Воздух ворвался в лёгкие. Ветер провёл холодной ладонью по щекам. Солнечный свет обжёг глаза.
Это был мир, и это была жизнь.
Вздымались коричневые стволы, сплетались зеленеющие кроны, пели птицы. Журчал ручеёк где-то рядом, скрытый развесистым папоротником.
И такая радость, такое счастье залило Матфея, что враз он обо всём забыл – и о Трактирщике, и о демонах, и даже о Царице Ночи. Обо всём – а помнил лишь, что жив и что вырвался из Серых Пределов.
Закружился, раскидывая руки, словно пытаясь взлететь и обнять всё-всё – и этот неведомый лес со всеми обитателями, и мшистую тропу сквозь подлесок, и листву, и даже мошкару – всех и всё.
– Обманули! Обманули! – услыхал он. – Обманули, Матфеи-и-й! Мо-о-ой!
Царица Ночи тоже кружилась. И тоже хохотала, даже не «как безумная», она была сейчас именно безумна.
Схватила его за руки, сжала, впилась взглядом в него:
– Обманули!
А затем нашла его губы своими.
Где-то высоко-высоко, в поднебесье, захлопали чёрные крылья, но двоим на лесной перине было сейчас не до этого.
– Мы их обманули. Всем нос натянули. – Царица лежала на животе, гибко прогнув спинку и положив подбородок Матфею на грудь. – Дураки, какие ж они все дураки!..
Не дождавшись ответа – Матфей только и мог, что пялиться в небеса, – продолжала:
– Тоже мне, «великий дух»!.. Сам открыл нам дорогу!..
– Открыл?.. – прохрипел Матфей. – Не… ты?
– Нет, – она потянулась, чмокнула его в нос. – Даже мне не открыть путь из Серых Пределов. Даже моим сородичам, братьям и сёстрам. Это мог сделать только сам Демогоргон; и он сделал, сделал, болван! – она перекатилась на спину, расхохоталась. – Дал нам уйти, невозбранно, безо всяких дозорных чар! Мы просто живы-здоровы – посмотри на себя, Матфей! – такой же, какой был, цел-невредим!..
Да. Это правда. Цел-невредим, словно и не ударял в него никогда клинок Кора Двейна.
– Да ещё и дал тебе власть над легионом демонов!.. Ну не глупец ли?.. На самом деле решил, что мы будем помогать ему «спасать сущее»?.. Врут они всё про «спасение сущего», всегда врали, всегда будут врать. Самый верный способ на крючок подсадить – мол, ты не такой, как все, ты избранный…
– А я нет? – слабо попытался пошутить Матфей.
Царица Ночи поджала под себя ноги, села, грациозно изогнувшись, острым ноготком повела вдоль его ключицы.
– Ну, конечно же, да, глупый мой. Я ведь тебя люблю. А это, дорогой, такая избранность, какой не было никогда и ни у кого.
– Никогда и ни у кого?
– Никогда и ни у кого, – рассмеялась она. – Так что не думай ни о чём, Матфей мой!
– Мы… спаслись? Великий Дух не попытается отомстить?
– Может, и попытается, – беззаботно отмахнулась Царица. – Да ручонки коротки, это в Серых Пределах он господин, а сюда ему не дотянуться.
– А как же, если мы… если я… думаю…
– А ты не думай, – весело бросила чародейка. – Не отпущу тебя никуда, а уж к Демогоргону – и подавно.
– Н-не отпустишь? – так и обмер Матфей.
– Думаешь, не смогу? – заулыбалась она. – Нет, дорогой, не отпущу. Время, видишь ли, надо мной не властно. Ну а раз не властно надо мной, так и от моего Матфея пусть лапы свои убирает.
– А мечи? Что с ними?
– Для себя добудем, – решительно бросила Царица. – Они и вправду знамениты, и предания о них всякие ходят. Нам пригодятся, милый.
– А… Кор Двейн?
После яростной вспышки слепящей радости, после безудержной и дикой их с Царицей любви прямо на лесных мхах Матфеем овладевала дремота. Но проклятые вопросы пробивались и через неё.
– Кор Двейн… – помрачнела чародейка. – Кор Двейн и его подельники, некие Скьёльд и Соллей, тебе известные, милый, пленили мою родню. Пленили, не убили – Демогоргон не лжёт, к нему они не приходили, значит, живы, где-то тут, в Междумирье или в мирах. Не то чтобы я очень рвалась их освобождать, – она скривилась, – потому что в своё время меня они спасать как-то не торопились. И если б не ты, мой Матфей…
Матфей поспешно опустил голову и отвернулся.
Она мне верит, вновь подумал он. Не догадывается, что это я помог Двейну отыскать её братьев с сёстрами, что это я выдернул её к Соборному Духу… и как это она так уверена, что нам настолько легко удалось обмануть владыку Серых Пределов?
– Конечно, – ответила чародейка без тени сомнений. – Не забывай, кто я, милый. У Демогоргона нет здесь власти, иначе не стал бы связываться с нами.
– А демоны?
Демоны были тут. За тонкой пеленой реальности, готовые прорваться, словно вода через дамбу; достаточно нескольких рун, чтобы выпустить их на волю. Зачем вообще великому духу потребовалась эта орда?.. Какого врага сокрушить?.. Уж не Кора ли Двейна с компанией? А что, это было бы неплохо – Царице б наверняка понравилось.
