Багровое, светило в мир взошло;
Лицо луны поблекло, не светло,
Пятнистое, сдалось рассветной тени;
На небесах не видно просветлений,
Завесой туч простор заволокло;
Но так же светят всем ветрам назло
Два светоча, что горних много мене.
Прекрасные лучистые глаза —
Амор в них точит стрелы и калит их —
Пронзают сердце, мне пощады нет,
Им не вредит ни дымка, ни гроза,
Два огонька живых, в лучах излитых
Они светлей, чем всякий прочий свет.
5
Златые кудри под венком зеленым,
Сияние очей, веселый смех,
Прелестный лик и грация во всех
Движениях – смотрю в пылу влюбленном
На эту донну взором изумленным,
Не зная ни желаний, ни утех,
Опричь картин блаженно-райских тех,
Что дарит красота глазам влюбленным.
Других красавиц я не признаю:
Лишь с этой быть хочу всё время рядом,
Об этой грежу кстати и некстати.
О ней вздыхаю и о ней пою,
О ней примет ищу любовным взглядом,
О ней пекусь в надежде благодати.
6
Луга, сады, напев непринужденный,
Изящный танец, игры и шарады,
Прыть юности, веселые тирады,
Влюбленные поклонники и донны —
Забавы мне скучны и монотонны,
Пока глазам не подарил отрады
Небесный лик и в сердце без преграды
Не хлынул радости поток бездонный.
. . . . . . . . .
7
Хотело сердце бедное не раз
Раскрыть всю остроту моих страданий,
Но мой язык немел и лип к гортани,
И глубоко в груди мой голос вяз.
Лишь вновь отважусь, становлюсь тотчас
Вместилищем сомнений и шатаний:
Сказать иль нет; лишив Амора дани,
Явить уместно ль чувства напоказ?
Молчит язык, и в робком сердце дрожь,
Но слезы повествуют поневоле,
Как я люблю ее и ею брежу,
Как страсть мне грудь пронзила словно нож:
Ведь ярче солнца лик ее; чем боле
Его бегу, о нем тем боле грежу.
8
Глаза, что сердце у меня украли,
Свели его в узилище к Амору,
Где страсть, и страх, и ревность с ним в камору
С надеждой вкупе стражники собрали;
А те его к рукам вконец прибрали —
То хвалят, то честят, то втянут в ссору,
То в жар, то в дрожь вгоняя, так что впору
То петь в восторге, то рыдать в печали.
И вот оно в объятиях хворобы,
Устав от этой чехарды всечасной,
Пощады просит, стонет от бессилья
И парус ищет или вёсла, чтобы
Из той темницы улизнуть злосчастной;
Но не взлетишь, коль перебиты крылья.
9
Еще вчера я верил, что обрел
Свободу, улизнувши из-под стражи:
Я цепь порвал, сломал замок и даже
Вкруг пальца братьев-узников обвел
И вдаль пустился, волен, как орел,
Пока не спохватились о пропаже;
Но и в бегах за мной беда всё та же
Гналась, и я ее не поборол.
Ведь я не знал, что ринется за мной
Амор вдогон, и лук в меня нацелит,
И прокричит: «Хоть бегать ты горазд,
Но не уйдешь, о раб строптивый мой!» —
И засмеется, и стрелой прострелит,
Сгребет в охапку и подручным сдаст.
10
Спокойно море, на приволье дола
Цветы и травы, плавен ход небес,
И птичьим ликованьем полон лес,
Зефир воспрянул из мешка Эола;
Там, если дымка взор не поборола,
Красавиц вижу под листвой древес
В компании животных, в ком исчез
Раздор, и мир и лад царит веселый;
Быки вкушают отдых от ярма,
Подпаски, пастухи, где листья гуще,
Прохлады ищут дух перевести.
А я, кому любовь как смерть сама,
Не исцелен надеждой, сердцу лгущей,
Мне даже здесь покой не обрести.
11
Когда б держал я зеркало, в котором
Прекрасный отражается предмет,
Чьи стрелы жалят вот уже семь лет
Мне сердце, истомленное Амором,
Я б заглянул в него пытливым взором,
Закалки стрел я б выведал секрет
И, навострив их заново, нет-нет
Да и пронзил вам грудь уколом спорым.
