Клара хотела крикнуть, хотела предупредить своих – хотя бы Сфайрата! – и не могла.
«Не имеешь права», – холодно прозвенел Драгнир.
«Уста твои да пребудут замкнуты», – подтвердил Иммельсторн.
И сразу же грянули, оба вместе: «Зови Третий Меч!»
Клара позвала. Позвала, ныряя в бездну собственной памяти, отгоняя самые дорогие, самые милые сердцу воспоминания: их со Сфайратом дом, рождение детей, их праздники, их приключения – как у них после одного похода на ярмарку в Беллеоре появился страж-кот Шоня, например[12]. Всё это надлежало сейчас забыть, и неведомо, на время лишь или вообще навсегда. Надо было звать Меч, вытягивать образ фламберга: как он мелькал гибельным размахом в руках той наглой девчонки Сильвии, непозволительно талантливой сорвиголовы; как он крушил скрижали в гробнице; вспомнить каждый извив его волнистого клинка из чёрной стали, не воронёной, а чёрной на всю глубину, потому что и выкован он был не из простого железа – скорее, даже вообще не из железа.
Вспомнить всё. Прожить целую жизнь его хранителем, вынужденным исполнять злую волю клинка; ибо лишь муки и гибель простых смертных способны дать силу, коя потребуется в последние часы этого мира.
Жестокий закон сущего, и нет смысла роптать на него.
Ты или принимаешь существующий порядок вещей, или восстаёшь против него, и тогда сущее, по закону меньшего зла, молча и равнодушно сбрасывает тебя со своего пути. Ему нет до тебя дела, оно живёт, чтобы дать пристанище другим, не столь озабоченным, как ты, вселенской справедливостью. И кто скажет, что их жизни менее ценны, чем твоя?.. Уйди с дороги, смирись, ибо так было, так есть и так будет.
«Нет, – громко и чётко подумала Клара. – Так не было и так не будет. Фламберг станет моим, я подчиню его, я не дам никому им распоряжаться!..»
«Верно, – дружно одобрили два других Меча. – Подчиняй! Овладевай! Неважно, кто понесёт в мир Третий Меч, лишь бы понёс».
Они, разумеется, лгали, эти два бездушных конструкта, эти две нечеловеческие сущности, созданные лишь для того, чтобы в оный день исполнить своё предназначение, а зачем, во имя чего и какой ценой – их совершенно не волновало.
Шуршали волны и светили звёзды, мягкая южная ночь плыла над страшной раной Утонувшего Краба. Демоны ждали.
Кларисса Шварцхорн Хюммель, боевой маг Долины, чьё слово больше её жизни, не открывая глаз, протянула руку.
И ничуть не удивилась, ощутив в ладони шершавую, чтобы не скользила, рукоять чёрного фламберга.
– Есть! – выдохнула Царица Ночи. – Есть, Матфеи мой, есть! Эта дура, Хюммель… она добыла-таки фламберг! Добыла! Ну, теперь наш черёд… начинай!
Матфей Исидорти нехотя кивнул. Ему, надо сказать, уже давно было очень, очень не по себе. Смог бы, так и вовсе кинулся бы наутёк очертя голову, забрав с собой всех демонов, каких бы только сумел. Нашёл бы, где с ними устроиться…
Но не подчиниться Царице он тоже не мог. Рука его поднялась сама собой, язык и губы, придя в движение, отдали необходимую команду.
Ряды демонов шагнули дружно, повинуясь Матфею. Проклятье, такая мощь – она доставила бы власть над каким-нибудь уютным миром, от края до края; а вместо этого приходится гнать их под заклятия этой безумной Хюммель, да ещё и с драконом в придачу!.. И тот маг, Скьёльд, тоже не подарок; и даже девчонка с волком способны добавить неприятностей. С чем останется он, Матфей, когда всё закончится? А ещё Царица намеревается обмануть Трактирщика, то есть великого Демогоргона; по мнению Матфея, величайшая глупость. Ну, что он там потребовал – Мечи? Да пусть подавится! Конец мира или миров – это ещё бабушка надвое сказала. А вот демоны – его, Матфея, демоны, – здесь, под рукой, и ему совсем не нравится лишиться их всех. Потому что Царица тогда… ох, что она тогда сможет с ним сделать, просто оттого, что «забавно».
Но сейчас он только смотрел, как шеренги демонов скользят и льются сквозь ночь туда, где на берегу, у самого края прибоя, сверкали бело-голубоватые и травянисто-зелёные отблески – чародейка Клара Хюммель «добывала» заветный фламберг.
Точнее, уже добыла.
– Помни, демоны пусть только отвлекут дракона, – повторила Царица Ночи. – Нет нужды ими всеми жертвовать. С Хюммель я справлюсь сама.
– А Скьёльд и эта, крылатая? И та соплячка со своим зверем?
Он храбрился и очень хотел казаться беззаботно-презрительным, но получалось скверно.
Впрочем, Царица этого то ли не поняла, то ли решила не обращать внимания; она лишь легкомысленно отмахнулась.
– Все они, кроме Скьёльда, значения не имеют, а Скьёльда я совсем не чувствую. Видать, недёшево дался портал сюда. Если получится, пусть демоны и его приберут. Не выйдет – не беда. Пришла нам пора с ним поквитаться, и за моё пленение, и за Араллор…
– За что?
– Неважно. Так, вспомнилось. Белокрылая с девчонкой и волком, конечно, с тобой справятся, но мы до этого не доведём, нет, не доведём… – и Царица Ночи улыбнулась в предвкушении.
