— Она похожа на резиновую перчатку! — говорит Дэнни.
— Она почувствовала, что он стал меньше нервничать, и пошла на контакт, — объясняет Уилсон. — Она знает нас гораздо лучше, чем мы ее.
— Кажется, я ей понравился! — восхищенно замечает Дэнни.
— Ее зовут Кали, — говорит Криста.
— Привет, Кали, — здоровается Дэнни с осьминогом как с человеком.
Между тем Кали не оставляет попыток выбраться из бочки, перемещаясь вверх по стенкам, как шагающая пружинка слинки. Но Уилсон опасается, что Кали может переутомиться, и закрывает бочку.
Дэнни переполнен впечатлениями.
— Я трогал живого осьминога! — восклицает он. — Вот это приключение! Не могу дождаться, чтобы рассказать об этом родителям! И я ей тоже понравился!
Но на этом сюрпризы не закончились. Уилсон приносит какую-то баночку и стягивает с нее голубую хирургическую перчатку. Внутри находится двухсантиметровый черный хитиновый предмет из двух изогнутых, скрепленных между собой частей.
— Знаешь, что это? — спрашивает он Дэнни.
— Раковина?
— Нет.
— Тогда… это похоже на клюв осьминога! Я видел картинку в энциклопедии!
— Да, это клюв очень старого осьминога, который умер, — говорит Уилсон. — Это клюв Джорджа. Теперь он твой.
Дэнни не верит своим ушам.
— Тебе нравится? — спрашивает Криста.
— Безумно! Теперь у меня будет настоящий осьминожий клюв!
Уилсон приносит еще один подарок для Дэнни из своей коллекции: фотографию Джорджа, сделанную Джеффри Тиллманом.
— Я повешу ее в моей комнате, — с благоговением говорит Дэнни. — Рядом с кроватью.
Мы вместе с Дэнни и Кристой отправляемся осматривать другие экспозиции, а Уилсон нас покидает. Утром ему позвонили и сказали, что в соседнем хосписе освободилось место. Врачи так и не смогли определить, что за неврологическое заболевание поразило его жену, но ее физическое и психическое состояние стремительно ухудшалось. После обеда Уилсон должен был проводить жену, с которой они так много путешествовали по всему миру, в ее последнее путешествие. Сам он готовился продать их большой красивый дом с огромной кухней с мозаикой, множеством спален для гостей и внуков и домашним кабинетом Дебби. Готовясь к переезду в более скромное жилище, Уилсон раздавал друзьям свои сокровища — кораллы, раковины, книги и множество других ценных вещей, а самые большие образцы он подарил океанариуму.
Несмотря на то, что это был тяжелый для него день, Уилсон сделал все, чтобы превратить его в трогательный праздник для Дэнни и Кристы. Вместе с Кали они смогли наполнить его настоящими чудесами. А разве кто-то способен творить чудеса лучше, чем великодушный человек и осьминог — властитель потусторонних сил, носящий имя богини созидательного разрушения Кали, олицетворяющей собой такие противоположности, как доброта и жестокость, горе и радость?
В Бостоне стоит солнечный летний день. За стенами океанариума смотрители парка в фирменных шапочках приглашают отдыхающих совершить морские прогулки по гавани и за ее пределами, где можно увидеть китов. Счастливые дети и их родители кружатся на каруселях и кричат от восторга. Взрослые наслаждаются мороженым и мягкими крендельками в Фанел-Холле. Между тем в океанариуме все заняты делом: Анна помогает Скотту, Криста раздает питомцам черных червей, а Билл кормит краснобрюхих пресноводных черепах, которых он специально выращивает для того, чтобы потом выпустить в водоемы Массачусетса. Мы с Уилсоном балуем Кали ее любимыми кальмарами. Она висит у поверхности воды головой вниз, но кончиком одного щупальца держит меня за палец и время от времени сжимает его, как мы сжимаем руку любимого человека. Другим щупальцем она обвивает левое запястье Уилсона, третьим держится за его предплечье. Я дотягиваюсь свободной рукой до ее головы, чтобы погладить.
В этот томный летний день время как будто остановило для нас свое течение, и мы трое словно выскользнули за пределы неумолимого бега минут и дней — и даже за пределы своего биологического вида.
— Наверное, со стороны мы похожи на последователей какого-то странного религиозного культа, — говорю я Уилсону.
— Культа осьминога? — смеется он.
— Да. И этот культ обещает своим адептам обретение абсолютного душевного покоя и счастья, — отвечаю я.
— Это точно, — тихо говорит Уилсон, его голос журчит, как вода. — Я чувствую себя очень спокойно.
Когда вы поглаживаете осьминога, вы будто впадаете в забытье. Возможность разделить момент глубочайшей умиротворенности с другим существом, особенно с таким отличным от нас, как осьминог, — это настоящее чудо, словно открывающее некий канал связи с вселенским сознанием, единым абсолютным разумом, который дает начало всей жизни и организует ее. Идея вселенского сознания присутствует и в западной, и в восточной философской и научной мысли, начиная с концепции «мирового ума» досократовского древнегреческого философа Анаксагора, жившего в V веке до нашей эры, и «коллективного бессознательного» швейцарского психолога Карла Юнга и заканчивая едиными теориями поля и исследованиями Института ноэтических наук, основанного в 1973 году астронавтом Эдгаром Митчеллом, участником высадки на Луну. Хотя многие служители методистской церкви, которую я посещала в детстве, возмутились бы моими словами, но я испытывала подлинное блаженство от того, что могу погрузиться вместе с осьминогом в «бесконечный, вечный океан разумной энергии» (такое поэтическое определение я вычитала на сайте loveandabove.com). Кто может знать о бесконечном, вечном океане больше, чем осьминог? И что может быть более умиротворяющим, чем находиться в его убаюкивающих объятиях посреди морской стихии, в которой возникла сама жизнь? Поглаживая мягкую голову Кали, я вспоминаю слова из послания апостола Павла к Филиппийцам, где он писал о познании «мира Божьего, который превыше всякого ума».
