Разумеется, мессир не был бы мессиром, если бы не маскировал эти чары множеством иных, попроще, но не менее убийственных.
Заклятия безумия. Заклятия гниения и распада плоти. Заклятия слепоты, паралича, и даже самые простые – кинетические, когда в противника со всего размаха ударяет невидимый таран, каким выбивают крепостные ворота.
Райна держалась молодцом, и теперь его, Хагена долгом было не дать мессиру ни одного шанса прикончить валькирию. Альвийский клинок в руках Рандгрид пылал снежно-белым, он рубил и рассекал магические потоки, заклятия рушились, не в силах пробиться через эту защиту, но долго так продолжаться не могло. Оружию не поглотить всю магию, в него нацеленную.
Голубой Меч, меч Древнего Бога, так вбирать в себя чары не умел. Зато он умел другое – творить отпорные заклятия, довершая, доделывая то, что создавал в эти мгновения последний истинный ученик Нового Бога Хедина.
«Я – сын владыки Асгарда!..» – колоколом звучало в сознании Хагена. Сын Древнего Бога, вынесенный матерью из собственного потока времени именно для того, чтобы оказаться там и тогда, где потребуется кровь асов и йотунов. Кровь первых хозяев Хьёрварда.
И это не могло быть случайностью.
Кровь Древних Богов должна была оказаться в месте решающей битвы. И это должна быть не просто кровь в жилах кого-то из их племени, нет. Тогда его матери – Лаувейе – не было б никакой нужды в таких ухищрениях.
Значит, кровь тоже была оружием.
Хаген меж тем медленно пятился, отражая чары мессира Архимага. Это были настоящие чары, высшие из высших. Голубой Меч рубил их, разрушал, обращал в хаотически смешанные обрывки; шаг за шагом тан отступал медленно, но верно выманивая милорда мэтра на себя.
Маги Долины пятились. Они, похоже, всё никак не могли поверить, что вместо дисциплинированной и исполнительной воительницы Райны против них и впрямь оказалась древняя валькирия, свидетельница всех эпох этого мира, видевшая своими глазами то, о чём они сами лишь читали в исторических трактатах.
Тем более, что самых сильных чародеев тут в толпе не оказалось. Ирэн Мескотт небось помогает раненым, Эрреас Трагне тоже, если, конечно, не свалился поспешно в обморок от всех треволнений. Не было здесь и большинства боевых магов; их, впрочем, и так оставалось немного.
И всё-таки длить это было нельзя. Райна держалась, как могла, давила, сияющий золотом призрачный щит отразил очередную молнию – она хлестнула по недальнему особняку, и тот раскрылся, развалился, словно взорвавшись изнутри. Взметнулись языки пламени, кто-то из магов испуганно заверещал – небось, сам незадачливый хозяин.
Но дело пора было кончать.
– Игнациус! Отпусти её и, клянусь, я оставлю тебя жить!
Ответа не последовало.
Хаген уже оказался за развалинами ограды, он отступал, по обе стороны нарядной улицы вспыхивали дома, рушились изящные башенки, со звоном вылетали огромные окна с вычурными витражами.
И это, как ни странно, подействовало на магов куда сильнее, чем все отражённые валькирией чары.
Кто-то из них бросился спасать собственное имущество, кто-то пытался поставить щиты, уберечь Долину от разрушения; кто-то взывал к «милорду мэтру» – впрочем, безо всякого успеха. Но применить что-то поистине разрушительное здесь, в своём доме, они так и не решились.
Двое против всей Долины. Даже против двух Долин, потому что мессир Архимаг стоил всех здешних чародеев, вместе взятых.
Валькирия отразила сияющим клинком очередное заклятье.
Вот Игнациус как-то по-особенному сложился, фигура его замерцала, точно маг пытался исчезнуть из реальности; на хединсейского тана со всех сторон обрушились настоящие водопады силы – сырой, неоформленной, дикой магии, в которой, подобно скорпиону в густых зарослях, скрывались чары истинные, убийственные; поток перегрузит и заставит лопнуть отпорную сферу – непробиваемых защит не существует, – и потом ядовитое жало довершит дело.
Голубой Меч яростно засверкал, с невообразимой скоростью чертя перед таном руну за руной.
Те самые руны, что некогда выкладывала во льдах Большого Хьёрварда хекса Лаувейя – с некоторыми изменениями. Те самые руны, что она передала сыну в день Рагнарёка, прощальный подарок матери. Руны разрушения, гибели и распада, которыми и должно было встретить последний день мира.
Кто-то из магов вскрикнул, указывая – голубая сфера вокруг тана стремительно раздувалась, росла, покрывалась узором причудливых угловатых письмён, разом и знакомых, и совершенно чуждых. Вот она задела особняк досточтимого Эрреаса Трагне – и тот разом просел, выдохнув пламя всеми без исключения окнами. Вот снесла половину оранжевого шедевра – гильдейского клуба парфюмеров, с его восемнадцатью тонкими башенками.
– Гасите! Гасите! – всё дружнее кричали среди магов. О Райне они как-то враз позабыли.
Потоки дикой силы обрушились на Хагена, взвихрились вокруг его сферы, оборачиваясь волнами пламени, взметнувшимися выше крыш, выше самых высоких шпилей; и оно забушевало, пожирая равно сталь, стекло и камень. Голубой Меч вычертил ещё одну руну – и огонь этот, словно стая послушных вожаку волков, ринулся к Игнациусу.
