– Мама! Который раз говорю – я не к свадьбе готовлюсь!
– И напрасно, – невозмутимо парировала Сигрун. – Не ты ли, добрый молодец, за рукой моей дочери пришёл?
– Нет, добрая госпожа, – ровно ответил Крылатый Пёс. – Твоя дочь, однако, доблестная воительница, и многие сочли бы великой честью…
– Сочли бы! – фыркнула Сигрун. – Вот так жизнь и проходит, дочь, – в погоне за «великой честью». Я бы тоже могла отказать твоему отцу. Но я не хотела. Я была счастлива с ним и счастлива, что у меня появилась ты. Ещё лепёшек? Вот эти, смотри, на меду.
…Тигр Барра не подходил к странной женщине, преградившей им путь. Он чувствовал, что хозяйка не может сейчас идти дальше; угрозы он, однако, не чуял – хотя женщина была странной, очень странной, не живой и не мёртвой, он таких никогда и не встречал. Не была она ни демоном, ни неупокоенным. Ни настоящим призраком, ни таким существом, как хозяйка.
Тигр этого не понимал, а чего он не понимал, то могло быть или опасным, или не совсем. Женщина была «не совсем».
Барра осторожно и бесшумно поднялся. От озерца в чащу, в глубь распадка, убегал след явившейся сюда женщины; взор тигра скользнул вдоль следа…
И упёрся в серую от времени и дождей хижину, узкую, низкую, вытянутую домовину о шести столбах. Внутри что-то ворочалось, что-то такое, отчего у Барры шерсть встала дыбом. Он не двигался с места, но видел всё так же ясно, словно лежал там в засаде, подле покосившегося плетня.
Упала деревянная заглушка, и из домовины, из чёрной дыры, в какую Барра бы если и пролез, то с великим трудом, появилась низкая, согбенная фигура в грязно-сером саване. Кряхтя и охая, спустилась по узкой лесенке – жердине с набитыми поперёк короткими кусками ветвей. К ней из лопухов кинулся чёрный кот – но в каком же он был виде!.. Шерсть облезла, глаза затянуты мутными бельмами и обильно гноятся, когда-то белые зубы выпали, шкура плотно облепила тощие рёбра; Барра бы с презрением отвернулся от такой добычи, даже будучи изрядно голоден.
Старуха – а это была именно старуха, с почти лысым морщинистым черепом, обвислой кожей, бледной, словно никогда не видевшей солнечного света. Бесцветные губы, беззубые дёсны, на шее болтается верёвочная петля.
Кот зашипел, выгнул спину. Получилось у него это плохо, но старуха не обратила внимания. Шамкая что-то, подобрала клюку, опираясь на неё, заковыляла к разрыву в плетне.
Кот, по-прежнему шипя и выгибая спину, тем не менее, двинулся следом.
Они идут сюда, понял тигр. Они сейчас будут здесь!
Что случится тогда, он, конечно же, представить не мог. Но что-то очень, очень плохое.
Старуха поплелась едва заметной тропой; шла она ровно по следу той самой женщины, что сидела сейчас с хозяйкой!..
Тигр вскинулся, зарычал, обнажая клыки.
Будет бой.
Но впервые в жизни тигр Барра боялся предстоящей схватки. Он, наверное, даже бы убежал, с позором поджав хвост – не всех врагов можно одолеть даже ему, – но тут была хозяйка, и он её не оставит!
Белый тигр вскинулся и зарычал, нагибая голову и показывая клыки. На сей раз он рычал так, словно должен был явиться кто-то пострашнее какого-то там придонного червяка Йормунганда.
И Райна сразу поняла – не она достигла конца дороги, конец сам пришёл к ней.
– Что с тобой? – удивилась Сигрун. – Твои волосы…
– Мать моя, – сквозь зубы процедила валькирия, – кто перенёс тебя сюда, сам Демогоргон? Что он тебе велел? Отнять у меня си…
– Он ничего не велел, – пожала плечами Сигрун. – Просто дал повидаться с тобой. Чтобы я могла наделать твоих любимых лепёшек. И расчесать тебе косу. В последний раз, дочка.
– И ты оказалась здесь?
– Где же мне ещё быть? И какой выбор мне оставили? – Сигрун глядела с мягким укором. – Я последовала за Великим Духом.
– А кто тогда идёт по твоему следу, добрая госпожа? – негромко осведомился Трогвар. Расправил крылья, поудобнее взялся за длинные рукояти клинков.
– По моему следу? – недоумённо оглянулась Сигрун.
Низкие густые ивы раздвинулись. На берег озерца выглянула жуткая старуха в сером саване, худом и грязном.
У её ног семенил чуть живой кот, шипел злобно, но шёл, словно на невидимой удавке.
– Говорила я тебе, девонька, что, как всё одолеешь, тогда меня вновь встретишь? И тогда уже не расстанемся?
Сигрун неожиданно выпрямилась, собой загораживая дочь.
– Явилась, костлявая? Мало тебе добычи – и сюда подоспела?!
– Уймись! – проскрежетала хекса. – Я дочке твоей помогла, на тропу верную наставила. Высок её путь и страшен, и прошла она его весь. Видишь, в Мёртвых Горах вот тебя, мёртвую, повстречала. В Железном Лесу одного змея сразила, в Каменной Пустыне другого. Всё сделала, как велели, последнее осталось – силу собранную, заёмную, на место вернуть.
– Заёмную? Вернуть?! – возмутилась Райна.
