Теплеет сердцем, где вскипает вмиг
Блаженного усердия родник,
Врачующий и горести, и боли.
А мы, коснея в злобе, спеси, фальши,
Упорствуем в неведенье своем,
Минутный зов приняв за дар нетленный:
По ложному пути влачась всё дальше,
Мы, горемыки, мира не найдем
И не избегнем огненной геенны.
CXIV
Усталый дух мой, обрати же взгляд,
Взгляни, стоишь на кромке у предела,
Грешил страстями в жизни то и дело,
И вот разверзся под ногами ад.
Мгновенье – упадешь, назад, назад!
Спасение в твоих руках всецело,
Вернись к Нему, поскольку смерти тела
Страшнее смерть души в сто тысяч крат.
Вернись к Нему, пусть и в последний час твой,
Тебе откроет дверь небесный вра́тарь,
Коль ты в грехах покаешься пред Ним.
Пришедший поздно, станешь Божьей паствой,
Так нанятый последним виноградарь
Был взыскан встарь хозяином благим.
CXV
О Солнце, освещающее ту
И эту жизнь, весь мир в твоей ладони,
Ты принял смертный груз на горнем троне
И спас всех нас, прибитый ко кресту,
Когда моя молитва в высоту
Дойдет к тебе из сих мирских зловоний,
Призри меня как можешь благосклонней
И помоги, да мир я обрету.
Здесь, наслажденьям следуя минутным,
Не чтил твоих святых заветов я
И часто оскорблял величье Бога.
Я сокрушаюсь о себе, беспутном,
И знаю: ты зовешь как Судия.
Но, милостивый, не суди же строго.
CXVI
О достославный Царь, твой разум вечный
Повелевает небом, и лишь ты
В душе людской провидишь все мечты
И мысли, сколь ни жалки и беспечны;
Взгляни же на меня, мольбы сердечной
Не отвергай, от плотской суеты
Избавь, дай крылья мне, чтоб высоты
Достигнуть в благодати бесконечной.
Сними покров с очей моих, и въявь
Узрю грехи свои, допрежь незримы;
От ложных упований отврати,
Мой жар греховный на добро направь,
Зажги во мне свой светоч негасимый,
И с твоего да не сверну пути.
CXVII
Не блеск очей, не локон золотой,
Не грациозный стан, не голос нежный,
Не ангельская речь, не белоснежный
Лик, неземной манящий красотой,
Подвигли властелина сферы той,
Где он парит средь синевы безбрежной,
Явиться в нашей суете мятежной
Тобой, Мария, мать любви святой;
Нет, ты одним смиреньем победила
Тысячелетнее наследье гнева
Творца на нас, и нам открылась высь.
Ты в нас настолько веру разбудила,
Что в царствие твое, Святая Дева,
Хотим, полны смиренья, вознестись.
CXVIII
Твой вечный свет, рассветная звезда,
Ни Эвром, ни Бореем не затмится,
Ты руль челна Петра, ты колесница
Грифона двуединого, когда
Ее избрал, допрежь чем навсегда
В заветную обитель превратиться,
Священный город, чтобы век виниться
За грех Адамов, что всем нам беда;
К тебе, Мадонна, в трепете взываю:
Хоть груз грехов моих зело велик,
Не гневайся, яви свой взор нетленный.
Надеюсь на тебя и уповаю,
Что удостоюсь твой увидеть лик
И вкупе с ним твой плод благословенный.
CXIX
Мария, горних ангелов царица,
Ты ликом украшаешь сфер круги
И светишь там, где не видать ни зги,
В ненастье мореходам, как денница;
Во имя славы сей тебя склониться
Ко мне молю, направь мои шаги
И справиться с лукавым помоги,
Что кознями сгубить меня стремится.
Надеюсь на тебя и уповаю,
Призри мою любовь, что на земле
Питал к тебе и до сих пор питаю.
Не дай блуждать мне, сирому, во мгле,
Чтоб занял место одесную, с краю
От Сына твоего, в благих числе.
CXX
Намек твой ранит – я же не стальной:
Не доводи до крайности, иначе
Рой ос тебе забавою ребячьей
Покажется в сравнении со мной.