Тот попытался отвести пламя в сторону, но посланные вперёд руны впились в заклятия, оседлали их, точно наездники диких коней, погнали обратно, прямо на мессира Архимага.
Чародеи Долины уже отступали, бросив безнадёжные попытки помочь своему владыке. Им предстояло спасать свой дом – вернее, то, что от него останется.
А мессир Архимаг уже отступал, уже пятился сам, ещё чуть-чуть – и скроется в особняке; но огненный язык, прорвавшись через его защиту, словно слизнул левую руку чародея по самый локоть. Хаген мельком успел заметить сонм мелких рун, вцепившихся в плоть мессира Архимага.
Игнациус закричал, завизжал, тонко, высоко – не столько от ужаса или боли, сколько от удивления. И вдруг с неожиданным проворством ринулся назад, в собственный дом, до сих пор счастливо избегавший полного разрушения.
Что-то там случилось, что-то такое, заставившее его забыть обо всём, даже о дерзком враге…
– Стой! – взревел Хаген, бросаясь следом. Огненные волки распластались в беге, взмыли вороны из чистого пламени, падая на плечи удиравшего Архимага; но того словно что-то рвануло вперёд, как куклу на нитке, сбило с ног, проволокло на крыльцо и дальше, внутрь дома.
Хаген ещё успел взбежать на ступени, когда дом вдруг тяжело вздохнул и начал оседать, проваливаться внутрь – лопались стропила, рушилась крыша, водопадом струилась вниз черепица; голубая сфера исчезла, хединсейский тан отказывался от защиты; вот он вскинул обе руки, застыв на пороге, и оседавший дом вдруг замер, застыл, скрипя и раскачиваясь – стены сделались словно тряпичные, они колыхались, как под сильным ветром, каждый миг готовые рухнуть.
– Сестра!
Прикрываясь золотистым щитом, валькирия ворвалась внутрь.
– Найди!.. Найди её!
Клацнули на валькирию зубы клыкастых черепов в подлокотниках высоченного кресла, почти трона; так, никого, дальше!..
Нет!.. Вот же оно – как раз за троном! – чернеет закрывающаяся щель; альвийский меч ударяет туда, воительницу пронзает боль от кисти до самого плеча, правая рука повисает; но щель уже раскрывается, расширяется!..
Ступени вниз. Распахнутая дверь. Что это – пыточная?!.. Аппаратусов-то натащил сколько!..
И обнажённое тело на скамье.
Нет, не мессира Архимага.
Той самой несносной девчонки Сильвии.
А вот милорда мэтра нигде не видно. И даже присутствия его не ощущалось, сила успокаивалась, как будто здесь только что случился её мощнейший выброс.
Но об этом она, Райна, подумает позже.
Валькирия скинула собственный плащ, набросила на Сильвию.
И с нею на руках рванулась вверх по ступеням – потому что сколько ещё Хагену удастся удерживать разваливающееся строение, неизвестно.
…Хединсейский тан ринулся им навстречу, они столкнулись возле костяного трона, Хаген одним ударом раздробил в пыль оскалившийся на него череп.
– Сестра!.. Давай!..
Но что именно «давай», он сказать уже не успел.
Дом сложился, защита Хагена не выдержала.
И последнее, что ощутила валькирия, был внезапный и страшный удар, бросивший их с Сильвией в крутящуюся, бушующую тьму.
Глава 9. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму
– Ну и измыслил же ты, брат, – покачал головой (вернее, облаком тьмы) нынешний Хозяин Мрака. – Не зря Познавшим прозываешься.
– Ничто иное, боюсь, не поможет. Даже то, что сотворили Орёл с Драконом. Потому что кристалл Дальних как рос, так и растёт.
– А наше с Ракотом, значит, никуда не годится? – сердилась Сигрлинн. Даже сейчас она будет переживать, если кто-то предложит лучшую идею.
Хедин лишь вздохнул.
– Годится. Только надо ещё столько, и ещё полстолько и ещё четвертьстолько. А потом умножить на сто. Или лучше на тысячу.
– И ты думаешь, что всё это явится именно оттуда? Что вот так раскроется бездна и отдаст всё, что забрала?
– Отдаст. Но не только бездна.
– Вот это меня особенно волнует, – признался Ракот. – Доселе никто с этой бедой справиться не смог. Нас с тобой включая.
– Значит, сейчас должны справиться, – хладнокровно заметил Познавший Тьму.
– Ох, как я люблю эти твои «должны»! – возмутилась Сигрлинн. – Как, ради всего святого? Как ты это сделаешь?!
Она сердита, потому что боится, подумал Хедин. Не за себя и даже не за сущее – боится за меня.
И сказать ей я не могу. Не могу сказать правду.
– У нас появился очень интересный и неожиданный союзник, – сказал он вместо этого. – Конструкты, именующие себя Армадой.
– Не шибко-то я им верю, – проворчал Ракот. – Только что дрались насмерть, и вот, пожалуйста!..
– Если бы не они, я бы здесь не стоял, брат.
– Это могло быть ловушкой! Чтобы втереться в доверие!..
– И выпустить своего главного врага? Боюсь, брат, ты преувеличиваешь их способность к интригам.