– Да уж не твою, вестимо! – передразнила хекса. – Ты, валькирия, дитя от семени Óдинова – ты только и могла её собрать, последняя из своего племени. Вот ты и собрала. Теперь отдай. Духи великие собственной крови и жизней не пощадили, пока щит и меч не выковали, чтобы Дальних поразить. И каждая капля силы, даже самая мельчайшая, должна в дело пойти. Потому что нет сейчас такого, без чего обойтись можно.
Барра, рыча, собой закрыл Райну. Рядом с тигром встал Трогвар. Не шелохнулась и Сигрун.
Облезлый кот, некогда бывший и пушистым, и чёрным, и гладким, жалобно мяукнул.
– Всем жалко, – оборвала его хекса. – Но делать нечего. Вышло наше время, и моё, и ваше. Мне-то тоже досталось… последний раз отец твой, Старый Хрофт, меня от души угостил, что называется…
– Кто ты, старуха?
– Не догадалась? Гулльвейг я, Мать Ведьм. Хекса хекс и троллквинна троллквинн. Слуга Третьей Силы. С первого дня до последнего.
– И теперь ты здесь, ведьма…
– Чтобы вернуть моим владыкам то, что их по праву. То, что они были вынуждены собирать по крупице, по капле, ибо иное запрещал Закон Равновесия. Сегодня день Рагнарёка, очень длинный и долгий день, однако и он заканчивается.
Наступило молчание. Облезлый полуживой кот вновь мяукнул, тихо и умоляюще.
– Ты не пройдёшь, – просто сказала Сигрун. – Раз Великий Дух судил мне оказаться тут – значит, имел для меня предназначение. Какое – не ведаю; но, быть может, как раз остановить тебя, heks av hekser, Ведьма Ведьм?
– Попробуй, – пожала костлявыми плечами Гулльвейг. – Если ты слышала обо мне, то должна знать – облик мой всегда был прекрасен и чарующ; сейчас же всё кончено и нет сил больше бороться с великим временем. Мы уйдём все, до единого. Все, кто должен пожертвовать собой, чтобы жило Упорядоченное. Включая моих владык.
– И это всё? – угрюмо спросил Трогвар. – Сущее нуждается в нашей жертве? Именно нас не хватает, чтобы… что?
– Чтобы заполнить прореху в щите! – яростно прошипела Гулльвейг. – Даже мельчайшая неправильность, незавершённость – и Дальние не оставят от нас ничего, даже зелёных кристаллов!
Крылатый Пёс встал, прокрутил клинками свистящую мельницу.
– Ты лжёшь, хекса.
Ведьма покачала уродливой головой.
– Множество раз я умирала, множество раз воскресала. Но сегодня поистине последний день. Владыка дал мне власть – забрать силу у тех, кому она уже не нужна.
Она размахнулась клюкой; Трогвар с небрежной лёгкостью парировал удар, сделал выпад, быстро оборачиваясь вокруг себя – но там, где свистнула его сталь, хексы уже не было.
Белый тигр бросился на Гулльвейг сбоку – но его сшиб в сторону облезлый кот, ударивший Барру в плечо с силой, абсолютно несоразмерной его тщедушному телу.
Сигрун подхватила с земли жердь, которой шевелила угли, встретила клюку ведьмы в воздухе, отразила, хакнув, пнула хексу ногой в живот; пнула так, что неуязвимая Гулльвейг отлетела, не удержавшись, плюхнулась в мелкую воду у самого берега.
Райна подхватила меч и щит, тоже вступая в бой. Казалось, у ведьмы не осталось никаких шансов – одна против троих; а Сигрун показала, что не зря её в своё время выбрал сам Отец Дружин.
Гулльвейг выпрямилась; её трясло от ярости.
– Глупцы! – завизжала она. – Проклятые глупцы!.. Это из-за вас я такая!..
Клюка засвистела в воздухе, разом оказываясь словно в нескольких местах, отражая и выпады Трогвара, и шест Сигрун, и клинок Райны.
Барра и кот кружили, обмениваясь злобным рычанием, причём у кота выходило ничуть не менее внушительно.
– Вместе! – гаркнул Трогвар, однако клюка ведьмы каким-то образом проскользнула мимо его клинка, коротко и как будто даже легко ткнула его в грудь – и Крылатый Пёс, кувыркаясь, отлетел назад, судорожно молотя крыльями; спиной врезался в низкий густой ивняк и замер, бессильно запрокинув голову.
– Первый, – усмехнулась Гулльвейг. – Ну что, видели теперь?
Сигрун и Райна замерли. Переглянулись – Райна отрицательно покачала головой. Она чувствовала, что её спутнику уже не поможешь. Да и как тут помочь, в реальности, сконструированной Орлом и Драконом?
– Ты всё равно не пройдёшь, – непоколебимо бросила Сигрун.
– Пройду, милая, ещё как пройду… – прошипела ведьма. Клюка её мелькнула быстрее блеска молнии, но встретила лишь подставленный щит Райны.
Силища в этом ударе была такая, что валькирия едва удержалась на ногах, и то упав на одно колено. Гулльвейг попыталась ударить вторично, но в висок ведьмы вдруг врезался шест Сигрун, хексу вновь отшвырнуло.
– А-ах-х… – прохрипела она, утирая с лица тёмную кровь. – Ну конечно. Мать защищает своё дитя. Как же я не поняла-то…
– Может, потому что у тебя своих детей никогда не было? – хладнокровно заметила Сигрун. – И почто кота мучила? Чего не кормила? Чего он у тебя такой?
Барра и кот разом замерли, как показалось Райне, – с недоумением.
– Пустоголовая, здесь всё – иллюзия! – зарычала Гулльвейг.
– Иллюзия, но за ней – правда, – непреклонно отрезала мать валькирии. – Никого ты никогда не любила, Гулльвейг, даже кота своего. Вот потому он в последний день так и выглядит.