрикс рассказал, как ты погиб. Святилище — единственный шанс. Возможно, Прародители сочтут твою глупую смерть благородством и позволят вернуться в Обитель. Какой у тебя выбор?
Больдо равнодушно протянул ладонь, но Феликс сделал шаг назад.
— Почему я должен доверять тебе? — сухо спросил он.
— Потому что у тебя нет выбора. И пектораль тебе не нужен.
Андриан заметил, как Атрикс грызет себе ногти, и, кажется, зеленеет от зависти. Ясное дело. С ним такую сделку заключать не стали. Положив руку на плечо Феликса, Андриан утвердительно кивнул.
Больдо прав. Теперь эта штука бесполезна для Феликса. Святилище — последняя надежда. Даже Гламентил не откликнулся на призыв о помощи, а значит — больше нам никто не поможет.
— Идет, — процедил Феликс. С видом пугающе забитым.
Больдо вмиг снял с него пектораль и нацепил себе на шею поверх амулета материализации. Артефакты на пару секунд проявились, но затем исчезли.
Андриан тоскливо вздохнул, глядя на опечаленного Феликса. Безысходность. Она поселилась в каждом мускуле, в каждой складке лица, забурлила в карих глазах. Андриан осознал одно: Феликс не верит в то, что сможет вернуться.
Сердце скрутилось в спираль от чувства вины.
ГЛАВА 30.1. Стас. Пирамида Сверхсознания
В оружии-ваджра содержится частица души
хозяина. Судьи умеют общаться со своими
посохами и чувствуют их местонахождение.
Ходят легенды, что во время смертельной
опасности, херувимы вселялись в свое оружие и
не могли вернуться. Душа их распадалась, а оружие
превращалось в могущественный артефакт.
«Алмазные черепа»
Мефист Тот Фрай, куратор кафедры артефактов
Золотые лица Прародителей, украшенные сотнями бриллиантов, изумрудов и рубинов — их сияние выедало глаза — глядели на Стаса с высоких постаментов. Под ногами исполинов зажгли сухие травы, от которых исходил запах терпких восточных курений. У каждого по шесть крыльев. Свет трех солнц скачет по драгоценным камням их одежд, перепрыгивает на стены пирамиды или броню стражи и несется в глубины виноградного сада, между алмазными изваяниями и пестрыми нарядами гостей.
«Скромненько у них тут», — подумал Стас.
— Вернусь и набью себе такое тату, — сказал он, указывая в сторону знака на руках Прародителей.
Круг с треугольником и звездой. Сложно было отыскать в Обители хоть одно место, где не нанесен этот символ. Он украшал лицевую сторону пирамиды, искрился на щеках местных сектантов, испещрял колонны, обросшие фиолетовыми гроздьями винограда.
Колонны, к слову, вызвали у Стаса приступ неудержимого любопытства. На них изображались лица. Каждое — увековечено разными гримасами. Стас оторвал одну гроздь, откусил и скривился от приторного вкуса, бросил виноград на мраморную дорожку, фиолетовый сок облизал белый пол.
Лилиджой грустно улыбнулась. За сегодня раз так двадцатый. Боится, что он не вернется? Или того хуже… распадется на атомы. Смерть души — вот настоящая погибель. Перспектива не прельщала, но Стас привык решать проблемы по мере поступления. Сейчас он настроился освободить Гламентила. А еще лучше: отомстить самодовольному уроду Дарису.
После взгляда в отстраненные фиалковые глаза на него накатило видение.
Андриан убивает Атрикса. Стас остается призраком. Навсегда. Бродит по темным, сырым улицам; навещает свою могилу, заросшую сорняками; ведь у отца нет времени навещать мертвого сына, у него слишком много работы, действительно, важной работы, но иногда, по пути домой, он заезжает на кладбище и кладет на мрамор красную розу; а может, Дан кремирует сына и рассеет прах на берегу океана, выбросит из жизни, как плохое воспоминание…
Стас вдруг почувствовал режущий скулеж в желудке и вцепился ногтями в виноградную лозу, тянувшуюся к соседней колонне, точно зеленая кишка.
Рот перекосило. Зубы застучали. Холодный пот и дрожь проскакали кавалерией по телу. Стасом завладел страх. Но чего? Он опустился на колени и схватился руками за голову. Так продолжалось около минуты.
— Тихо, тихо, — Лили обхватила его плечи. — Всё нормально. Реакция на виноград. Не ешь его. Это виноградник эмоций.
— И на кой черт он вам нужен?
