Не раз меня из мрака выводила,
Но тягостной судьбы не победила
И вздохи навевает вместо грез.
Любовные порывы столько слез
Доставили, что глухо забродила
Досада в сердце, взор мне помутила
. . . . . . . .
О, если правда, что узрю нежданно
Увядшей, сморщенной и бледной ту,
Чьего презренья так привык бояться, —
Сколь счастлив буду я и сколь желанной
Жизнь ускользающую вновь сочту,
Чтоб всласть над переменой посмеяться!
XLIV
Коль доживу, чтоб видеть, как легла
Нить серебра на локоны из злата,
В которые влюблен был без возврата,
И как бегут морщинки вдоль чела,
И как глаза, чье пламя жгло дотла,
Гноятся, и как стала грудь поката
И не поет, а лишь хрипит, – тогда-то
Прервется эта злая кабала:
Услышишь вместо вздоха, всхлипа, стона
Мой едкий смех, и, наконец-то смел,
Скажу: «Амор к тебе утратил милость;
Твой голос больше не чарует, донна;
Твой прежний лик увял и побледнел;
Что ж, плачь о том, что на любовь скупилась».
XLV
«О нечестивый, раб мой злополучный,
Что страждешь так? И плача, и стеня,
Амора и меня саму кляня,
Из-за чего ты так брюзжишь, докучный?
И что ты всё твердишь про выстрел лучный
И о стреле? Какого это дня
Просила я, чтоб ты любил меня,
Чтоб мы сердцами стали неразлучны?
Ты сам просил, порукой был Амор,
Тебя считать моим, так отчего же
В обмане и в жестокости укор?
Мне честь моя твоих забот дороже».
Такой Фьямметты, мнится, приговор —
Я чувствую и сокрушаюсь в дрожи.
XLVI
В который раз оглядываюсь я
На дни свои, и месяцы, и годы,
Что прожил я без счастья и свободы,
Одни надежды ложные тая.
Вступив на путь опасный бытия,
Я претерпел любовные невзгоды,
От них не вижу по сей день исхода,
Себя кляня и токи слез лия.
Будь проклят день, когда впервые очи
Моим предстали и Амор провел
Жестокие мне в сердце, взяв в тенёта!
Что медлишь, Смерть, – убить меня нет мочи?
Через тебя покой бы я обрел,
Избавившись от тягостного гнета.
XLVII
Предвидь я, что на пятый год со дня,
Когда душой подпал под вашу власть я,
Не только не проявите участья,
Но и не захотите знать меня,
Я б мог еще крепиться средь огня,
Затишья ждал бы посреди ненастья;
Но поздно мне оплакивать несчастья,
За тот самообман себя кляня.
Коль стало так, остаться ли надежде
На милость? И погаснуть ли костру,
Ведь чем слабей надежда, больше жгучесть?
Избыть бы мне любовь такую прежде,
Но не могу, от боли я умру,
Поскольку вы мою решили участь.
XLVIII
Душа мне говорит: «И где же мера?
Ужели луч надежды не угас?
Стал всемогущ разгульный Вакх у вас
И многоплодна щедрая Церера;
Где Партенопы прах таит пещера,
Сирены новой раздается глас,
Там преданность ценима ли сейчас,
Там нравственность неужто не химера?
Гляди же, ты в плену обманных нег
В очах той донны, что тебя не любит,
И, следуя за ней, ты рвешься к бездне!
Приди в себя, покинь сей жадный брег,
Беги ее, не то тебя погубит.
Что медлить? Что раздумывать? Исчезни».
XLIX
Такие птахи есть на белом свете,
Что любят свет, и если в темноте
У гнезд, где ночью почивают те,
Засветят факел, при неверном свете
Они проснутся, на приманки эти
Польстятся и летят к своей мечте,
Но ложный проводник ведет к черте,
Где попадут в расставленные сети.
Так часто происходит и со мной:
Когда я слышу, как зовут и манят
Прекрасные обманчивые очи,
Бегу на зов, но на цепи стальной
Оказываюсь я, мой ум туманит
Безумие, и устоять нет мочи.
