Я вскинул Камигороши и ударил им ровно по центру залитого кровью лица, разрезав череп на две части. Издав предсмертный вопль, голова отлетела и разделилась на четыре поменьше; они рассыпались вокруг меня, изодранные и окровавленные. Упав на землю, они начали таять и впитываться в палую листву.
Я пнул одну из исчезающих голов и стиснул зубы от боли, пронзившей истерзанные мышцы. Кожа на обеих руках – от запястий до локтей – выглядела так, будто ее изгрызла целая стая обезумевших аманодзяку. Я тихо зарычал, проклиная это тело, столь плохо умевшее исцеляться. Будь я в своем привычном обличье, такие раны зажили бы в считаные секунды; даже оторванные конечности – и те заново отросли бы за пару часов. И все же это смертное тело было наполовину моим, а теперь, когда я наконец обрел свободу, моя душа заполнила его целиком и отдала ему половину своего могущества взамен тех ничтожных сил, которыми обыкновенно располагали убийцы демонов, пока я томился в мече. И пускай тело Тацуми было хрупким и маленьким, раны должны были превратиться в бледные шрамы еще до наступления вечера. Жизни они не угрожали, разве что действовали на нервы – отчасти поэтому я так тосковал по своему истинному обличью. Люди столь уязвимы и так медленно восстанавливаются, что даже удивительно, как они вообще доживают до взрослых лет.
Синяя ведьма, пошатываясь, поднялась на ноги, придерживая одной рукой белый бесформенный обрубок второй. Кровь сочилась у нее меж когтей, а кожа сильно побледнела. Однако, когда ее желтые глаза задержались на мне, ведьма ахнула и бросилась вперед.
– Господин Хакаимоно! Вы ранены! Глубоко?
– Нет, пустяки, – ответил я, а две другие ведьмы обступили меня, даже не удостоив сестру взглядом. Для них потеря конечности была не страшна – у демонов они отрастали. – Пара царапин. К вечеру все пройдет.
– Какое облегчение! – выдохнула красная ведьма. – Мы волновались, что раны изрядно подточат ваши силы – в таком-то теле…
– Да ладно? – насмешливо переспросил я.
Ведьма побледнела.
– Я вовсе не хотела… – начала она, но было уже слишком поздно. Я шагнул вперед, впечатал ладонь ей в лицо и вонзил когти прямо в череп. А потом сжимал пальцы до тех пор, пока кости под когтями не прогнулись, и лишь тогда остановился. Ведьма взвизгнула и замахала руками, а ее сестры опасливо уставились на меня.
– Ну что, совсем никчемное тело, а? – полюбопытствовал я. – Теперь, когда ты знаешь, что человечишке якобы не под силу смять твой череп, точно перезрелую сливу, да так, что мозги из ушей вытекут, тебе, поди, поспокойнее стало?
– Простите… господин Хакаимоно, – прохрипела ведьма. Из ее носа по подбородку побежала струйка крови. – Я вовсе… не хотела вас оскорбить. Просто испугалась, что…
– Что меня съедят? – перебил я с издевкой. – Или что я не пойму, с чем мы имеем дело? Я веками жил среди членов Клана Тени и слушал россказни о призраках и ужасах, таящихся в этом краю. В том числе истории о семье, убитой в этом лесу, о том, как разбойники ее обезглавили и оставили гнить в грязи. Неужто ты думаешь, что я не узнал бы самого бесславного призрака, живущего в этой чаще? – Я сжал когтистые пальцы, и ведьма, ахнув, упала передо мной на колени. – Я Хакаимоно, Первый О́ни Дзигоку, – прорычал я. – И меня боялись задолго до того, как в стране появилась легенда о Головах-Людоедах. Они погубили десятки людей, а я – тысячи. Запомни это, потому что в следующий раз я вряд ли сдержусь.
Я выпустил ведьму, и она вместе с сестрами опять пала ниц и ткнулась лбом в грязь.
– Простите, господин Хакаимоно, – взмолилась синяя ведьма. Кровь из обрубка ее руки продолжала заливать землю. – Мы так давно не встречали вас в Нингенкае, что уже и забыли, что вы величайший из демонов. Простите нам эту дерзость. Больше подобного не повторится.
– На первый раз прощаю, – ответил я и отвернулся, досадуя на самого себя. Не потому, что я напомнил им, кто я такой, и поставил их на место, – в мире демонов ты становился жертвой, стоило тебе дать слабину. Даже сестры-ведьмы, пускай они и звали меня «Хакаимоно-сама» и признавали мое превосходство, не преминули бы накинуться на меня, заметь они мою слабость. Если бы я услышал подобное в своем истинном обличье, дело бы не ограничилось угрозами – я разодрал бы обидчицу в клочья на глазах у ее сестриц.
Но я этого не сделал, вот в чем вся суть. Передо мной стояли три ведьмы, и следовало убить одну из них, чтобы доказать свою правоту. Следовало расплющить ей череп, чтобы мозги брызнули на землю, как я и обещал. Следовало позаботиться о том, чтобы оставшиеся сестрицы усвоили, что Хакаимоно нужно слушаться и бояться, а спорить с ним нельзя. А я сохранил ведьме жизнь.
Я проявил милосердие.
