Дарис покачал головой, смотря на демонессу, но не более. Как и во время всего слушания, он не проронил ни одной эмоции — спокоен, точно бороздящая океан белая акула.
— Очищением? — в бешенстве закричал Феликс. — Замечательно, Этель! Просто восхитительно! Перспектива потерять память определенно лучше, чем смерть, — проголосил он. — Убейте меня сразу! Закончим этот цирк! Поздравляю, Дарис! Мне и сказать нечего. Захлебнулся в болоте лжи, коим ты заполнил зал!
— Ты имеешь право говорить, только когда спрашивают, — вскинулся один из судей.
— Думаю, Трибунал как раз готов перейти к позиции обвиняемого, — парировал Рафаил коллеге.
И суд предоставил слово.
Однако Феликс молчал. Он смотрел на присутствующих и читал презрение в их глазах; смотрел на сдавшегося фиктивному правосудию Глэма, который обнимал трибуну, уткнувшись в нее носом; смотрел на Этель и улавливал ее сахарный табачный запах.
Да что можно сказать?
У Феликса даже память не стабилизировалась, и ничего, и никого он не помнит. В голове — пустота и ярость. Такого поворота событий он не ожидал. Слова Этель стали последней каплей... Если мозги и шевелились в попытке найти выход, то теперь там остались две извилины, рассуждающие о предательстве. О предательстве девушки, которая призналась ему в любви! Всего несколько дней назад!
Из молчания Феликса вырвал стук каблуков о мрамор.
— Стойте! Я здесь, здесь!
Знакомый голос…
Феликс обернулся и ахнул. Красная Лилиджой оперлась о колени и старалась отдышаться; за ней появился Парсифаль — король Расата, родной планеты Дариса.
«А почему он не рядом с Дарисом? — подумал Феликс. — Уж этот точно должен быть на стороне земляка. Или он не пускал в заседание Лили?»
— Замечательно, что вы явились, Лилиджой, — глухо выговорил один из судей. — Трибунал вынужден взять вас под стражу.
— Что? Нет… Стойте! — взвизгнула она. Трое стражников вмиг окружили ее в кольцо. Лилиджой топталась на месте, намереваясь вырваться и побежать к Глэму. — Парсифаль! Расскажи правду, умоляю! Ты же знаешь, чем это грозит, понимаешь, какие будут последствия! Ну же, Парси!
Парсифаль вгляделся в лицо своего сородича. Дарис на мгновение повёл подбородком. Король вздохнул. Напомаженные персиковые волосы, в глазах рдеют гранаты, на белёсых щеках жуткий шрам в виде зигзага — Парсифаль откидывал назад жемчужный плащ и шел так суетливо, будто его сейчас разорвет. Затем он застыл посередине зала. Как металл, охлажденный ледяной водой.
Наконец, губы его зашевелились:
— Прошу Трибунал выслушать мое признание, — начал король Расата. — Я обязан поведать вам истину, уважаемые судьи. — Он прокрутился и обвел пальцем каждого демона. — Как и свидетели, что ее скрывают…
— Что же это за истина? — спросил заинтригованный Рафаил.
— Истина в том, что настоящий преступник стоит вон там, — хмуро ответил Парсифаль и указал на Дариса.
Темный учитель хохотнул. Этот звук, словно разрезал пространство и перевернул зал вверх дном, чересчур неуместная эмоция, чересчур не вяжется с хитро-мудрым образом наставника.
— Ты выжил из ума, брат? — процедил Дарис и подошел.
Король не шелохнулся.
— Ты прав. Все демоны — братья. Потому что только демоны могут понять боль и мучения друг друга. Но своей кичливостью ты погубишь нас, Дарис. Мы защищаем тебя, прикрываем… Но ты хоть представляешь, чем это может обернуться? Я больше не намерен терпеть твои выходки! — Парсифаль сделал несколько шагов к столу Трибунала. — Дарис! Вот истинный преступник. Он пожирает души, а теперь хочет скрыть свои преступления, чтобы отправиться в высший мир и завершить свой безумный план. И дерьмом буду, если позволю! Слышите?! — Король повернулся к демонам. — Я не дам вам разделить его участь! Не позволю!
Около минуты все молчат, а потом — воцаряется хаос.
***
Присяжные кричат и спорят, никто не знает, кому верить. Лилиджой выскальзывает из рук стражи и целует Гламентила — асур оживает, точно политый цветок, — с трибун к ней бросаются близняшки.
Бьет гонг.
Феликс понимает, что у него появился шанс и с надеждой смотрит на Этель. Демонесса обнимает себя и дрожит. Глядит на него в ответ.
— Я всё прощу! Только расскажи правду, — кричит ей Феликс. — Ты пыталась меня убить, но если сейчас скажешь правду, то искупишь вину. Какой выбор бы ты не сделала, пути назад не будет. Решай!
Этель замирает, до крови обкусывая губы, мечется взглядом с Дариса на Феликса.
«Давай же, скажи что-нибудь, — молится он мысленно. — Не смей ошибаться в выборе, не смей…»
Трибунал, наконец-то, успокаивает народ (от удара гонга уже кровь из ушей). Этель бросается к Феликсу, встает прямо перед ним, раскидывает руки в стороны и вопит:
— Дарис убийца! Это правда, свидетели лгут! Волаг, скажи им!
Вместо ответа, Волаг рычит, сплевывает и кидается на Астафамона. Они дерутся, падают на пол, а в следующую секунду — в кулаке Волага блестит шастр палачей. Дарис не успевает крикнуть, как раздается свистящий звук.