L
Тирренские пучины и каскады,
Заросшие пруды, потоки с гор,
Пожары и кинжалы, глад и мор,
Веревки, перекладины и яды,
Леса, где тати, хищники и гады,
Обрывы, скалы, где конец так скор,
На ум приходят мне с недавних пор,
Как тем, что счеты с жизнью свесть бы рады.
Мне шепчет это все: «Прибегни к нам,
Мы вмиг освободим тебя от груза,
Которым так Амор тебя долит».
Ко многому стремлюсь охотно сам,
Но наконец, хоть жизнь мне как обуза,
Я не рискую – разум не велит.
LI
Что кончатся однажды вздох и плач,
Я не надеюсь и живу в тревоге,
Блуждаю, словно сбившийся с дороги,
Не в силах сладить с цепью неудач.
И слушая, как бед моих толмач
Другому говорит: «Он весь в немоге,
Бескровный, обессиленный, убогий,
Себя лишенный, боль ему палач», —
Так сильно самого себя жалею,
Что порываюсь всем поведать вдруг,
По чьей вине мне больно так и плохо.
Но устрашусь и говорить не смею,
Чтоб не прибавить к прежним новых мук,
И ухожу в сопровожденье вздоха.
LII
Ума хватило б описать вполне
Красу и добродетель этой донны,
Которой сердце как залог, влюбленный,
Оставил я, горя в страстно́м огне;
Как по своей иль по ее вине
Я стражду от тоски неутоленной,
Улыбки не встречая благосклонной,
Лишь холод и презрение ко мне, —
Я показал бы ясно и прилюдно,
Что хоть рыдаю и едва дышу,
Но вопреки всему живу пока.
Перо бессильно, но понять нетрудно,
Сколь боль страшна, что я в себе ношу:
Лицо докажет это, не строка.
LIII
Из круга, центра вечного вращенья…
LIV
Когда б я так же мог красноречиво,
Как вздохами, словами всё сказать,
То плач, не перестав меня терзать,
Казался бы пустой игрой слезливой.
Но если стану донне горделивой
Тайник души недужной отверзать,
Смертельным хладом сердце пронизать
Грозят мне звуки жалобы тоскливой.
Ищу в очах прекрасных неизменно,
Когда в слезах к ней падаю на грудь,
Участья вместо гордости надменной.
И я молю судьбу и рок блеснуть
Лучами света на мой дух смятенный
И озарить тернистый к донне путь.
LV
Прочь, вздохи, реки слез, упадок сил,
Прочь, неуемное поползновенье
Убить себя; да поглотит забвенье
Всю злость, что на Амора я копил;
Хочу, чтоб снова праздник наступил,
Пусть в честь Амора грянут смех и пенье,
Ведь он вознаградил мое терпенье,
Вернув мне радость и любовный пыл.
Ушла бесследно горькая досада,
Что, на беду, мешала мне упиться
Огнем очей, чья беспредельна власть;
И в ласковости голоса и взгляда
От донны перепала мне крупица
Той благодати, что вкушаю всласть.
LVI
Когда бы змей, хранящий доступ к кладу,
Что я, Амором движим, тщусь украсть,
Мог даже ненадолго в дрему впасть,
То я, как знать, за все терзанья кряду
Нашел бы способ обрести награду —
Суметь бы только робость сердца скрасть,
Ведь мне не раз его случалось клясть
За дрожь и немочь, с коими нет сладу.
Но сна, в который Аргуса, лукав,
Вогнал Гермес, Сирингу воспевая,
Мои стихи на стража не нашлют;
И я, себя во власть твою отдав,
Умру, всечасно слезы проливая,
О злой Амор, что так жесток и лют!
LVII
Амор вас видеть редко позволяет,
Но, если с глаз спадает пелена,
Душа, любовной жаждой пленена
И утопая в блеске, что являет
Ваш лик, себя надеждой охмеляет
Несбыточной, – как видите, она
Упиться вами хочет допьяна,
Пока ваш взор меня испепеляет.
Но безрассуден дум моих поток!
Там, где я жду лишь холода до дрожи,
Зрю языки палящего огня;
Вблизи от вас, признаться, я ожог
Не ощущаю, но в разлуке, позже,
Пылающие искры жгут меня.