…Стоп, Матфей. Кор Двейн принял тебя, учил, наставлял, ничего не скрывая. А ты его предал, выбрав Царицу. Конечно, выбрать в том же смысле, для тех же вещей господина Двейна ему, Матфею, было б несколько странно – и всё же, всё же… «Сильнее всего мы ненавидим тех, кого предали», однако, если он не хочет превратиться в совершеннейшую куклу на руке обворожительной чародейки, лучше всего ему ни в какие схватки не ввязываться. Он жив! – жив! – и это самое главное. А демоны… конечно, долго их так не продержишь, руны истончаются, истаивают, их требуется обновлять. И всё равно – этакое сонмище ему придётся выпустить на волю, как-то применить; эх, знать бы, что вообще задумывал великий дух, вручая эту рать ему, Матфею!..
Царица Ночи меж тем поднялась, деловито приводя себя в порядок.
– Понимаю, понимаю, милый, – перехватила она взгляд Матфея на скрывающиеся под платьем прелести. – Мало, не хватило, не насытились мы с тобой. Не волнуйся, всё тебе достанется. Давай только мечи уж с собой прихватим – жалко упускать, коль этот дуралей сам их нам вручил…
По мнению Матфея, звать Демогоргона «дуралеем» не выглядело очень уж мудро. И, похоже, это отразилось в его взгляде – но Царица не вспылила, не обиделась, а лишь усмехнулась и протянула ему руку:
– Великий Дух слишком уж высоко себя ставит. Думает, что если после смерти все к нему попадут – или в иные царства мёртвых, где куда как несладко, – то бояться его должны, и всё, ему обещанное, исполнять беспрекословно, страшась загробного воздаяния. Но мы с тобой туда не собираемся, верь мне. А потому, милый, пошли. Демонов скоро выпускать придётся.
– Где мы вообще? Куда пойдём? Ни припасов, ничего, – огляделся Матфей. – Что это за мир?
– Мельин, – кратко отозвалась Царица. – Вернее, тут два мира. Слившиеся.
– Это как?
– Долго рассказывать, – отмахнулась она. – Суть в том, что Мечи где-то здесь, рядом. Невоплощённые, все три. И кто-то – я чую – к ним и впрямь тянется. Ничего, милый, по ручонкам-то мы им надаём, как есть надаём. Сейчас скакунов себе добудем – и вперёд.
«Ничего себе „скакуны“», – мрачно думал Матфей, сидя на спине здоровенного варана. Громадная ящерица, однако, весьма резво перебирала лапами, бег у неё был нетряский и проворный.
– Люблю этих зверюшек, – болтала меж тем Царица Ночи, сидя боком на особом женском седле. – Повозиться пришлось, дорогой, но, поверь, оно того стоит, вместо того чтобы местных зачаровывать…
Повозиться чародейке и в самом деле пришлось. Портал она раскрыла мастерски, хотя и потратив немало времени; из него вывалились два совершенно очумевших от этакой перемены участи варана со сбруей и плотно набитыми седельными сумками.
– До подобного Кор Двейн небось ещё не додумался!..
«Не додумался. Но под замок тебя всё равно засадил».
– Это недалеко. – Царица не обращала внимания на его сомнения. – Совсем недалеко. Первый из мечей – Деревянный…
Глава 4Клара Хюммель
Клара Хюммель чувствовала себя словно после тяжкой контузии, словно по шлему грянула, не пробив стали, увесистая дубина, а дубину эту держал, самое меньшее, горный тролль или даже огр.
О, она хорошо знала этот режущий взгляд Сфайрата, этот драконий пламень, что вспыхивал зачастую в его глазах, даже когда он оставался в человечьем обличье.
Она помнила его по самой их первой встрече – там, в подземельях Пика Судеб, где Фатум вновь свела их после столь долгой разлуки.
Тогда она, Клара, простила его. И полюбила вновь – уже не как копию Аветуса Стайна, но именно как дракона.
Потом, уже в Беллеоре, в их покольском доме, она не раз вспоминала те два года со Сфайратом, пока он оставался под маской её погибшего возлюбленного. Уже выносив и родив и Чаргоса, и близнецов, она лишь тихонько улыбалась самой себе, прошлой – как она вообще могла их спутать, Аветуса и Сфайрата, пусть и спрятавшего свою сущность под маской?
Драконий огонь ни скрыть ни погасить. Он яростен и неукротим; он не даёт пощады и не просит. Любовь дракона – буйство пламени, и, если уж он решил, что у него есть повод для ревности…
Ревности, х-ха! Я ещё покажу этой курице бледной!.. Ишь, вздумала вешаться на шею моему дракону! Вот только на ногах бы удержаться самой…
Так, Ирма рядом. Девчонка с волком словно снег на голову свалились; и где только их носило?..
Сфайрат. Дракон из драконов и в драконьем теле. Грозно подняты шипы, заполнены кипящей сталью огненные глаза, пламя – знала она – готово вырваться из пасти. И рядом с ним – как смела! а он – как терпит?! – белокрылая дева, тонкая, словно тростиночка, с огромными гагатовыми глазами. Красивая, да, но словно надломленная. Силы немало, даже очень немало, – откуда ж она такая?
Проклятье, как же всё плывёт… и голова никак не прекратит кружиться.
Ирма, Сфайрат, крылатая. А где же Ан-Авагар?
– Да погодите же вы, господин дракон! Фух, фух – сударь мой Сфайрат!
Как же его звали, этого чародея? Ах да – Скьёльд. Скьёльд, брат волшебницы Соллей и мага Кора Двейна.
– Чего тебе?! – проревел Сфайрат, не замедляясь. – Не видишь, что там, за спинами?
Клара попыталась обернуться, пошатнулась, чуть не упала – и упала бы, не поддержи её Ирма с одной стороны, а с другой – волк.