Гекатонхейр стоял, широко расставив ноги, и молча смотрел на Деми. Ей от этого взгляда хотелось исчезнуть вместе с духами мести.
– Я верну его охранять Тартар, – бросил Харон.
– Будь так добр, – выдавила Деми.
Полуживая от пережитого ужаса, она медленно поднялась с земли. В голове до сих пор звучали слова Аллекто. Даже хорошо, что она забудет их с первым рассветом.
Вернувшись, Харон перенес их в пайдейю. В уже хорошо знакомой Деми комнате находились и Никиас, и Ариадна.
– На нас напали, – сухо сообщила Кассандра. – Боюсь, Аллекто теперь охотится за Пандорой. Нам нужно быть начеку.
– Замечательно, – процедил Никиас, облокотившись о стену и сложив руки на груди. – Теперь нам всем придется быть ее няньками.
– Я хочу этого не больше тебя, – выпалила Деми. Вздохнула: – Выходит, эринии – что-то вроде местных наемных убийц? Получают заказ от людей и исполняют его?
Ариадна задумалась на мгновение.
– Не совсем. Они не только убийцы, но и судьи. Скорей, я бы назвала эриний палачами. Что бы там ни говорили, невиновных они не трогают. – Она тут же осеклась. – Ох, прости. Я не хотела сказать, что ты виновна…
– Абсолютно виновна, по мнению этих людей, – тихо ответила Деми.
– Разве только их? – ледяным тоном осведомился Никиас.
Пропустить его слова мимо ушей, не допустив их к уму и сердцу, было нелегко… Но необходимо. Достаточно чувства вины, что терзало всякий раз, стоило только ей вспомнить свое истинное имя. Имя ее души.
Деми еще только предстояло научиться жить с осознанием, что ее ненавидит весь мир.
Глава тринадцатая. Царство Аида
– Объясните еще раз, зачем мы спускаемся в царство Аида? – ежась, спросила Деми.
Замерев посреди Акрополя, они ждали Харона, который вместе с Кассандрой отлучился по какому-то срочному делу. Ариадна с улыбкой приветствовала знакомых Искр, Никиас по обыкновению был безучастен, а Деми уговаривала себя не поддаваться охватывающей ее нервозности.
Неотвратимо наступал вечер. Время забывать.
Из брошенных Кассандрой слов она поняла лишь одно: некая колдунья по просьбе пророчицы готовила сложный ритуал, и в царство мертвых они пришли за одной из его составляющих.
– Нам нужна река памяти, Мнемозина, и ее дух, который может открыть нам тайны твоей памяти.
– Мнемозина – это живое существо? – изумленно спросила Деми.
– Существо – хорошее слово, – рассмеялась Ариадна. – И все же она нечто большее. Если быть точнее, богиня, обладающая так называемой памятью воды. В мире мертвых течет и другая река, Лета. Все отправленные в царство Аида, чью нить своими ножницами перерезали мойры…
– Умершие, проще говоря. – Деми ценила тактичность Ариадны, но иногда для нее было неподходящее время.
Та улыбнулась своей мягкой улыбкой.
– Умершие, да. Едва оказавшись в царстве Аида, они должны выпить воды из реки Леты, чтобы навеки оставить прошлое позади. Когда их душа будет готова переродиться, они пьют из Леты снова – на этот раз чтобы вернуться в мир живых, не храня память о пережитом и увиденном в мире мертвых. Без Забвения, второго имени Леты, новой жизни для душ не было ни в одном из миров.
– Но ты ведь помнишь о своем родстве с Фоантом…
– Я говорила об обычных смертных, – замявшись, сказала Ариадна.
Несмотря на всю ее колдовскую силу, на опыт и мудрость, что она накапливала не годами, не десятилетиями – веками, ей, казалось, неловко было подчеркивать собственную исключительность, свое отличие от других.
– Есть инкарнаты, отмеченные божественным прикосновением, чьи души проносят в себе дары в следующие жизни. Другое благословение богов – пронести сквозь века опыт, знания и память. После того, как был открыт пифос, а ты… Пандора исчезла, мой дар оказался слишком важен для богов. Тогда сам Зевс благословил меня, словно впечатал искры магии в мою душу. Дионис же наградил меня способностью хранить воспоминания о прошлых жизнях.
Деми задохнулась от мысли, что находится рядом с девушкой, дважды благословленной богами. Девушкой, которую любил бог. Впрочем, наверняка их чувства остались в далеком, далеком прошлом. Да и представить Диониса однолюбом сложно. Скорее он ветреный и смешливый, каким в ее сознании сохранился их общий сын Фоант.
Обиду на бога в Ариадне Деми, впрочем, тоже не чувствовала – об обратном говорила и блуждающая теплая улыбка на ее губах. Умела ли Ариадна вообще таить на кого-то обиду?
А ведь и у Пандоры было свое особенное прошлое. Если мифы не врали, она была возлюбленной самого титана. Как же его звали?..
– А что с моей семьей? – волнуясь, спросила она.
Странной казалась сама мысль о том, что в Древней Греции, которую тогда еще не успели окрестить Алой Элладой, у нее была семья.
– Забудь ее. Они о тебе забыли.
Голос Никиаса распорол пространство, словно острое стальное лезвие. Деми вздрогнула, только сейчас вспомнив, что все это время он стоял позади. Наверное, в каком-то смысле ее память оберегала свою хозяйку: она чувствовала кожей нежелание Никиаса находиться здесь.
