Шай продолжала работать.
— И кандалам тебя не доверишь, — негромко продолжил Гаотона, — ведь приходится снабжать тебя духокамнем, чтобы ты могла работать над… нашей проблемой. Ты просто превратишь цепи в мыло и сбежишь, потешаясь над нами.
Эти слова свидетельствовали о том, что Гаотона ничего не смыслит в подделывании. Подделка должна быть правдоподобной, иначе не схватится. Кому придет в голову делать цепи из мыла? Сущая нелепица.
Однако Шай под силу выяснить происхождение и состав цепей, а затем переписать одно либо другое. Она могла бы подделать прошлое цепей так, чтобы одно из звеньев выковали с изъяном, и воспользоваться этим. Скорее всего, получится сбежать, даже если она не узнает точной истории цепей: несовершенная печать долго не продержится, но чтобы разбить испорченное звено молотком, хватит и пары мгновений.
Они могут изготовить цепь из ралькалеста, непригодного для подделывания металла, но это только отсрочит побег. Если есть достаточно времени и духокамня, решение найдется. Можно подделать стену так, чтобы появилась трещина, и просто вырвать цепь. Можно подделать потолок так, чтобы расшатался один из блоков: он упадет и разобьет хрупкие звенья из ралькалеста.
Однако Шай не хотелось прибегать к крайним мерам без необходимости.
— Не стоит беспокоиться на мой счет, — сказала она, не прекращая работы. — Ваша затея меня увлекла. К тому же, мне обещали богатство. Этого вполне достаточно, чтобы удержать меня. И не забывайте, из прежней темницы я могла сбежать в любой момент.
— Ах, да, — отозвался Гаотона. — Темница, из которой ты хотела выбраться, подделав стену. Утоли мое любопытство, ты изучала антрацит? Камень, в который ты собиралась превратить стену? Насколько помню, его не так-то легко поджечь.
«Этот умнее, чем многие думают».
Поджечь антрацит свечой довольно проблематично. В теории этот камень возгорается при определенной температуре, но как следует нагреть целый каменный блок очень трудно.
— Мне ничто не мешало создать подходящие условия: можно было разломать койку на дрова, а часть камней превратить в уголь.
— Без печи? — В голосе Гаотоны сквозила легкая насмешка. — Без мехов? Но дело даже не в этом. Скажи, как ты собиралась выжить в темнице с пылающими стенами при температуре свыше двух тысяч градусов? После того как огонь вытянул бы весь пригодный для дыхания воздух? Ах, да! Ты бы превратила простыни во что-нибудь, плохо проводящее тепло, например, в стекло, и спряталась бы в этакой раковине?
Шай сосредоточилась на резьбе, но ей стало не по себе. Он сказал это так, будто… Да, он знал, что у нее ничего не вышло бы. Большинство великих мало смыслят в подделывании, в том числе и этот, но его знаний хватило понять, что таким способом она бы не сбежала. Как и не обратила бы простыни в стекло.
Не говоря уж о том, что трудно переделать целую стену. Слишком многое пришлось бы изменить: переписать прошлое камней так, чтобы карьеры оказались вблизи месторождений антрацита и чтобы в каждом случае по ошибке привезли горючий камень вместо обычного. Это задача чрезвычайной сложности, практически невыполнимая, особенно без подробностей об этих карьерах.
Правдоподобие — ключ к созданию любой подделки, как магической, так и обычной. Ходили слухи, что поддельщики обращают свинец в золото, но никому не приходило в голову, что обратный процесс гораздо проще. Легко придумать правдоподобную историю для золотого слитка, который подменили свинцом. Обратное столь невероятно, что печать для такой трансформации долго не продержится.
— Я под впечатлением, ваша светлость, — наконец произнесла Шай. — Вы рассуждаете как поддельщик.
Гаотона помрачнел.
— Это комплимент.
— Я ценю правду, девушка. Но не подделывание. — Гаотона посмотрел на нее, как разочарованный дедушка на внучку. — Я видел одну из твоих работ. Копия той картины… потрясающая. И все же она создана ради обмана. Ты могла бы творить великие произведения искусства, если бы сосредоточилась на трудолюбии и красоте, а не богатстве и лжи.
— То, что я делаю, — великое искусство.
— Нет. Ты копируешь великое искусство других. То, что делаешь ты, в техническом отношении великолепно, но полностью бездуховно.
Шай чуть не выпустила заготовку, пальцы напряглись. Как он посмел? Одно дело — угрожать казнью, но оскорблять ее искусство? Он поставил ее в один ряд с… с теми ремесленниками, что штампуют вазу за вазой!
Она с трудом успокоилась и нацепила на лицо улыбку. Тетушка Сол однажды наказала ей отвечать улыбкой на худшие оскорбления и грубостью — на незначительные. Тогда никто не догадается, что у тебя на сердце.
— Так как вы собираетесь держать меня в узде? Мы выяснили, что я подлая мерзавка и мне не пристало слоняться по коридорам дворца. Вы не можете ни связать меня, ни доверить мою охрану собственным стражникам.
— Ну, — начал Гаотона, — по возможности я буду лично следить за твоей работой.
Шай предпочла бы Фраву, ею вроде легче манипулировать, но и так сойдет.
— Как пожелаете. Но человеку, который ничего не смыслит в подделывании, будет скучно.