А если сетовать начнете вы,
Вотще моля пощады, то имейте
В виду, что месть моя бесповоротна.
Но, донна, как душой вы ни черствы,
Смиренья всё же ей придать сумейте,
А не терзайте ближних столь охотно.
12
Кто б мог поверить, что способен лед
Средь пламени палящего таиться?
Кто ожидал, что, как пороховница,
Грудь от него пожаром изойдет?
И кто бы мог поверить наперед,
Что сердце так в огне сгореть боится?
Кто знал, что можно разума лишиться
От холода, что ранит и гнетет?
Поверил я, когда волной презренья
Меня мгновенно обожгла она
И враз во мне душа похолодела;
Я пламенем, что жалит без зазренья,
Испепелен, она же холодна,
Как лед в тени, и нет зиме предела.
13
Златые локоны узлом тугим
Опутали мне сердце и обвили,
Но их пою, хвалу прервать не в силе,
Амором вдохновляем и маним;
Вот если б серебро прошлось по ним,
То, может быть, меня бы не язвили
Морозом очи донны, а явили
Сочувствие к страданиям моим.
Но мнится мне, тому не быть вовеки,
Ведь грош цена моим расчетам тщетным,
А красоте ее и дальше цвесть.
Я воплощаю сказ о человеке,
Живущем упованьем беспредметным,
Отвергнув напрочь подлинную весть.
14
Листва опала, птицы замолчали,
Над пру́дом вьется пар, едва слышны
Рык и мычанье, в коих до весны
Любовные порывы отзвучали.
Густая дымка волнами печали
Заволокла полнеба, и больны
Сердца, воспоминаньем дней полны,
Которых горести не омрачали.
Но в сердце у меня любовь живет
И так же беспощадно жжет и гложет,
Как если бы цветы вокруг цвели.
В груди огонь, хоть всюду снег и лед,
И мысль о скорой смерти не тревожит,
Но нет ни дня, чтоб слезы не текли.
15
Твой, мнилось, локон пальцы мне обвил,
И я хотел, пожар смиряя страстный,
Чтобы твой взор, Амору неподвластный,
Хоть раз слезу сочувствия явил.
И столь меня бы воодушевил
Сей дар слезы холодно-безучастной,
Что смерти я искал бы в неге страстной
И всё б тот локон пальцами ловил.
Пусть в сердце, где стрелы Амора жало
Твой образ врезало, твоя рука
Вонзит, не дрогнув, острие кинжала.
И ты, узрев, сколь мука велика,
Поймешь, как знать, всё то, что рассказала
Тебе моя предсмертная тоска.
16
Вам, донна, это по́ сердцу – ну что же,
Я чувствую, как всё во мне мертвеет;
Быть может, смерть моя ваш гнев развеет,
Ведь так ее вы жаждали, похоже.
Но молвите: без плоти и без кожи
Скелет мой что за думы вам навеет?
Скажите: ваша ярость ослабеет
Иль нужно вам попрать и кости тоже?
Не ведаю; но полагать осмелюсь,
Что, увидав моих останков груду,
Вы вздрогнете и жалость в вас проснется.
…надеюсь, там, где буду
Смывать грехи, что в множестве имелись,
В душе смятенной радость шевельнется.
17
Сто тысяч перьев, верно, я сломал,
И прозой, и стихом живописуя
Тоску и муку, что в себе несу я,
Но даже взгляда донны не поймал;
Однако проще успокоить шквал,
Что гонит волны, воя и бушуя,
Иль – вряд ли ошибусь, когда скажу я, —
Сровнять с землей высокий горный вал,
Чем тронуть сердце донны: ни на йоту
Ответа своего не изменила,
Оставшись хладной, словно лед в тени.
И мне невмочь сопротивляться гнету,
Судьба моя плачевна и уныла,
А в сердце сумерки, судьбе сродни.
18
Мои ресницы высохли от слез
И на щеках возник румянец снова,
Когда Амора я узрел иного,
Чей лук мне не сулил былых угроз;
И я ушел в страну блаженных грез,
Куда лучами света неземного
Манил тот лик, что и средь ада злого