— Любишь по жесткому, детка? — вырвалось с его рта: наполовину смешком, наполовину стоном. — Можно устроить.
Стас схватил Марлин за предплечья и толкнул на кровать. Завалился сверху, придавил всем телом и сжал пальцами ее подбородок, не давая отвести взгляд.
Она побледнела.
— Боишься? — выпалил он и приподнялся над девушкой, ослабляя напор.
Не хотел он пугать. Даже после того, как она зарядила кулаком ему в нос. Он желал снова увидеть ту понимающую девушку, которой она была на первом свидании, которой предстает перед Андрианом. Меньше всего он хотел брать Марлин силой, но…
Что остается?
Из кармана платья заиграла музыка. Стас вытянул руку и вытащил телефон. Экран заполнила надпись, впившаяся куском железа под горло:
«Андри».
По спине прополз холод. Стас отключил звук и отбросил телефон.
— Сделай мне одолжение, Мэри, — прошептал он, вдыхая запах сандала и мимозы. Марлин дрожала, и Стас постарался произносить слова нежнее: — Не лезь на глаза. Давай держаться друг от друга подальше, идет? Иного ты не хочешь, а я…
Он понял, что лучше не договаривать и вскочил, после чего вылетел из комнаты. Вернулся к блондинке, выпроводил ее. Оделся. Что-то скрежетало внутри, разрывая легкие и живот. Хотелось выть. Стас вышел в коридор и побрел, думая о том, что снова поступил подло по отношению к другу.
Зачем пытаться, если Марлин дерется в ответ? Но ее ревнивый взгляд был таким… искренним.
Из комнаты, где он оставил Марлин, донесся вопль. Стас резко обернулся и вцепился пальцами в дверную ручку.
Закрыто.
Он покрылся холодным потом от звука женского голоса за дверью: такого острого, что им можно глотку перерезать. Голос Киры. За ним — крик Марлин.
***
— Кира! Она закрылась с Марлин в комнате! — заорал Стас, увидев поднимающегося по лестнице Андриана.
Сам он — колотил в дверь ногами. Нещадно. Дерево трещало. В ярости Стас выкрикивал ругательства.
Оба парня обезумили от ужаса и с грохотом пробились в спальню. Стас огляделся. Стеклянные двери балкона — распахнуты настежь. Холодный ветер проник в помещение и хлопает занавесками.
Сестра держит пистолет. Марлин свисает над асфальтом, держась за поручень балюстрады. Падать — семь этажей.
Стас не понял, как именно Марлин оказалась падающей с балкона. Два варианта: либо Кира ее столкнула, либо напугала пистолетом, и Марлин попыталась перебраться на другой балкон, но не рассчитала свои таланты в паркуре. Кира ударила ее по правой руке. Марлин вскрикнула и повисла на левой. Пальцы соскальзывали, и держалась она на их кончиках.
Содрогаясь, Стас представил, как Марлин падает и разбивается.
Он и Андриан бросились к балкону, но сестра повернулась и навела на них пистолет.
— Брата родного убьешь? — возмутился Стас. — Брось пистолет, дура!
— Кира, умоляю тебя, — взмолился Андриан приближаясь. — Она ни в чем не виновата. Я! Я тебя обидел! Не она!
Пока Кира отвлеклась, Марлин смогла забраться обратно, скатилась на пол и вжалась в перила балкона. Всё-таки не зря занималась скалолазанием.
— Прошу, отпусти ее. Ради всего, что было между нами, родная.
— Ты ее любишь. Меня никогда не любил, — сказала Кира, пробуя каждое слово на вкус.
В медных глазах горели костры. Безумие. Голос насмешливый и подрагивал, словно в судорогах.
— Я никогда больше не увижусь с ней, хочешь? Обещаю! Только отпусти ее, умоляю! Я… я не люблю ее, ты же понимаешь. Я не способен любить. Не ты, не она — в этом не виноваты. Дело во мне…
— О, не стоит скрывать своих чувств, Андри, но тебе стоило бояться моих… С днем рождения!
Звук выстрела взорвался в ушах.
Марлин сдавленно закричала, закрывая рот. Стас сглотнул. Оглянулся на Андриана. Друг держался за грудь, ноги его подкашивались, между пальцев скользила алая кровь. Андриан упал на колени с пустыми стеклянными глазами.
Взгляд его обратился к Марлин. Она поджала губы, захлебываясь слезами, и их общая боль разодрала Стасу горло, ослепила и вывернула наизнанку.
Андриан рухнул на пол.
Кира отвела пистолет в сторону.
Стас ринулся к Марлин.
Нет, нет, нет! Только не ее!
— Хорошо вам потрахаться на том свете! — криво улыбнулась сестра, нажимая на курок.
Стас вцепился в Марлин на последнем слове.
Кира выстрелила.
Боль пронзила плечо — внезапная и режущая, — она потянулась щупальцами по телу. Пуля попала. Но не в Марлин. Из глотки вырвался крик. Стас обернулся на сестру, продолжая закрывать собой съежившуюся Марлин — она громко рыдала.
Кира выронила пистолет. Стасу показалось, что сестра одними губами попросила прощения.
Марлин вырвалась из объятий и поползла к Андриану. Она стиснула голову друга ладонями, роняя слезы на смуглую кожу. Дрожащими пальцами нащупала его пульс. И истошно завопила, царапая ногтями собственные руки.
Держась за кровоточащую горячую рану на плече, Стас не чувствовал боли от разорвавшей его пули.
