– То я сама снесу тебе голову! – выпалила вдруг альвийка.
– Именно, – сухо кивнула Сигрлинн. И потянула Айвли за собой.
Та, опешив, дала себя увести.
– Только не мешкай!
«Ну, закончил? – казалось, говорил понимающий взгляд Спасителя. – Теперь иди ко Мне, иди в Меня, иди в то, что открывается во Мне. Ты видел, как один уже прошёл; ступай и ты».
Конечно, Спаситель не произносил этих слов; Он вообще ничего не говорил. Он просто ждал, уверенный в победе. И Он не просто был уверен – Он знал, что всё будет именно так, как Он решил.
Ещё немного.
– Помогайте, господа маги! – рявкнул Император.
Мёртвые распадались и горели под ударами Губителя, однако с тем же успехом можно было пытаться остановить морской прилив. Спаситель поднял всех, до кого сумел дотянуться, может, ту самую «дочеловеческую расу», о которой иногда любили порассуждать учёные алхимики.
Горджелин замер на мгновение, вгляделся, резко махнул рукой.
– Отходим!
Там, позади, застыли кольцом рати тех, кто вышел на битву со Спасителем; они тоже пытались остановить орду мёртвых, правда, увы, пока лишь традиционным для обычных чародеев способом: волшбой свободных стихий – огня, воды, ветра, земли и прочих.
Император мог точно сказать, что это не поможет. Мёртвых слишком много, настолько много, что даже Губитель не способен с ними справиться.
Белая перчатка, пришла пора показать всё, на что ты способна. «Самая необычная магия», как говорил Горджелин, задержала поток текущей к Спасителю силы, но не обратила его вспять и вообще непонятно, помогла ли хоть сколько-нибудь; Императору хотелось верить, что да.
Но сейчас они отступали. Отходя, Лидаэль, Аратарн и Горджелин осыпали мертвяков градом огнешаров – скорее для того, чтобы чужие маги не приняли бы их за врагов.
Да, в этой армии было на кого посмотреть. Люди, эльфы, гномы, половинчики и вовсе невиданные существа, вроде исполинской улитки с изукрашенной самоцветами раковиной или элегантного кентавра, от которого так и тянуло силой; а рядом с ними шипастые костяки и окутанные мраком чудовища, словно из самых жутких ночных кошмаров – и все плечом к плечу, живые и мёртвые, сражающиеся вместе!..
Горджелин, запыхавшись, развернулся, не слишком почтительно оттолкнув какого-то гнома с могучим бронзовым огнебросом:
– Убери, ты тут этим ничего не сделаешь!
Сказано было на общем языке Хьёрварда, гном понял. Хмыкнул, посторонился, давая место.
– Дочь! Помогай!
– А я? – встряла Вейде.
– Сдерживай их. Как умеешь.
Королева Вейде умела это делать очень хорошо, средствами обычными, но зато надёжными. Глухие заросли поднимались перед мертвяками, и, сколько они их ни топтали, вытоптать так и не могли. Что-то, наверное, заметила сверху и Возрождающая – её собственные творения сплетались с созданиями Вейде, образуя сплошные полосы непролазных зарослей. Мертвяки давили, ломили, топтали – но зелёные стебли упрямо поднимались вновь и вновь.
Их накрывало огнём, целые шеренги их вспыхивали, но продолжали наступать, даже почти уже распавшись пеплом. Их пронзало ледяными иглами, и пронзённые оборачивались глыбами недвижного льда. Их поглощала расступающаяся земля. Их давили сдвигающиеся камни.
И всё равно они шли. По головам и плечам схваченных ловчими вьюнами, провалившихся в ямы и рвы, замороженных и оцепеневших карабкались новые и новые ряды, и конца этому мёртвому морю видно не было.
…Император устало опустил занемевшую левую руку. Артефакт не подвёл, но сил, чтобы остановить мёртвую орду, всё равно недоставало.
Владыка Мельина обернулся – он давно уже почувствовал Ракота, своего недолгого наставника, как почувствовал и то, в какой чудовищной схватке тот сражался. А сейчас там вдруг возникла пауза, точно оба противника, тяжело дыша, кружат вокруг друг друга, прикрывшись щитами и пытаясь прийти в себя после первой яростной сшибки.
Наставнику сейчас не до него. Смертному, даже прошедшему жернова Демогоргона, не понять, что нынче лежит на весах и какие силы сошлись в этом сражении. Император понимал это.
И тем удивительнее стал внезапно возникший в сознании голос Ракота Восставшего: «Сюда! Скорее!..»
Воительница Райна – нет, уже валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты – тоже едва успела взглянуть на Ракота. Нет, он уже почти ничем не напоминал того спутника, с которым они сражались с обезумевшими Древними, с которым сидели за одним столом у Трактирщика и выбирались из владений могучего Демогоргона. Лицо ещё сохраняло некое подобие, но эту маску заполняла клубящаяся тьма; Ракот утратил плоть, так схожую с человеческой, утратил тело, которое можно было обнять и прижаться к нему.
Наверное, успела подумать Райна, ушло и всё остальное. Он теперь истинный Владыка Тьмы. Кипящий Котёл взял со своего хозяина высокую плату. Что он может помнить, что он может чувствовать?..
«Сюда, Рандгрид. Сюда, скорее!..»
Это был голос Ракота Восставшего, как она его помнила.
Не раздумывая, Райна бросилась к нему.
Хаген не оглянулся, он всё понимал – вместе с Сильвией и остальными выстраивал ряды войска, готовясь встретить удар мёртвых.