На смену досаде пришло отвращение, и я сжал кулак, едва удержавшись от того, чтобы не развернуться и не вонзить когти ведьме в затылок. А затем пришло осознание, до чего же сильно я изменился. Я столько лет провел в мече и в умах безвольных людей, и их никчемные эмоции отравили меня, как травят людские души пороки Дзигоку. Когда-то я был самым жутким и беспощадным верховным óни, который не имел о человеческих чувствах ни малейшего понятия, но за последние четыреста лет я стал уязвимым перед лицом таких мерзких сантиментов, как честь, милосердие, доброта и любовь. И теперь они напитали мое сознание, сделали его хрупким.
Решимость объяла меня, точно черный плащ. При дворе Генно нет места слабости, сомнениям и колебаниям. И если уж я собрался подчинить самопровозглашенного Владыку демонов своей воле, нужно было сравняться с ним в беспощадности – а то и превзойти его.
Мы продолжили путь через лес, ставший мрачнее после битвы с плотоядными головами. Казалось, все прочие его обитатели попрятались. Может, решили, что существу, одолевшему самых опасных призраков Тысячеглазого леса, лучше лишний раз не попадаться на глаза. Однако, когда наступила ночь и лес сделался еще гуще и темнее, я заметил какое-то движение: меж кустов заскользили бледные фигуры. Из-за деревьев за мной наблюдала женщина в окровавленном белом платье, а по узкой тропе за нами шел самурай. Кираса его доспехов была пробита, и в груди зияла огромная дыра. Стайка юрэев и бесприютных духов, мерцая, кружила вокруг нас. То были смертные, погибшие в заколдованном лесу и ставшие его пленниками, – теперь они не могли попасть в Мэйдо, или где там в итоге оказываются людские души. Большинство призраков выглядели смятенными, разбитыми горем, но один из них – та самая женщина в окровавленном платье – увязался за нами. Женщина то появлялась, то исчезала за деревьями и вскоре до того мне надоела, что я выхватил Камигороши. Юрэй поспешил прочь, стоило только холодному алому свету, исходящему от лезвия, просочиться сквозь чащу, и больше уже нас не донимал.
Наконец где-то за час до рассвета мы дошли до глубокого ущелья, рассекавшего лес, точно старая рана. Через него был перекинут гниловатый деревянный мостик, а на той стороне виднелся остов огромного замка: многослойные крыши пагод пронзали ночное небо. Бледный туман льнул к их стенам, точно рваная занавесь, и шарил по земле белесыми щупальцами. Сама постройка, наполовину скрытая под вьющимися растениями и корнями, уже успела сильно обветшать – казалось, лес, обозлившись на незваного гостя, решил сделать все, чтобы только его извести. Но в окнах поблескивал свет, и на другом конце моста горел фонарь, давая понять, что в руины вернулась жизнь.
– А вот и замок! – выдохнув, сообщила синяя ведьма на подходе к мосту. Из ее левого плеча уже отросла морщинистая синяя рука с шишковатыми пальцами, которым предстояло вскоре превратиться в когти. – Прибавим шагу! Мне не терпится повидаться с господином Генно, а ему наверняка захочется сразу же пообщаться с вами, Хакаимоно-сама.
Мост заскрипел под моим весом. Он стонал и возмущался после каждого шага, но прогнившие доски выдержали. Из туманной бездны под нами поднялся ледяной ветер – он принес с собой запах могильной пыли и старых костей. Я посмотрел на замок и задержал взгляд на высоких, обитых железом воротах.
– Стражей нет, – удивленно отметил я, когда мы добрались до середины моста. – Этот ваш Владыка демонов, видать, твердо уверен, что на замок никто не нападет, раз даже караульных не выставил. Впрочем, не уверен, чтó это: уверенность или глупость. Что помешает армии перейти мост, зайти в воро…
Из бездны послышался гулкий стон, сотрясший мост, и туман в расщелине начал расступаться. Ведьмы вцепились в перила, нервно всматриваясь в темноту. Снова взвыл ветер, а доски под нами задрожали.
Из туманного моря поднялся гигантский бледный череп. Он был даже крупнее Головы-Людоеда и завис в воздухе, уставившись на нас пустыми глазницами размером с колесо от телеги. Следом за черепом показался пропорционально огромный скелет – казалось, он может переломить мост пополам одной рукой, словно щепку. Старые желтые кости заблестели над нами в свете луны.
– А вот и ответ на мой вопрос, – проговорил я. Гашадокуро не сводил с нас пустых глазниц, в которых мерцал красный свет. Гашадокуро, невероятно сильные монстры, встречались относительно редко. Они сами появлялись там, где погибло много людей, – на полях сражений, в городах, разоренных чумой, – или приходили на зов кровавой магии. Неудивительно, что столь могущественный кровавый маг, как Генно, поставил охранять вход в свой замок именно это чудовище.
– Господин Генно ждет нас, – объявила красная ведьма и, вытянув шею, уставилась на гигантский скелет, поскрипывающий на ветру, словно старый корабль. – У нас есть разрешение на проход в замок, мы из ближайшего окружения Владыки. Пропусти нас.
Гашадокуро ничего не ответил – может, потому что попросту не умел говорить, – но его гигантские челюсти приоткрылись и кости угрожающе застучали. Он вскинул руку, точно собираясь уничтожить нас и мост, на котором мы стояли, и я невольно схватился за Камигороши.
– Кажется, караульный вас не признал, – заметил я, готовясь отскочить от гигантской ручищи. – Не хотелось бы, конечно, губить такого дорогого цепного пса, но, если он нас не пропустит, мне придется осчастливить местных падальщиков.