Он осознал, что Андриан — мертв.
ГЛАВА 37. Феликс. Шпиль Трибунала
Судьи Трибунала выбираются серафимами,
курирующими Обитель. Однако судьи-кочевники
могут быть выбраны Советом Старейшин
среди благочестивых херувимов.
«Сердца Обители: реалии и заблуждения»
Джангернау, Старейшина Трибунала
Газон, раскисший от полива, возлегал вечным сном. Среди зеленой шерсти резвились тысячи голубых бутонов, лавиной растекшихся вокруг башни, что названа — Шпиль Трибунала.
Башня так высоко уходит в шелковое голубое небо, что ее шпиль теряется в кучерявой пушнине облаков. Но все знают: бриллиантовый шпиль увековечен флюгером со скульптурой Прародителей, а в руках отцов — манускрипт Древнего Закона. Закона, по которому вот уже миллионы лет члены Трибунала вершат судьбы душ Обители Джамп.
Феликс чувствовал себя, как облака, разрезаемые шпилем.
Пучки набухшей ваты летят и не остановятся перед гибелью о стены башни, летят, чтобы никогда не вернуться. Если всё пойдет не по плану — сегодняшний день станет последним и для Феликса.
Нога ступила за золотые ворота.
Жизнь раскололась на «до» и «после».
Пути назад нет. Ему не сбежать. Рядом бряцают сапогами стражи. Руки не заковали и на том спасибо. Кто-то здесь еще доверяет Феликсу. Или Августину? Нет, лучше остаться Феликсом. Слишком много он пережил в этом теле, чтобы с ним расстаться. Феликс не знал, в чем его обвиняют. Зато знал — кто. И, войдя в зал судебного заседания, он увидел Дариса — в черной мантии с красными вставками, — окруженного своей свитой: Рэдом и Блайком. Там же стоял и Волаг — король планеты Акхета. И Астафамон — король Андакара. Однако Феликса волновал лишь один союзник Дариса, который стоял, опустив глаза в пол, из-за кого так сильно сдавило грудь, что не вздохнуть.
Этель.
В изысканном светло-вишневом платье и с рубиновыми волосами, зачесанными к лицу, видимо, чтобы не смотреть в глаза «любимому».
Дарис, увидев Феликса, даже не шелохнулся. Спокоен, как величественные скалы, что сокрушают волны и заостряются дикими ветрами. Да, наставник всегда таким был. И он многому Феликса научил. А теперь желает его смерти? Какая гадкая ирония.
Феликс сдержался, шествуя по гладкой ковровой дорожке, под равнодушным взглядом разноцветных глаз. Желчь обжигала. Хотелось вцепиться в горло наставника и вырвать ему кадык. Всё равно не умрет. Так хоть помучается минуту-другую.
В зале пахло можжевельником, зеленым чаем и ладаном. Дребезжал непрерывный гомон — судьи громко спорили. Кажется, большинство из них несогласно с арестом Феликса. Это обнадеживало.
Двенадцать херувимов Трибунала. Они восседали на тронах из сияющего золота и серебра, в длинных белых рясах, на головах — хрустальные венцы, украшенные драгоценностями. Феликс вспомнил судью Рафаила. Местный председатель. Его престол располагается на центральном возвышении.
По правую сторону зала щебетали тридцать три присяжных заседателя: маны — в золотом, сварги — в зеленом, ракшасы — в оранжевом и красном, а парочка асуров — в фиолетовом. Каждый одет в цвет своей касты, в цвет своей ауры.
Никого из них Феликс не помнил. Память после перерождения не возвращается полностью, для этого Прародители и придумали Исток подсознания.
Величественные часы за престолами чикнули и гулко забились. Феликс ахнул. Он, наконец, заметил у трибуны обвиняемого преступника.
Гламентил!
Вторая трибуна предназначалась Феликсу.
В разуме заискрились догадки. Это из-за того случая со Стасом?
Долго раздумывать не пришлось. Раздался удар в гонг. Инструмент используют вместо молотка: объявляют о начале заседания или утихомиривают присутствующих. Контролирует гонг Рафаил. По приказу председателя инструмент издает звук, взрывающий барабанные перепонки.
Гламентил окинул Феликса взглядом и бледными, иссохшими губами попросил прощения.
За что он извиняется, интересно?
Бедный Глэм. Даже не знает, во что ввязался. Это я нужен Дарису. А бедняга просто удачно вписался в его планы.
Зазвучал гимн.
Медовой, но крепкой мелодией песнь растеклась по фигурам присутствующих, пригладила стены и подняла с места каждого ребенка Обители. Когда гимн затих, голос Рафаила волной расплылся по залу:
—Слушается дело Гламентила Ашвас Блайта и Августина Мрит Талуд. По сколько суть обвинений уже изложена, а обвиняемый асур Гламентил сказал свое слово, суд переходит к рассмотрению показаний свидетелей. После чего будет дано слово манру Августину. Возражения имеются?
Феликс поднял два пальцы вверх.
— Уважаемый Трибунал, прошу ныне звать меня — Феликс.
— Принимается, — кивнул Рафаил и мгновением зло сузил глаза.
Ну конечно… Последний раз в этой башне меня торжественно объявляли будущим судьей-кочевником Трибунала, а теперь судят, как преступника. Гляньте на эти рожи! Будто я над их дочерями надругался. Вообще не смотрят на меня. Позорище! Что им там наговорили?