Допек меня до боли ты зубной;
Брось, бога ради, ведь получишь сдачи
Стихом о низости твоей собачьей,
И я не я, коль не пойду войной.
Но слово грянет, и не сыщешь силы
Его вернуть, чтоб избежать напасти,
Сколь ни тверди: мол, я не верил зря.
Коль чешется твое перо, мой милый,
Воспой судьбу и бешеные страсти,
Еще сильней свой острый ум остря.
CXXI
Уж коли ты, сатир, так строго судишь
Мою вину и так грубишь притом,
Начни с себя и смой своим судом
Свой собственный позор допрежь, чем будешь
Кусать других: знать, память ты пробудишь
О дне бесстыдном и зловонном том,
Когда ты дал естественным путем
Ребенку жизнь, – такое не забудешь!
И легче ведь не стал твой грех с тех пор,
Как ту, блудник седой, ты обрюхатил,
Что на себя работать подрядил.
О лютый патер, о срамной приор!
Опорожнивший чрево не утратил
Смекалки – и крестил, кого родил.
CXXII
Коль я виной, что музы к злобной черни
Явились на панель, где их хулят,
И низкопробный плебс, коснея в скверне,
Их таинствами тешит сальный взгляд,
Упрек твой принимаю, и, поверь мне,
И так уж гневом Аполлон объят,
И от его нещадных острых терний
Мои все члены ноют и болят.
Я нынче сам не свой: повисли руки,
И ноги словно налились свинцом,
И пыл былых порывов угасает.
Не чаю излечиться от докуки,
Что плотным опоясала кольцом;
Но всё же знаю – Бог меня спасает.
CXXIII
Коль Данте, где бы ни был он сейчас,
Печалится, что труд его нетленный
Мной, как ты говоришь, толпе презренной
В публичном чтенье явлен напоказ,
Я очень сожалею и не раз
Себя за это порицал смятенно,
Но не в моем уме, скажу смиренно,
Безумная затея родилась.
Пустой карман, напрасные надежды,
Друзей настойчивость и слепота
Меня на это дело подбивали.
Но не такого кустари-невежды
Хотят товара, ибо красота
Лютейшего врага найдет едва ли!
CXXIV
Я впрах стихами изведен твоими,
Они меня стыдом всечасно жгут;
И хоть грызет невыносимый зуд
Всю кожу мне, я, понуждаем ими,
Не раз устами дал, почти немыми,
Ответ на твой диктат и скорый суд,
Чьи стиль и форма, что меня гнетут,
В Болонье почитаются дурными.
И сам я каюсь всякий миг с тех пор,
Как сделал глупый шаг, что душу гложет,
Но ведь содеянного не вернуть.
Окстись, прошу, и верь, что мой позор
Не повторится и никто не сможет
Меня на этот путь опять толкнуть.
CXXV
В челнок, припасов начисто лишенный,
Я чернь бессмысленную поместил
И по морю без кормчего пустил
Плыть наобум, хоть мнит себя ученой:
В посудине, на гибель обреченной,
Дно в дырах и дощатый сгнил настил,
И как гребец веслом бы ни частил,
Всем предстоит хлебнуть воды соленой.
А я, в виду возни их бестолковой,
Усядусь на высоком берегу
И смехом им воздам за злую травлю,
За скупость, за обман, за мой лавровый
Осмеянный венок, и, сколь смогу,
Тревог и злоключений им доставлю.
CXXVI
Учитель мой, и ты достиг чертога,
Куда стремятся души, кои к свету
Призвал Господь, когда покинут эту
Юдоль, в которой суетного много.
И вот теперь туда твоя дорога,
Где уповал ты видеть Лауретту,
Там и мою прекрасную Фьямметту
Ты можешь встретить у престола Бога.
Ты будешь с Чино и с Сеннуччо вместе,
И с Данте тоже вечный мир вкушать,
Какого не постигнуть в дольней шири.
О, если хочешь мне добра и чести,
Возьми меня туда, где созерцать
Смогу я ту, кого любил в сем мире.