Рядом с ней.
– Не слушай его. – Ариадна бросила на Никиаса взгляд, полный упрека. – Не знаю, что стало с Эпиметеем и сохранил ли он память о прошлом… И мне жаль, что современные греки едва ли помнят о вашей дочери Пирре. А ведь именно она вместе со своим мужем Девкалионом стояла у истоков появления нового человечества.
В висках Деми запульсировала кровь. Ее дочь…
– Пирра и Девкалион оказались единственными, кто выжил после Великого потопа, – продолжала Ариадна. – Легенды говорят, что сам Зевс хотел таким образом погубить людской род. Выбирая тех, кто все же достоин спастись, он выбрал именно Девкалиона, сына титана Прометея и океаниды Климены. Зевс велел ему построить ковчег и приготовиться к долгому плаванию. Но знаешь… Я думаю, причина того, что вину за Всемирный потоп греки возлагают на Зевса, – суеверный страх людей перед богами, страх получить наказание от них за свои грехи. Ведь каждый человек в глубине души понимает, что так или иначе грешен.
– Не замечал за тобой склонности к философствованиям, – обронил Никиас.
– Как бы то ни было, твоя дочь и Девкалион, за чистоту своих душ получив благословение Зевса, спаслись от Всемирного потока, который так и назвали Девкалионовым. И именно на их плечи легла священная миссия возродить человеческий род.
Деми покусала губы, охваченная странными эмоциями.
– Не бог весть как они справились, а? – хохотнул Никиас, однако в его голосе не было смеха, только яд.
– Ненавидишь весь человеческий род, а? – передразнила Деми.
Может, и не самое лучшее решение – дерзить эллину, от одного вида которого ей становилось не по себе. Однако речь шла о ее дочери. Пускай она совсем не знала Пирру и была слишком молода даже для подобия материнского инстинкта, но чувства, вспыхнувшие внутри, вылились в стихийный протест.
Никиас сосредоточил на ней взгляд синих глаз. Как столь яркие, пронзительные, они могли выглядеть такими опасными?
– Не ненавижу, но презираю. Они так ничего и не поняли. Да, большинство людей лишены божественного благословения, которое позволило бы им сохранить память об их прошлых жизнях, но они всегда могут учиться на ошибках других. И на своих же собственных, хоть и не зная этого, ошибках. Но зачем? Для этого ведь надо думать.
– Ты несправедлив, – негромко, но твердо сказала Ариадна. – Нечестно говорить за всех людей в этом мире.
Никиас был слишком вспыльчив, чтобы вести спокойную полемику. Слишком убежден в своей правоте и нетерпим к чужим аргументам. Он подтвердил ее мысли, грубовато оттеснив плечом, чтобы увеличить расстояние между ними. Однако не ушел совсем, а маячил рядом. После нападения эриний Никиас, кажется, готов был не отходить от Деми ни на шаг. С любым другим парнем и в любой другой ситуации подобное внимание ей, может, и польстило бы…
– Ты говорила о забвении… – тряхнув головой, чтобы вытрясти из нее посторонние мысли, произнесла Деми. – Я могла выпить из реки Леты и забыть свою прошлую жизнь?
– Могла бы. Возможно, даже сделала это. Однако такая версия не объясняет барьер в твоей памяти, преодолеть который не смогла даже горгона. Не объясняет печати, которую разглядела Сфено.
– И не объясняет моей амнезии, – тихо продолжила Деми.
Харон наконец объявился в Акрополе вместе с Кассандрой. Пророчица почти сразу же скрылась в своем «кабинете», лишь бросив, что не будет сопровождать Деми.
«Вас и так уже целая толпа».
«Она – не боец», – отчего-то всплыло в голове. Не словами или воспоминаниями, скорей ощущениями. Ариадну, несмотря на ее нити, Деми тоже слабо представляла в роли воина. Никиас с его жуткой и странной магией единственный без всяких сомнений подходил на роль ее телохранителя, но и в самом Хароне ощущалась некая сила… Одно то, как легко он преодолевал расстояния, способный вызвать из недр Эллады самое опасное из созданий, позволяло чувствовать себя рядом с ним как за каменной стеной. Может, он равнодушен к Деми, как Кассандра, или ненавидит ее, как Никиас и как те, что послали за ней эриний… Но он сделает все возможное, чтобы выполнить свою миссию – сохранить жизнь той, что способна отыскать пифос.
Харон перенес Деми, Ариадну и Никиаса в город Элевсин, что находился неподалеку от Афин. Прямо к храму Аида. У подножья скалы вглубь уходили многочисленные ступени. Двое инкарнатов и один бессмертный направились туда, а Деми замерла на месте.
Своей архитектурой Элевсин мало чем отличался от Афин. Здесь было все то, что она видела в Акрополе: сложенные из белого камня храмы и здания с частоколом высоких колонн… Но что-то было не так, что-то саднило, зудело и беспокоило ее рассудок.
– Я помню этот город другим, – ощупывая взглядом пространство, сказала Деми.
– Каким ты его помнишь? – осторожно спросила Ариадна.
– Нам некогда заниматься вся… – начал Никиас.
– Разрушенным.
Харон с Ариадной переглянулись. Никиас с шумом вытолкнул воздух сквозь ноздри и облокотился на скалу, сложив руки на груди.