– Что вы видите, кирия? – благоговейно спросила Кассандра. Во всяком случае, так ее причудливое обращение к дельфийской сивилле перевела для себя Деми.
– Печать на ее душе. Сильную магическую метку. Магия сильна, да вот только творец ее оказался неопытен в чарах разума. И, кажется, затронул больше, чем хотел.
Кивнув, Деми рассказала Герофиле о своей амнезии и на какое-то время снова лишилась дара речи, пока сивилла сыпала медицинскими терминами на новогреческом, древнегреческом и на латыни.
«Если быть духом – значит знать обо всем на свете, может, не такая уж и плохая это перспектива?» – подумалось ей.
Когда Герофила перешла с медицинских терминов на эзотерически-магические, оживилась Кассандра. Они начали взахлеб обсуждать некие ментальные связи, заслоны с барьерами, пробоины в ментальных щитах, психическую защиту, инкарнацию с изъяном, печати и еще десятки вещей, от которых у Деми разболелась голова. Она уже не пыталась вникать, дожидаясь счастливого момента, когда ей объяснят на пальцах, что произошло с ней в прошлом и почему.
– Память твоей души опутана крепкими ментальными цепями, что стирают все твои воспоминания о себе самой, позволяя им жить лишь до рассвета, – нараспев произнесла Герофила. – Но это ты, думаю, поняла уже и без меня. Отчего так сложилось, я тоже не знаю. Может статься, печать ставили в спешке, может, не хватило опыта. Однако в конце концов стерлось не только твое прошлое, магия затронула и настоящее, стирая его, как ластик – карандашный набросок. Нужно сломать печать, но сделать это очень осторожно… Если сработать неправильно, будут плохие последствия.
– Хуже, чем моя амнезия? – усмехнулась она.
– Хуже, – сухо ответила за Герофилу Кассандра.
Деми поспешно убрала усмешку с лица.
Какое-то время две пророчицы обсуждали что-то, по-видимому, не предназначенное для ее ушей, на чистом древнегреческом, а потому смысл их беседы от нее ускользнул. Уже собираясь уходить, Деми неожиданно для себя самой остановилась у порога.
– Вы знаете, кто победит в этой войне? – тихо спросила она у дельфийской сивиллы.
Кассандра побледнела. Почему? Никогда не задавала Герофиле этот вопрос? Может, даже боясь ответа?
– Что бы ни утверждали мойры, будущее переменчиво, – нараспев произнесла Герофила. – Оно податливо, словно глина, из которой тебя, Пандора, вылепил Гефест. Оно подчиняется нашим решениям, нашим поступкам. Сейчас я вижу, как Арес восходит на Олимп, и вся Алая Эллада низвергается в бездну хаоса. Но все еще может измениться.
Деми вышла из дома сивиллы, ощущая острый ком в горле. Если Кассандра и впрямь никогда не спрашивала у Герофилы ответа на мучающий всех эллинов вопрос…
Что же, она по-своему была права.
Едва Деми успела оправиться от знакомства с духом дельфийской сивиллы и ее видения о победе Ареса, как настала пора новых потрясений. Стоило только ей и Кассандре выйти за пределы храма, как Харон напряженным тоном сказал:
– К вам гости.
Гостья оказалась одна. Она вынырнула из тени ближайшего дома, будто только их и ждала. Шелковое платье цвета неба Эллады облегало стройную и слишком высокую для человека фигуру, словно вторая кожа. В лице незнакомки застыло нечто такое, что затмевало ее красивые черты. Нечто голодное, хищное.
В глазах то ли смерть, то ли пламя. Черные волосы собраны в причудливую прическу – хитроумно закрученные пучки волос, которые Деми поначалу приняла за рожки. Неестественно алые, пусть и не тронутые помадой, губы. Возникло жутковатое ощущение, что незнакомка только что припадала к колотым ранкам на шее жертвы, а оторвавшись, не успела вытереть рот.
– Аллекто, – с тем же напряжением, что прежде звучало в голосе Харона, произнесла Кассандра.
Деми вздрогнула. Она стояла перед самой богиней мщения. Та, которую называли безжалостной и непримиримой, в упор смотрела на нее. Полилась трудноразличимая речь на древнегреческом. Однако осознав, что Деми ее не понимает, Аллекто легко перешла на кафаревусу. Распознать ее оказалось немного проще.
– Пандора… Я долго тебя искала. Не люблю незавершенные дела.
– Незавершенные дела? – выдавила та, подозревая, что подобная формулировка не сулит для нее ничего хорошего.
– Многие жаждут твоей смерти, а я и мои сестры-эринии[22] – глас этих многих. Все просто: люди просят убить тебя за твои прегрешения, а я их желания исполняю.
Деми инстинктивно отступила на шаг. Аллекто распалась на темные призрачные фигуры, отражения себя самой. Из ее касающейся земли тени поднимались существа с раззявленными в немом крике ртами. Там, где у людей должны быть глаза, развевалось дымчатое нечто: то ли эфемерные щупальца, то ли сотканные из тьмы змеи. Аллекто словно рождала демонических сущностей, одну за другой, из собственной тени.
Эринии. Куда менее могущественные, чем сама Аллекто, и, кажется, даже неспособные говорить… Вот только смертоносными от этого быть они не переставали.