Держась за колотящееся сердце, он поднялся, ноги подкашивались почти до земли. Наставница указала пальцем на выгравированное в колонне лицо: рот дугой, веки опущены, брови тянутся друг к другу. Печаль. Слева лицо в отвращении, а справа — в экстазе (и почему он не сорвал гроздь оттуда?).
— На каждом столбе виноградника изображено лицо с эмоцией, которую вызывает куст. Виноградник был сделан для талов. Они ведь не способны испытывать часть эмоций от зарождения. Прародители дали им возможность почувствовать то, чего они лишены. Местные, кстати, делают из него вино. Очень вкусное. Вино любви у нас популярно, да и ты до перерождения им баловался.
Стас отмахнулся, дав понять, что не нуждается в объяснениях.
— Слуховой аппарат для глухого, я понял. Другое хочу спросить. Как Дарис делал это со мной? Он даже пальцем не шевельнул, а с меня кожа заживо слазила, да и мозг кипел, будто этот урод ковыряется в извилинах ложкой. Ты тоже так можешь?
Лилиджой покачала головой.
— Нет. Дарис с клана разума. Они умеют сводить души с ума. И он великолепно владеет преобразованием материи. Одной лишь силой мысли превратил воду в кислоту. — Наставница достала из кармана голубую свечу и поднесла ее под ладонь; фитиль вспыхнул пламенем. — Я не знаю, правда, из какого он рода. Низшие обычно не знают, кто их породил. А в одном роде у душ бывают очень сильные способности к трансформации определенных видов материи. У Глэма в роде Блайтов умеют читать мысли и управлять огнем без особых усилий. Мы из рода Вальгала. Нам куда лучше удается управлять жидкостями. В основном — водой.
— Единственная вода, с которой у меня хорошие отношения — виски и текила.
— Ты не асур, — смеялась наставница, пока ее окутывал пламенный шар. — Когда-нибудь тоже начнешь обучение. Да где же Касти?!
Она чертыхнулась, но вмиг злость на лице сменилась улыбкой.
— Да, у нас как раз не хватает поломоек в Обители, — раздался голос за спиной.
Стас обернулся и увидел закрывающуюся червоточину.
— Новые ученики на большее не годятся, — пожурил Кастивиль, пребывая в гордом, неприступном образе герцога. — Сброд идиотов.
Учитель материализации напоминал Стасу огромную человекоподобную мышь. Глаза херувима светились розовым цветом, а тело покрывала короткая белая шерсть. Костюм из бархата. Естественно, белый. За спиной в теплом порыве ветра колыхались перья крыльев, развивался подол мантии, свисающий от пояса. Волосы ниспадали до груди. Всё белое. Хотелось разрисовать учителя карандашами как раскраску для детей.
— Наконец-то, — засияла Лилиджой. — Я уже испугалась, что откажешься. Ты последняя надежда, Касти. Трибунал не дал мне разрешение. Прошу, скажи, что добыл его!
Кастивиль собирался было раскрыть рот, но замолк, зацепив розовыми глазами Стаса. Точнее, Стас так подумал. На самом деле, позади возникли сестры.
Ротти и Христи бежали впопыхах. Они держали жмени семян и бутылку с салатовой жидкостью. На шее Христи скрутилась гидра Шелли. Она принюхивалась к булькающей добыче.
Едва не распластавшись на мраморном тротуаре, Христи остановилась и выставила перед собой ладонь с горстью желтых семечек.
— Зафиксируйся… — Ротти вылила на семена салатовую воду.
Желтое зерно задребезжало и повзрывалось, будто попкорн. По дорожке покатились разноцветные фрукты. Христи сунула в руки Стаса что-то оранжевое и круглое. Запахло гавайской хурмой.
— Что это?
— Дрянь, — воскликнула Лилиджой. — Какого рока вы ее притащили?
Стас медленно заморгал.
— Галлюциногенные фрукты, — пояснила она.
— Вообще-то, вся суть в зеленой росе, — поправила Христи. — Семечки самые обычные. А вот фрукты из зеленой росы получаются восхитительные!
— Восхитительно-ядовитыми, — рявкнула наставница. — Никто даже не знает, из чего сделана ваша зеленая роса.
— Говорят, из слез херувимов, — задумалась Ротти, стоя рядом с сестрой, от которой ничем не отличалась, кроме розовой пряди в волосах. — И березового сока.
Кастивиль хлопнул ладонью по своему лбу.
— Вряд ли моими слезами перетравилось бы столько народу, — проворчал он. — Между прочим, вас двоих я таки искал, — учитель вцепился в медные косы девочек как в канаты. — Еще раз украдете что-то из моих артефактов или оставите на столе кошачью мяту, и я превращу вас в анальных остриц, понятно?