Вспышка. А дальше — черная брань.
Волаг выпустил из кинжала душу Кастивиля, и тот незамедлительно вскидывается на Дариса:
— Ты сукин сын! Ты! Убил меня?! Во имя Прародителей, мы же друзья! Пили вместе, обучали. Как ты мог?!
Все смотрят на Дариса.
— Он пытался убить и меня, когда я хотела выяснить правду, — восклицает Лилиджой в осоловелые лица судей, — но Касти спас меня. Дарис всё подстроил! Этот кусок…
Договаривать ей не приходится.
Стены начинают трястись, идут ходуном. С трибун сыплются стаканы. Стекло звенит о мрамор. Половина присутствующих падает и катается среди осколков, оставляя красные разводы на белом камне.
Осознав, что партия проиграна, Дарис взрывается от ярости, точно термоядерная бомба — пламенный напор оглушительной энергетической волной двигается на Лилиджой.
Гламентил срывается с места и выскакивает перед девушкой. Принимает удар на себя. Пытается отбиться. По залу разлетаются молнии. Пламенная волна шипит и поглощает. Ноги Глэма подкашиваются. Он старается сдержать испепеляющую атаку Дариса, но оливковая кожа лопается, из зеленых глаз брызжет кровь, кости обнажаются, он орет… а в следующую секунду — рассыпается…
Кучка плазмы и пепла…
И больше ничего.
С губ Лилиджой слетает душераздирающий стон. Она падает на колени. Судорожно ёрзает в ошметках Гламентила. Близняшки верещат и оттаскивают мать, которая вдруг решает выцарапать глаза Дариса ногтями.
Еще две волны. Уходят в сторону Трибун. Судьи отбивают их с помощью посохов.
Дарис создает червоточину, к нему подоспевают Вольгант, Рэд и Блайк, но стража и Кастивиль вцепляются в них. Темный учитель уже собирается скрыться, как путь его перегораживают Парсифаль и Волаг.
— Вспомните, кто ваш враг! — говорит Дарис, явно не желая нападать.
— Сейчас наш враг ты, брат…
— Предатели… — шипит наставник.
Мгновение — и из горла Дариса вырывается хрип. Он ошарашенно оборачивается.
Этель вонзила шастр палачей ему в спину.
Безумным взглядом Дарис одаривает королей и рассыпается в пепел.
В зале жуткий шум.
Все ревут, вопят и не замечают, что преступник пойман.
Феликс смотрит на ошметки Гламентила. Подрагивающими ладонями Лилиджой собирает остатки души любимого в свой золотой кулон. Близняшки гладят ее по спине, а сами льют слезы водопадами.
Гидра тихо скулит, принюхивается, пока не понимает, что Глэм исчез окончательно.
«Не Гламентил должен был сегодня погибнуть, а я», — думает Феликс, медленно опускаясь на колени.
ГЛАВА 38. Марлин
В любви всегда есть немного безумия.
Но и в безумии всегда есть немного разума.
Фридрих Ницше
Марлин грела ладони о чашку кофе и смотрела в панорамное окно. Ночное небо озаряла полная луна, освещая осенние горы, вечнозеленые леса и тропинку перед гостиничным домиком. С неба падали чуть заметные капли. Несмотря на тепло и аромат капучино, по коже танцевали мурашки.
Она сидела в одиночестве.
Бывают моменты, когда в нем нуждаешься. Но как быть, если нуждаешься в нем каждый час? Несколько дней назад, Марлин отправила Кристину к Яре, села в машину и уехала. Сняла маленький дом на возвышенности. И теперь — довольная, грустная и такая одинокая — приютилась рядом с камином, слушая треск поленьев.
Сладкий запах домашнего костра умиротворял. Марлин прокручивала в мыслях смерть Андриана. Как услышала звук выстрела. Как Андриан упал на колени. Как кровь захлестала из раны в его груди, окрасив салатовую рубашку в красный.
«Никогда ему не шел красный цвет», — подумала Марлин.
Он не шевелился. И не моргал. Она роняла слезы на его лицо и зажимала себе рот, приглушая крик.
Пульс Андриана остановился. Жизнь Марлин сгнила, как в тот день, когда она нашла Феликса мертвым у собственного дома. Феликс умер один. А может, Андриан продолжал стоять над ним и после выстрела. Она не знала... Андриан умер у нее на руках. Убийца мужа умер у нее на руках.
Ее бросили. Снова.
В тот миг, когда слезы лились по горячим щекам, она перевела взгляд на пистолет. Кира уронила его, осознав, что выстрелила в брата. Марлин поползла к оружию. Зачем? Она не помнит... Хотела лишить жизни и себя. Или Киру? Мысли запутались в голове, и сейчас она не вспомнит правду.
Стас выбил пистолет из рук и — несмотря на боль в прострелянном плече — сжал в объятьях так сильно, что Марлин почувствовала бешеные удары его сердца. И слезы, которые брызнули из синих глаз.
Она сама рыдала несколько месяцев. Рыдала бы и сейчас. Но глаза высохли, превратились в безжизненную пустыню.
Отец Михаэль успокаивал Марлин на похоронах словами: «Не нужно жалеть мертвых, а если жалеешь себя, то не забывай — ты встретишься с ним когда-нибудь, если пожелаешь. Андриан определенно пожелает тебя увидеть».
Увы, слова священника спокойствия не прибавили.