В руке Аллекто появился хлыст. Резкий удар, свист воздуха – и хлыст оплел щиколотку Деми. Харон ринулся к ней, но опоздал. Одно еле уловимое движение Аллекто, и четыре эринии, став плоскими и двумерными, захватили в плен его тень. У Деми глаза на лоб полезли, однако куда большим сюрпризом оказалось то, что Харон не мог сдвинуться с места. Судя по дерганым движениям плеч, он рвался им с Кассандрой на выручку, но оставался неподвижен. Видимо, оттого, что его собственную тень пригвоздили к земле.
– Ты не можешь ее забрать.
– Не вмешивайся, Кассандра, – холодно произнесла эриния.
– Она нам нужна.
– Убедишь? – Аллекто изогнула тонкую, словно стрела, бровь.
– Она – Пандора, – веско сказала Кассандра. – Только она способна открыть пифос и выпустить надежду, чтобы исцелить этот мир.
И все же ее имя в устах пророчицы прозвучало сухо, почти обличительно, пряча под собой скрытый посыл: «Та, что явилась исправить то, что когда-то натворила».
– Мне-то какое дело до этой войны? – равнодушно пожала плечами Аллекто. – Это вы спутали Алую Элладу с шахматной доской и все мечетесь, пытаясь решить, за черных играть или за белых.
В любое другое время Деми бы удивила осведомленность древней богини в развлечениях Изначального, как его здесь называли, мира. Но сейчас она была слишком скована страхом, чтобы чему-то удивляться. Перед лицом полутеневых тварей, что кружились, голодные, рядом с ней, она вообще не способна была чувствовать никаких эмоций, кроме одной – всепоглощающего ужаса.
– Мне неважно, кто победит, Зевс или Арес. Я и мои сестры делаем то, для чего рождены: вершим правосудие. Так, может, и тебе, Кассандра, заняться своей работой? Или хотя бы не мешать мне делать мою?
Еще две эринии отделились от хоровода, что кружил вокруг Деми, и напали на тень Кассандры. Но и без того было очевидно: они трое не в состоянии дать отпор Аллекто и ее своре. Дар Кассандры – прорицание, дар Харона – перемещение между мирами… У Деми вообще никаких даров: та еще ирония, если учесть значение имени ее души. Но когда Пандоре дали его, на ее стороне были боги, а сейчас… Она практически сама по себе.
Харон был слишком далеко от Деми, и на его пути стояла Аллекто. То ли сотканные из теней создания не знали, что сковывающие тень чары на силу перевозчика душ не подействуют. То ли его магия оказалась сильнее той, что текла в венах самих эриний… Как бы то ни было, когда Харон исчез, их словно сдуло шквальным ветром, разбросало в разные стороны.
Чего Деми не ожидала, так это того, что он бросит их с Кассандрой на произвол судьбы. К горлу подкатила горечь. «Ты действительно думала, глупая, что хоть что-то значишь для Харона? Ты для него лишь незнакомая чужачка, которая обрекла на страдания сотни тысяч людей».
Но ладно она, а Кассандра?
– Хорош защитник, – язвительно расхохоталась Аллекто. Улыбка стекла с ее лица, словно вода с восковой картины. Глаза сузились. – Уничтожьте ее!
Эринии бросились на Деми, оскалив рты, словно перепутав их со звериной пастью. Одна тварь толкнула ее вполне осязаемыми руками на землю, и теневые щупальца, венчающие голову эринии подобно короне, потянулись к ее лицу. Деми завопила, но крик резко оборвался, когда она утонула в чужой тени. Кто-то огромный возвышался над ней, закрывая собой спрятанное за алой пеленой тусклое солнце.
Деми не знала, что сильнее повергало в ужас: сам рост великана, который мог достать головой до крыши четырехэтажного дома, или десятки рук и голов, растущие на его теле, будто древесные грибы на коре дерева. Казалось, великан поглотил множество человек, которые со временем отвоевали себе пространство на его могучем туловище.
Тошнотворное, признаться, зрелище.
Еще сложнее сказать, кто ужасал ее больше: эринии, что жаждали разорвать ее на части, или жуткий уродливый гигант, который был на ее стороне.
И все же, когда гекатонхейр, наклонившись, поднял в воздух накинувшуюся на Деми эринию и отбросил в сторону, как надоевшую куклу, из груди вырвался облегченный вздох. Харон не бросал их. Он вернулся с подмогой. Да еще какой!
Его выбор был безупречен: даже десятки эриний неспособны охватить и сковать тень гекатонхейра, накрывшую землю гигантским черным пологом. Сам же великан с легкостью отрывал демонических духов мести, присосавшихся к тени Кассандры как пиявки. Мелькали в воздухе его огромные руки. Головы угрожающе ревели сонмом голосов.
В миг, когда стараниями гекатонхейра Деми и Кассандра освободились от эриний, настала очередь главной из них.
Аллекто хлестнула плетью, но обездвижить смогла лишь одну из рук гекатонхейра. А их у него оставалось еще девяносто девять. Взвизгнув от отвращения, когда вся эта гроздь могучих конечностей потянулась к ней, Аллекто бросила, глядя на Деми:
– Если не я, так Немезида, крылатая жрица возмездия, все равно тебя настигнет. От себя самой тебе не убежать.
Богиня мщения распалась в воздухе на дымчатые хлопья. Эринии растворились в пустоте вместе с ней.