– Тогда идём, – мрачно сказал Матфей. Ему очень хотелось, чтобы всё это поскорее кончилось, и… и пусть бы Царица забрала всё и вся, а он бы – он бы просто унёс отсюда ноги.
Демоны шли, порыкивая, буркалы их начинали светиться в предвкушении битвы. Эх, эх, даже угостить вас нечем будет, ну разве что дракона обглодаете…
Царица Ночи сделалась совершенно невидима в густом мраке – а может, и сама сделалась тьмой, разящей, убивающей.
Да, вот они, враги – среди бело-голубоватых и зелёных сполохов. Вот чернеет громадная туша дракона; вот раскинуты на земле белые крылья этой летуньи… что она там делает? Ага, Скьёльд-то и в самом деле валяется, похоже, права была Царица, не хватило у колдуна силёнок… И девчонка с волком – на страже.
Их, считай, только четверо, и самый сильный к бою явно не готов; что ж, глядишь, Царице и впрямь может повезти – Матфей слегка приободрился.
А где Хюммель? Ага, у самого прибоя! Есть у неё фламберг, нет – отсюда не увидишь; впрочем, приближаться Матфей и не собирался.
– Атакуй, – выдохнула Царица Ночи и исчезла.
Матфей повиновался. Ничего иного ему и не оставалось.
За спиной Клары встрепенулся Сфайрат, оттолкнулся могучими лапами, взмыл в воздух. Замерла Гелерра, вглядываясь в ночь, прошипела сквозь зубы какое-то витиеватое проклятие и тоже взлетела – на земле адаты мало что могут сделать; бесчувственного Скьёльда выпадало защищать Ирме с Серко да ещё ей, Кларе.
Над головой захлопали широченные драконьи крыла; яростный рёв и шипение устремившегося на врагов пламени. Клара развернулась…
«Рано!!!» – дружно взвыли в её сознании оба Меча, и Алмазный, и Деревянный.
И точно – шероховатость эфеса в ладони стала вдруг таять, исчезать; казалось, ещё немного, и в пальцах останется лишь пустота.
Клара послушно отвернулась, зажмуриваясь. Ничего, ничего, продержитесь совсем немного, милые, – я же знаю, на что способен фламберг в умеющей держать его руке!..
Она и не заметила, что «милой» у неё сделалась и посягавшая на её дракона адата.
«Представляй! – вновь потребовали Мечи. – Представляй поединок! Как будет у тебя в руке фламберг! Срази злейшего своего врага!..»
Клара повиновалась.
Злейшего своего врага… да не было у неё их, злейших врагов! Противники, неприятели имелись в достатке, а вот «злейшего врага»…
Нет, вдруг подумалось ей. Он есть у тебя – тот, кого ты не сумела остановить здесь, в Эвиале; смогла задержать, но не остановить.
Вновь Утонувший Краб, но на сей раз пылает яркий день, ярится невиданный в сущем шторм, а на острых камнях возле уреза воды застыло изломанное тело Спасителя. Взгляд, устремлённый на чародейку, наполненный немым укором: мол, как же так, ты поднимешь руку на меня, раненого, не способного защититься, беспомощного…Тогда Клара не поколебалась. Алмазный и Деревянный Мечи нашли своего врага. А потом её вытащил из рушащегося мира дракон Сфайрат.
Но там было и что-то ещё, и память оживающего фламберга услужливо подсказывает Кларе: несносная девчонка Сильвия, это она нанесла последний удар, столкнув Спасителя навстречу покидающей Эвиал махине Чёрной Башни, последнему шедевру некроманта Фесса, мальчишки Кэра, которого она, Клара, так и не уберегла.
Значит, и фламберг отведал Его крови…
Спаситель поднимается с камней, глаза его горят ослепительным огнём. Стоп! – это же не Спаситель, это сам Ямерт явился за старым долгом!..
Неважно. Она будет сражаться, и она победит!
«Давно бы так!» – ревёт фламберг. Голос у него низкий, рокочущий, гулкий.
Давно бы так! Подними меня, дай поплясать, дай спеть песню смерти!
«Пой!» – отвечает клинку Клара. Пой всласть, ибо едва ли ещё тебе встретится подобный враг!..
Спаситель безоружен, но Клара знает, что Он сам по себе опаснее любого меча, копья, стрелы, яда или огнешара. У неё не осталось ни сомнений, ни колебаний. Оружие, способное поразить Его, должно вернуться в мир, и наплевать на цену!..
«Мы услышали тебя», – хором сказали Мечи.
Фламберг в руках Клары наливался силой и тяжестью. Да, не лёгкая тросточка, но настоящий Zweihänder Flamberge, тяжёлый, способный пробить самый толстый доспех! Чародейка размахнулась, и клинок на самом деле запел, засвистел лихим посвистом; Спаситель, защищаясь, вскинул руку, и чёрный меч снёс её напрочь.
Фонтаном хлынула кровь, а Спаситель недоумённо уставился на торчащий обрубок. Неужто ты ожидал, что твои волшебные плоть и кости остановят разбег моей стали?!
Никакой смертный, само собой, не остался бы на ногах после такого удара, но Спаситель лишь пошатнулся; он стоял – спокойно, со всё той же лёгкой печалью во взоре, устремлённом на одно из неразумных своих чад.
Он надвигался на Клару, и та вдруг поняла, что жизнь утекает из неё, словно вода из решета. Грустные всепонимающие глаза, скорбный лик – это было не просто ложью, это было оружием.
И она бы пропала, поглощённая этим сочувствующим, сулящим спасение и вечный покой взором, – но фламберг яростно взвыл вновь, и она, опомнившись, ударила – со всей силой, какую только смогла собрать.