— Я сюда не развлекаться пришел. — Гаотона махнул на капитана Зу. — Пока я здесь, меня будет охранять капитан Зу. Он единственный из наших бойцов осведомлен, насколько серьезно ранен император, и только ему известно о наших планах на твой счет. Остальную часть дня за тобой будут присматривать другие стражники, и тебе запрещено говорить с ними о своей работе. Мы не допустим никаких слухов.
— Не волнуйтесь, я буду молчать, — пообещала Шай, на этот раз честно. — Чем больше людей знает о подделке, тем скорее она не удастся.
«К тому же, — подумала она, — стоит мне рассказать стражникам, вы их не задумываясь казните, чтобы сохранить тайну».
Бойцов она не любила, но еще больше не любила империю, а стражники — по сути те же рабы. Бессмысленные убийства были Шай не по душе.
— Вот и отлично, — произнес Гаотона. — А за дверью ожидает вторая гарантия того, что ты отнесешься к своему заданию с должным вниманием. Капитан, будьте добры.
Зу открыл дверь. Рядом со стражниками стоял человек в плаще. Он прошел в комнату упругой, но какой-то неестественной походкой. Как только Зу закрыл дверь, незнакомец скинул капюшон, явив лицо с молочно-белой кожей и красными глазами.
Шай тихонько зашипела сквозь зубы.
— И вы мое ремесло зовете кощунством?
Не ответив, Гаотона поднялся со стула и поприветствовал вошедшего:
— Расскажи ей.
Мужчина изучающе приложил к двери длинные белые пальцы.
— Я нанесу руну вот сюда, — произнес он с акцентом. — Если она попытается покинуть комнату или переделать руну или дверь, я об этом узнаю. И за ней отправятся мои питомцы.
Шай бросило в дрожь. Она свирепо глянула на Гаотону:
— Кровопечатник. Вы пригласили во дворец кровопечатника?
— Не так давно он доказал свою полезность, — ответил Гаотона. — Он преданный и благоразумный. А еще очень полезный. Порой приходится прибегать к помощи тьмы, чтобы сдержать еще большую тьму.
Шай тихо зашипела, когда кровопечатник достал что-то из складок одежды — грубую костяную духопечать. Значит, его «питомцы» тоже костяные — подделки человеческой жизни, сработанные из скелетов усопших.
Кровопечатник перевел взгляд на нее.
Шай отпрянула.
— Вы же не думаете, что…
Зу схватил ее за руки. Ночи, какой он сильный! Шай запаниковала. Ее знаки сущности! Ей нужны ее знаки сущности! С ними она может бороться, бежать, скрываться…
Зу порезал ей тыльную сторону руки. Шай едва почувствовала неглубокую рану, но не оставляла попыток вырваться. Подошел кровопечатник, обмакнул свой ужасный инструмент в кровь Шай и приложил печать к центру двери.
Когда он убрал руку, на двери остался светящийся красный оттиск в форме глаза. В тот миг, когда кровопечатник прижал печать, Шай ощутила резкую боль в месте пореза.
Она ахнула, распахнув глаза. Еще никто не осмеливался проделать с ней такое. Лучше бы ее казнили! Лучше бы ее…
«Возьми себя в руки, — приказала она себе. — Стань той, кто сможет это вынести».
Шай глубоко вздохнула и стала другим человеком. Той версией себя, что сохраняет спокойствие даже в подобной ситуации. Это была грубая подделка, просто мысленная уловка, но она сработала.
Вырвавшись из хватки Зу, Шай приняла протянутый Гаотоной платок и бросила гневный взгляд на кровопечатника. Тот улыбнулся ей белыми, полупрозрачными как кожица личинки губами. Потом кивнул Гаотоне, натянул капюшон и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Боль в руке стихала. Шай заставила себя дышать ровнее, чтобы успокоиться. В ремесле кровопечатников нет места изяществу, они делают ставку на другое. Вместо мастерства и искусности — обман и кровь. Зато эффективно. Этот кровопечатник узнает, если Шай выйдет из комнаты. У него осталась ее свежая кровь на печати, и печать подстроена под нее, а значит, его неупокоенные питомцы выследят ее, куда бы она ни сбежала.
Гаотона опустился обратно на стул.
— Понимаешь, что случится, если сбежишь?
Шай ответила злобным взглядом.
— Теперь ты видишь, в каком мы отчаянии, — тихо сказал Гаотона, сложив пальцы в замок. — Если и правда сбежишь, отдадим тебя кровопечатнику. Твои кости станут его очередным питомцем. Это все, что он потребовал за свои услуги. Приступай к работе, поддельщица. Сделай все хорошо, и избежишь незавидной участи.
День пятый
Шай приступила к работе.
Она углубилась в записи о жизни императора. Мало кто понимает, какое место в подделывании занимают поиски и исследования. Это искусство может освоить любой; нужны лишь твердая рука и внимание к деталям.
А еще готовность тратить недели, месяцы, даже годы на создание идеальной духопечати.
Годами Шай не располагала. Она второпях читала одно жизнеописание за другим и часто засиживалась до глубокой ночи, делая пометки. Не верилось, что удастся справиться с возложенной на нее задачей. Создать правдоподобную подделку чужой души, особенно за столь короткое время, просто-напросто невозможно. К сожалению, придется изображать кипучую деятельность, пока она готовит побег.