Кожа на руках побагровела и стала резиновой, Дане пришлось подуть на пальцы – сенсор не работал. Солнце скрылось за каскадом многоэтажек, Лешка подпрыгнул на месте и открыл в телефоне игру, Аля прижалась к ногам старшей сестры. Окатило горячим в груди, но Дана понимала, что это обман.
– Я долго буду вам названивать?! – вместо приветствия заорал отец.
Дана спокойно улыбнулась Але и ответила так ласково, как только могла в этом красно-голубом леднике, по ошибке казавшемся улицей:
– Мы уже возле дома.
– Беги быстро, с мелкими посидишь. Я отъеду по делам.
Дана поперхнулась:
– Но я же отпрашивалась на вечер!
– Перенесешь.
– Я не могу, это срочно.
– Опять жмурики? – Видимо, поездка отцу предстояла хорошая, потому что он казался на удивление терпеливым. – Не последние в твоей жизни, ничего страшного. Пусть Алексей математику решит, и Алю искупаешь вечером.
– Но…
– Ты глухая?
Дана замолчала. Она знала, что бесполезно уговаривать и умолять, отец уже все решил. А она мысленно была там, в новом чужом доме, слушала, как ехидная Галка измывается над Палычем, как Кристина скребет карандашом в блокноте, а Маша тихонько плачет, гладя вышитое крестиком полотенце.
– Не грусти, – хмыкнул отец в ответ на ее молчание. – Ты же не девочка по вызову, можешь и отказаться. Все, я уехал.
Дану передернуло, а отец сбросил вызов. Гудки. Зашвырнуть бы телефон в заснеженные колючие кусты, растоптать его, разломить экран, чтобы отец никогда больше не смог ей дозвониться…
– Новый план! – скомандовала Дана. – Мы не идем домой, мы бежим на остановку. И едем на приключение.
– Приключение… – Аля от восторга шептала так тихо, будто боялась спугнуть.
Лешка покосился на старшую сестру из-под челки, но благоразумно промолчал. В конце концов, Дана ведь обещала как-нибудь показать им мир волонтеров, память других людей. Значит, это случится сегодня.
…Через последний двор пришлось нести Алю на руках – она устала и замерзла, хныкала без остановки, просилась к маме. Лешка лез из-под локтя, вытягивал длинные руки и предлагал передать маленькую ему, но Дана упрямо шла вперед. Ничего страшного, эта ноша не тянет, даже если руки смертельно затекли.
– Глупо нас туда вести, – в очередной раз сказал Лешка.
Губы у него налились синевой, будто он объелся черной смородины. Дана и сама уже была не рада такому «приключению».
– А куда мне вас девать? – огрызнулась она, подсаживая Алю поудобнее.
– Домой. Я бы приглядел.
– Ага. И квартиру бы сожгли, и соседей бы затопили – плавали, знаем. А отец потом меня… В общем, вместе погуляем, хоть жизнь посмотрите настоящую. Полезно для неокрепшей психики.
– Зато у тебя прям окрепшая, – фыркнул Лешка, но замолчал.
Вообще, Дана была к нему несправедлива, и если бы он еще чувствовал пальцы на ногах и на руках, то непременно бы на нее обиделся. Он много раз оставался без надзора старшей сестры, когда Аля еще только родилась, быстрее всех менял подгузники и даже несколько раз кормил ее смесью из бутылочки (правда, однажды чуть не обжег ей губы, но для его возраста результаты все равно были выдающиеся). Дана порой перегибала с заботой, но тоже не считала это преступлением.
Нужный им дом оказался общагой.
– Так, дети мои. – В темном закутке за подъездной дверью Дана поставила Алю на ноги и полезла за телефоном. – В наши приключения врывается опасность.
– А драконы будут? – сонно спросила Аля, тут же разомлев от тепла.
Она стояла, покачиваясь, и цеплялась за Данины джинсы.
– Их тут даже слишком много.
– Смотри, стена сыплется, – доложил Лешка. – Кирпичи на полу…
– Добро пожаловать в реальность. Возьми ее тоже за руку.
Запах сырости чесался в ноздрях, а дыра в стене казалась провалом в преисподнюю. Дана прибавила шаг, мечтая скрыться в нужной комнате и втолкнуть туда мелких, – ей чудилось, что обитатели общаги шарят по ним взглядами даже сквозь стены. Ей самой к общагам разной степени обшарпанности и заброшенности было не привыкать, но вот Аля, которая снова проснулась и теперь жадно вертела головой по сторонам, и напряженный Лешка, в лице которого вновь проступили отцовские черты…
Стены шелушились масляной краской, как обмороженная кожа, фанерные двери чередовались с черно-железными, решетчатыми или литыми. Мягкий пух Алиной рукавички колол Данины руки. Редко какой мешок здесь добирался до помойки, целлофановые свертки и пакеты складировали по углам, щедро присыпая очистками и бутылками с гниющим молоком. Запах с каждым этажом становился все гаже, Лешка прикрыл лицо рукавом, Аля чихнула.
Бежать, бежать отсюда, спасать малышню! Но Дана не привыкла так просто сдаваться. Никто ей не испортит сегодняшний вечер: ни отец, ни общага.
От волнения она замечала каждую мелочь. Отсветы лампочек прыгали в глаза с горлышек бутылок, шеренгами стоявших у основания лестницы, завернутый линолеум цеплялся за ботинки, и даже бесформенный серо-сизый куль в углу напоминал человеческий силуэт. Дана понадеялась, что это просто воображение разыгралось.
