Впервые Кондратенко встретил начальника, с которым нашел полное взаимопонимание. Гренгаген — еще не старый генерал, швед по происхождению, давно забывший о нем и превратившийся в настоящего русака — прекрасно разбирался в людях. Обладал огромной работоспособностью, высоким чувством личной ответственности и ценил эти качества в своих подчиненных.
Уже при первом знакомстве с работой Кондратенко стало ясно, что нужен навык и абсолютная ясность во всех решаемых вопросах, для чего придется много потрудиться. Об этом он и писал брату в последних письмах:
«…Занятия мои по новой должности идут, постепенно увеличиваясь: прежде, на первой неделе, я не приходил в управление по праздникам, потом стал приходить не только по праздникам, но также по вечерам, а в последние дни, кроме того, пришлось просиживать до 2–3 часов ночи за специальными работами. Подобный образ жизни предвидится на несколько месяцев. Пока я очень доволен этой работой, ибо вижу всю ее настоятельную необходимость…»
Помимо основной работы Роман Исидорович не прекращал заниматься климатом Кавказа, оказывая брату посильную помощь. Он получил из Петербурга два очерка экономического положения Кавказа, Кавказский календарь, книгу «Задачи климатологии Кавказа» и засел за обработку цифровых данных. Пользуясь полученными книгами и сделанными им еще в Петербурге выписками из «Летописей Главной физической обсерватории», он к лету в черновом варианте закончил обработку данных для всех сорока кавказских метеорологических постов за последние двенадцать лет.
Между тем основные дела захлестывали все больше и больше. Постоянные разъезды по батальонам бригады и уездным начальникам показали ему, как далеки распоряжения сверху от истинного положения дел. Если в резервных батальонах еще велась какая-то работа, то в уездах о таковой не слышали и слышать не хотели. Согласия между военными и гражданскими властями не было никакого. Это вносило разлад в непонятное для многих дело. Кондратенко доказывал, убеждал, грозил, но обычно наталкивался на тупое равнодушие чиновников.
Нередко наезжали всевозможные комиссии, но от них было больше вреда, чем пользы.
«Предстоит ревизия (лицами из Петербурга) управления 6-й местной бригады, всех резервных батальонов, входящих в эту бригаду и некоторых управлений наших уездных воинских начальников, — писал он брату. — Дай бог, если эта ревизия выяснила бы всю несостоятельность существующей совместной организации резервных войск и местных учреждений нашей матушки-России. Впрочем, по-видимому, на это имеется мало шансов, ибо, судя по фамилиям и чинам (большинство гвардейские поручики и капитаны), ревизующие лица посылаются скорее для исправления своего финансового положения перед наступающими вскоре праздниками. Поживем — увидим!»
Как он и предполагал, комиссия скорее походила на экскурсию. Высокие гости большую часть времени проводили в увеселительных поездках по району бригады, а знакомство с мобилизационной работой в резервных батальонах и у уездных начальников сводилось к роскошным обедам, сопровождаемым обильными возлияниями, взаимными приветствиями и «скромными» подарками.
С трудом дождавшись конца этого безобразия, Кондратенко уехал в отпуск, который провел привычно совмещая дело с отдыхом. Закончил наконец и свои климатические вычисления. Словом, жизнь его в эти годы не выходила из довольно серой колеи. И Кондратенко добросовестно тянул лямку обычного военного чиновника.
По возвращении в Минск его ждало огорчительное известие. Пришел наконец ответ из военного ведомства о дальномере. Письмо в вежливой форме уведомляло, что военное министерство, всесторонне рассмотрев предложение Генерального штаба капитана Кондратенко Р. И., не считает возможным принять его к дальнейшему ходу. Ответ достаточно ясен, но Роман Исидорович настойчив. Он будет еще не раз посылать прошения во всевозможные инстанции, убеждать, доказывать. И отовсюду последует отказ. Русские полевые войска, нуждающиеся в дешевом, простом в обращении и надежном дальномере, так и не получат его, а изобретатель останется неизвестным на многие годы.
Все эти неприятности несколько скрасило очередное производство: осенью этого же года Кондратенко получил чин подполковника.
Время шло. Роман Исидорович уже несколько раз напоминал Гренгагену об обещании отпустить его через год в строй, но тот делал вид, что забыл об их первом разговоре. А однажды прямо сказал, что не может отпускать от себя дельных офицеров при такой неразберихе и запущенности мобилизационного дела. Кондратенко понимал своего начальника, но работать с каждым днем становилось все тягостнее. В последнее время приходилось кропотливо разбираться в запущенных списках именного распределения офицеров запаса 6-й бригады на случай мобилизации. Выяснилось, что многие из приписных уже отошли в мир иной, а из оставшихся в живых большая часть не имеет понятия, куда им являться, как и когда, так как в течение последних десяти лет с местным воинским начальником они встречались только за обеденным столом или картами.