Райна запомнила их рядом – высокого немолодого воина в чёрной броне и юную девушку с седой прядью в каштановых волосах.
Ракот Восставший понял намерения Хедина мгновенно, едва лишь тот бросил им с Сигрлинн и Айвли: «Помогите нашим!»
Познавший Тьму хотел остаться один на один со Спасителем, когда сплетённые Хедином чары придут в действие. Владыка Тьмы ощущал их, пусть и смутно: это были чары, сугубо противоположные его сути, атакующему Мраку-разрушителю. Брат всё решил, и помогать подмастерьям надо, но…
Но Познавшему потребуется помощь Мрака. Это Ракот знал твёрдо – посмотрев на действия Спасителя. Пожирающего любую магию можно одолеть только одним способом.
Райна с Императором услыхали его зов. Вот, торопятся… Сигрлинн обернулась, нахмурилась – Ракот видел её сошедшиеся брови.
– Учитель. – Император склонил голову. Бросил взгляд на Райну – некое удивление тотчас сменилось пониманием.
Валькирия ничего не сказала. Только молча смотрела на сотканную из клубящегося мрака фигуру.
– Ученик. Рандгрид. За мной. Кипящий Котёл отдаст силу; а мы должны отдать остальное.
Сложные чары, чары не уничтожения, а счастья. Когда-то он, Познавший Тьму, гнал огненные стены на вражеские флоты, а теперь – ирония судьбы! – в последнем своём бою должен извлечь из памяти всё самое светлое, доброе и радостное, какое только мог.
Момент, когда он увидел Сигрлинн. Миг, когда они, молодое Поколение, хозяевами вступили в Замок Всех Древних. Дни, когда они, все вместе – он, Макран, Эстери, все остальные – творили Джибулистан. Их с Сигрлинн Голубой город, памятник их любви.
Первые успехи, первые победы. Дружба с Ракотом. Бескрайность сущего, великолепная множественность миров, прекрасный памятник Жизни, воздвигнутый самим Творцом.
Мир, который они с Ракотом спасли от Неназываемого, укротив безумного зверя и загнав в клетку. Хотя нет, не безумного зверя. Просто – другого, очень другого и потому кажущегося абсолютным злом, хотя в самой этой сущности «зла» не было совсем.
Всё хорошее, радостное, мирное, доброе. Праздники в городке подмастерьев, любовно возведённом ими в Обетованном. Стайки цветочных феечек над алыми, голубыми, жёлтыми и оранжевыми венчиками. Рассветы, закаты, гладь спокойных озёр, шепот тёплых морей и гневный рокот суровых северных океанов.
И всё это надо превратить в оружие.
Спаситель – это надежда на защиту от хтонического ужаса. Призрачная надежда. Спаситель – это уверение, что уберечься от накатывающегося зла можно только в Нём. Спаситель – это убеждённость, что мир есть юдоль горя и скорби, а иначе никак и быть не может.
Нет!
Это не так!
Круг возводимых Хедином чар сомкнулся.
Времени «бросать последние взгляды» у Познавшего Тьму уже не осталось. Он просто привёл в действие тщательно выстроенный каскад, вливая в него разом всю силу, какую только мог: и свою собственную, и отданное Ракотом с Сигрлинн.
Из перемолотого магией тёмного праха вокруг Спасителя вырвались хрустальные плоскости, словно листы исполинской книги, кажущиеся такими хрупкими и бессильными. Правда, в них не было ни грана льда, стекла, камня или чего-то ещё из мёртвых стихий.
Зато были лица, счастливые, радостные, улыбающиеся. Мать обнимала смеющуюся девочку с огненно-рыжими волосами; отец клал руку на плечо сыну, впервые поразившему цель из небольшого, по руке, лука.
Хедин вдруг замер сам. Эти лица…
Он узнал их тотчас. Он знал, кто это.
Сила текла сквозь Познавшего Тьму, текла с болью, словно отдирая старые, заскорузлые от высохшей крови бинты. Рушились барьеры и преграды, возведённые в самые первые дни его Поколения; он видел свой клан, свой град, отца и мать, сестёр и братьев.
И все они смотрели сейчас на него, смотрели взыскующе, но без упрёка, лишь с той самой лёгкой печалью, что так искусно имитировал Спаситель; только здесь эта печаль была искренней, идущей от самого сердца.
Мы потеряли тебя, вздыхала мать.
Ты ушёл во тьму, и шаманы не смогли тебя вернуть, кивал отец.
Нам было плохо без тебя, признались сёстры.
Ты был старшим, ты защищал и оберегал нас, сказали братья.
Мы давным-давно умерли, но в тебе, в твоей памяти – мы живы. Ты не забыл нас – тебя заставили забыть. Тебя изменили, сделали орудием, Великим Пределом, разделительной чертой меж светлым и тёмным, тяжёлым и лёгким, холодным и горячим. Но ты не изгнал нас из себя, из своих воспоминаний. Мы были и есть часть тебя. И, наверное, именно поэтому ты так настойчиво искал иные пути – потому что помнил нас, даже не отдавая себе в этом отчёта.
Хедин, словно заворожённый, глядел на сменявшие одна другую сценки на хрустальных плоскостях. И сами эти плоскости сдвигались, сжимали Спасителя, поднимались всё выше, распускались удивительным прозрачным цветком; натыкаясь на его лепестки, распадались невесомой пылью ангелы, их бесполезные сейчас мечи исчезали бесследно.