– Притон, – шепнул Лешка у нее за плечом.
В последнее время волонтерам, как нарочно, попадались бабулечки – божьи одуванчики или тихие старики: один – грибник, другой – конструктор всякого летательного хлама. Чистые квартирки и собачий корм в десятикилограммовых мешках, ровные ряды закаток с пыльными крышками, одна пластиковая мыльница, зубная щетка и губка на каждую ванную… Дана расслабилась, потеряла бдительность. Ей надо было сразу уточнить у Палыча, что это за «45к». Не квартира, комната.
Взвизгнули позади дверные петли, и Дана с трудом подавила желание побежать. Тишина в коридоре стояла гулкая, приправленная чем-то нездоровым, и они будто шли сквозь тяжелый ночной сон.
Из выбитого окна на лестничной площадке дохнуло снегом.
Вот она, загадочная «45к». Дверь бледно-серая и стальная – это хорошо, если бы тут жили алкаши последние, то вряд ли они стали бы тратиться на крепкую защиту. Дана сунулась в комнату, одновременно и держа Алю рядом с собой, и заталкивая ее за спину. Она уже чуяла очередную поножовщину: въевшийся запах перегара, жирно-бурые пятна цепочкой от кровати ко входной двери, мебель со всех окрестных помоек. Все это предстоит выносить на мусорку, оттирать, вымывать, проветривать… Да уж, не с такой жизнью ей хотелось познакомить Алю.
Вместо всего этого комната светилась мягким розовым светом.
– Явилась! – фыркнула Галка, довольная, что в этот раз опоздал кто-то, кроме нее.
– Чего там такое? – Лешка старался говорить лениво, растягивал слова, но Дана слышала, как звенит от напряжения его голос. Брат подошел к ней так близко, что почти дышал прохладой в голый загривок, храбрый защитник старшей сестры. Дана подавила улыбку.
– Быстрее заходите, воняет. – Кристина оторвалась от телефона и тут же снова зашипела: – Нет, это я не тебе. Мы начинаем, да, постараюсь ненадолго. Ну какие у тебя могут быть дела? Это ж разве дело?! Я обзвоню девочек, конечно, но вряд ли кто-то сможет приехать. Да. Нет. Слушай, мне вообще уже надоело…
Дана машинально расстегнула куртку на Лешке (он гневно хмыкнул и предложил ей стянуть с него еще и перчатки), сняла с Али шарф и варежки. Даже в вечернем полумраке комната казалась светлой, и Дана чувствовала, что это заслуга вовсе не люстры на три плафона или витой лампы на письменном столе. Кажется, здесь оставался отпечаток человеческой души, искреннего желания сделать уютно и по-домашнему. Редкий случай для современной квартиры. Только вот это все же было желание, а не само счастье.
Галка сидела на кровати, на пушисто-девичьем пледе, и комкала в руках декоративную подушку в виде селедочной головы, с шуршанием перекатывая внутри нее мягкие шарики. Она подчеркнуто спокойно смотрела в окно, в росчерк на стекле и блики от люстры, но что-то в ней казалось изломанным, напряженным. Дана с удивлением оглядывалась по сторонам: ровные стопки книг на узком подоконнике, бледно-розовый махровый ковер под ногами, а на выбеленной стене – бесконечные от руки написанные стихи, цитаты, вырезки из журналов и принтерные распечатки, несколько выцветших от солнца фотографий… Комната восьмилетки. Пучеглазые медведи и лисы из чьего-то далекого детства, облезлые и кое-где одноглазые, засушенные букеты в стеклянных банках (видимо, цветы дарили хозяйке на всевозможные праздники, но выкинуть их не поднималась рука, и они сохли, съеживались, мертвели под участливым взглядом). Стены были щербатые и кривые, но выкрашенные матовой краской, общажное окно было заботливо заклеено от сквозняков, и вообще все вокруг как будто говорило Дане, что хозяйка ненадолго выбежала по делам, оставив раскрытую тетрадь у подушки, кружку с черным чайным ободком и капроновые колготки на полу.
Бедненько и уютно.
В одно мгновение волонтеров словно прорвало – они загомонили, обступили Дану и мелких, перебивая друг друга, и Аля юркнула за ноги старшей сестры. Пальчики у нее были красные и холодные.
– Ша! – негромко сказала Дана. – Детей мне перепугаете.
– Зашибись! – Голос Палыча зазвенел от злости. – Детский сад на выгуле, да? Отлично работаем, девочки.
– Работаем? – Галка заметила, как вытянулось Данино лицо, и приподняла выщипанную бровь. – О, у нас будет зарплата, здорово! Я как раз прикидывала, что сегодня сделать на ужин, хлеб с сахаром или сухую овсянку, а тут такие новости…
– Хлеб с сахаром вкуснее, – шепотом поделилась Аля, и все рассмеялись.
Воздух чуть улегся, успокоился. Палыч запыхтел, подбирая слова.
– Не с кем малышню было оставить, – оправдывалась Дана, и Лешка вновь хмыкнул у нее за плечом.
Челка его прилипла ко лбу, но он все еще стоял, прижимаясь к сестре плечом, и глядел с подозрением. Какая там малышня? Сплошные взрослые заботы… Правда, Дана и себя считала слишком мелкой и неразумной, иначе давно бы уже придумала, как решить вопрос с отцом и спасти младшеньких.
– И чего, – упрямо гудел Палыч, – при детях теперь трупы на воспоминания будем потрошить?