В кляузной переписке, составлении бесчисленных циркуляров прошла еще одна зима. С весны началась пора командировок: проверки боевой готовности, учения, контрольные занятия с резервными батальонами. Иногда за неделю приходилось преодолевать более полутора тысяч верст. В одну из таких командировок поезд, на котором он выехал из Вильно, попал в крушение, погибло много пассажиров. Роман Исидорович чудом остался жив. В момент крушения он случайно находился на тормозной площадке и успел на ходу соскочить с нее.
Не приносящая морального удовлетворения служба тяготила, но он не жаловался, не надоедал начальнику и друзьям просьбами о содействии в переводе. Брату же писал: «Я с искренним удовольствием променял бы штабную службу на строевую, более здоровую физически, но, наученный опытом, буду выжидательно относиться к выбору нового места службы…»
Генерал в конце концов сдержал свое обещание и объявил Кондратенко, что не считает больше необходимым задерживать его у себя, благодарил за службу и сожалел, что приходится расставаться со столь хорошим офицером. Роман Исидорович на основании существующих для офицеров Генерального штаба правил подал рапорт командиру корпуса с просьбой прикомандировать его к одному из пехотных полков для командования в течение четырех летних месяцев батальоном. Несмотря на законность просьбы, Кондратенко получил отрицательный ответ из корпуса. Причина отказа не сообщалась. Поездка в штаб корпуса тоже ни к чему не привела. Адъютант командира — товарищ Кондратенко по академии — под большим секретом сообщил, что против его рапорта выступил начальник штаба, который никак не мог забыть строптивого командира роты Коломенского полка. Адъютант посоветовал обратиться к их товарищам, служившим в окружном штабе, однако Кондратенко отказался. Такая щепетильность в решении собственных вопросов продвижения по службе сочеталась у него с трогательной заботой о сослуживцах, даже и мало знакомых, но, по его мнению, глубоко порядочных офицерах.
После одной из командировок он обратился с просьбой к брату, у которого было довольно много друзей в штабе Кавказского военного округа:
«…Дело в том, что с каждым годом начальство становится все бурбонистей, а потому трудно рассчитывать на хорошего начальника.
В корпусе начальник корпуса лично может быть хорош, но начальник корпусного штаба может обладать несносным характером и окончательно портить жизнь своим подчиненным. Поэтому личную просьбу пока оставляю до свидания с тобой. А теперь я попрошу тебя, добрый брат Елисей, за другого. Именно, в числе батальонов нашей бригады есть 14-й резервный пехотный кадровый батальон, расположенный в крепости Динабург. В батальоне этом есть поручик Тарасов, личность достойная во всех отношениях. С ним я познакомился в бытность свою в Динабурге при проверке тактических занятий.
Оказалось, что этот поручик Тарасов, вследствие полной неспособности командира батальона к чему бы то ни было, кроме пакостей и разврата, всецело руководил тактическими занятиями офицеров всего батальона, и руководил очень умело. Кроме того, Тарасов отличается большой начитанностью. Ему 29–30 лет от роду. Но этот достойнейший человек одержим зачатками горловой чахотки. Поэтому ему необходимо пребывание в более теплом, по возможности чистом от пыли воздухе. Так как необходимость перемены для него климата подтверждается многочисленными медицинскими свидетельствами, то месяц тому назад управление бригады хлопотало о его переводе в Одесский военный округ. Командующий войсками Виленского военного округа принял участие в этом деле и просил командующего Одесского округа о переводе этого офицера, но получил ответ, что за неимением вакансий перевод этот не может состояться. Так бедный Тарасов и осужден умирать в Динабурге.
Думаю, что командующий войсками Виленского военного округа вновь не откажется похлопотать перед кавказским военным начальником о переводе этого офицера. Следовательно, примерно через месяц или два в окружном штабе Кавказского военного округа будет получена эта бумага. Вот, добрый брат, я и прошу тебя: в случае если бумага эта будет получена, то чтобы Троицкий отнесся к ней внимательней и спас бы достойнейшего человека от верной и, вероятно, скорой смерти, которая его ожидает в случае неперемены климата.
Жизнь на берегу моря была бы для него лучше всего, а потому нельзя ли его будет перевести в часть войск, расположенных на берегу Черного моря?»
Вместо предполагаемого года службы на должности штаб-офицера при управлении местной бригады Роман Исидорович прослужил более трех лет. Весной 1891 года он получил для отбытия ценза батальон в Коломенском полку. Батальон размещался в Бобруйске. Помня о прошлых стычках с интендантами, он с некоторой опаской возвращался в полк. Опасения оказались напрасными. Хотя скоро ему пришлось вновь столкнуться там с некоторыми недостатками, но от прежних безобразий не осталось и следа. Командование полка поменялось почти полностью, и это благотворно отразилось на общем состоянии.