И вдруг — бух! — нас с Уилсоном обдает мощной струей воды.
Из воронки диаметром меньше двух с половиной сантиметров Кали сумела окатить нас обоих, намочив наши лица, волосы, рубашки и штаны. Температура воды всего 8 °C.
— Почему?..! — в растерянности бормочу я. — Она на нас злится?
— Это была не агрессия, — говорит Уилсон. Мы наклоняемся над бочкой и видим абсолютно невинный взгляд Кали. — Она играет. Помните, они все личности.
Мы снова погружаем руки в воду, но она их не хватает. Вместо этого направляет на нас свою воронку, как ребенок, который целится из водного пистолета. Я знаю, что, если она решит выстрелить, я не успею увернуться, но мне интересно посмотреть, что она будет делать дальше. Кали поднимается, и я вижу, как вода на поверхности идет рябью под давлением из ее сифона. Очевидно, она может управлять мощностью струи с большой точностью.
Кали также может двигать воронкой с удивительной гибкостью. Я думала, что этот эластичный орган прочно прикреплен к одной стороне ее головы. Но Кали демонстрирует нам, что это не так. Сначала ее воронка находится слева; затем она перемещает ее на 180 градусов вправо. Это так же удивительно, как если бы вы увидели человека, который высунул язык сначала изо рта, затем из одного уха, а потом из другого.
Кали распушает свои присоски, как воланы на пышном подъюбнике, и машет нам руками. Будь она человеком, это означало бы только одно — она нас дразнит, кокетливо призывая поиграть.
Когда приходит время уезжать, я захожу в Пресноводную галерею к Скотту, чтобы попрощаться, а заодно извиниться за причиняемые неудобства. Каждый раз, когда я приезжаю в океанариум, он посылает кого-нибудь вниз, чтобы провести меня в служебную зону. Несколько раз, когда я проходила без сопровождения, меня останавливали сотрудники, беспокоящиеся по поводу воров. (Раньше, пока на крышках аквариумов не были установлены замки, в океанариуме чаще всего воровали маленьких краснобрюхих черепашек, выращиваемых Биллом.) Скотт поговорил от моего имени с Уиллом Маланом, одним из координаторов обширной волонтерской программы. Шестьсот шестьдесят два взрослых волонтера ежегодно жертвуют океанариуму рабочее время на общую сумму около двух миллионов долларов, выполняя широкий спектр работ: от уборки пингвиньего помета до чтения образовательных лекций, кормления животных и помощи в проектировании новых экспозиций. Еще сотня молодых людей помогает в рамках программы стажировки и молодежного волонтерства. Все они носят специальные бейджи волонтера, позволяющие им находиться в служебной зоне.
Я не подхожу ни под одну из этих категорий, но Скотт приглашает меня в кабинет Уилла, где тот делает фото, которое будет красоваться на моем новом бейдже. После водных забав Кали моя шевелюра выглядит не слишком презентабельно, но я все равно вне себя от радости: отныне я — официальный «Наблюдатель за осьминогами».
Этот бейдж — настоящий талисман. Он дает мне доступ в океанариум даже тогда, когда он закрыт для посетителей. Это особенно важно сейчас, когда у меня появилась еще одна причина для посещения океанариума: Октавия отложила яйца.
Глава четвертая. Яйца
Поскольку Октавия забилась в дальний угол своего логова под скальным навесом, она видна только со стороны публичной галереи. Летом Аквариум Новой Англии принимает около шести тысяч посетителей в день, поэтому, чтобы не попасть в традиционные бостонские пробки, когда жители пригорода разом отправляются на работу в город, и прибыть до открытия океанариума для широкой публики, я встаю в 5 утра и сажусь за руль.
На подземной парковке мне выделяют место в престижном секторе Крабов на третьем этаже. (Если бы я приехала после 9 утра, меня бы направили в сектор Медуз на пятом.) В вестибюле океанариума я машу рукой сотрудникам за информационной стойкой и начинаю подниматься по спиральной лестнице вверх: мимо экспозиций с малыми, очковыми и золотоволосыми пингвинами, которые шумными группками толпятся вокруг бассейнов; мимо экспозиции «Голубая дыра» с атлантическими гигантскими груперами; мимо экспозиции «Древние рыбы» с длинными серебристыми арованами с их костистыми языками и примитивными двоякодышащими рогозубами с четырьмя похожими на лепестки плавниками; мимо экспозиции «Мангровые болота». Я прохожу под висящим скелетом североатлантического гладкого кита, останавливаюсь поздороваться с электрическим угрем, ненадолго задерживаюсь перед форелями, миную экспозицию «Залив Мэн», резервуар «Острова Шолс» и аквариум с плоскими уродливыми рыбами-удильщиками около метра в длину с поэтическим названием «морской черт». Наконец, я прохожу мимо экспозиции «Тихоокеанская приливо-отливная зона» перед служебной лестницей к Пресноводной галерее и галерее Холодных Морей, а также к лифту на самый верх Гигантского Океанского аквариума. Мои шаги ускоряются, сердце бьется все быстрее: совсем скоро я увижу своего старого друга.