С обреченностью поднимающегося на эшафот Деми ждала, когда в пайдейю вернется Кассандра. Подступала полночь, и чары забвения понемногу стирали из ее памяти следы прожитого дня. На сей раз она, пожалуй, совсем не против забыть и жутковатую горгону, и гекатонхейра с эриниями… И в большей степени жалящие, пусть и правдивые слова и открывшуюся о ней правду.
И пускай это походило на акт мазохизма, Деми в подробностях записала все. Завтра будет тяжело. Будет больно. Но она должна помнить о себе каждую деталь. Должна. Чтобы и дальше внутри разгоралась решимость стать другой. Непохожей на ту глупую, импульсивную Пандору, разгневавшую богов и ими же проклятую. Содеянного не изменить, но она может измениться.
Деми перечитала старые записи, и на глаза навернулись слезы. Элени Ламбракис, красивая женщина и безутешная мать, вторые сутки ищет свою исчезнувшую дочку. Ей так отчаянно хотелось успокоить Элени, сказав, что ее дочь жива, да и просто увидеть ту, которую она называла мамой, а потом, наплакавшись вволю, все ей рассказать. И все эти желания были невозможны. Или?..
С болью, грызущей ее душу, она, пожалуй, справится. А вот с преследующим ее чувством вины…
Деми обнаружила Ариадну в ее покоях. Там же находился и Фоант. Не Искра, но носитель частицы силы Диониса, что лежал на клинии[27] и пощипывал виноград из чаши, улыбнулся Деми лучезарной улыбкой. Как бы ни было пасмурно на душе, она не смогла не улыбнуться в ответ.
– Ну и переполох ты здесь устроила! Давно Акрополь так не сотрясало!
– Фоант! – ахнула Ариадна.
– Так это же комплимент, – отмахнулся он. Взглянув на Деми, лукаво ей подмигнул. – О скучных и ничего не представляющих собой людях не говорят. А как по мне, так лучше уж дурные слухи за спиной, чем полное забвение.
– Не все, Фоант, жаждут внимания к себе.
– Говорю же, скучные люди, эти ваши «не все», – небрежно отозвался он, закидывая в рот крупную виноградину.
Ариадна только головой покачала.
– Я хотела тебя попросить кое о чем, – торопливо, будто подсознательно боясь, что ее в любой момент прервут, начала Деми.
Ариадна, посерьезнев, выпрямила спину.
– Я знаю, Харон отказывается переносить меня обратно. Я об этом себе написала. Но я подумала… – Деми так сильно стиснула пальцы, что они заныли. – Магия ведь может дотянуться в Изначальный мир? Отсюда, из Алой Эллады? Может, Элени Ламбракис, мою маму… – С губ сорвался долгий прерывистый вздох. – …Может, ее можно заставить обо мне забыть?
Лицо Фоанта вытянулось – казалось, для него непостижима сама эта мысль. И Деми не хотелось, чтобы ее забывали, но…
– Так будет лучше для Элени. Она не будет страдать по дочери, которая никогда уже к ней не вернется.
– Ты не вернешься в Изначальный мир? – изумленно спросил Фоант. – Конечно, даже со всей этой отвратительной войной Алая Эллада без труда выиграет состязание. Только подумай – танцующие со смертными хариты[28], прелестные музы, чудесное вино… А ты пробовала когда-нибудь нектар и амброзию?
– Фоант, – простонала Ариадна, – ради богов!
Едва слыша их, Деми резко мотнула головой.
– Пусть свет обжигает меня, пусть мне не дается благословленное богами оружие, пусть во мне нет и толики божественной силы… Возможно, силу мне может дать только Элпис. Не знаю как, и, может, это просто иллюзия, мираж, за который я цепляюсь из последних сил… Но мне нужна эта надежда. Я хочу найти способ одолеть атэморус. Я хочу посвятить свою жизнь тому, чтобы бороться с ними, чтобы уничтожить так много этих тварей, как только смогу. Знаю, звучит смешно для той, которая ничего не умеет, но… Я знаю, я научусь. Этого недостаточно… Что бы я ни сделала, ничего не будет достаточно, чтобы искупить мою вину, чтобы искупить весь тот вред, что я причинила людям, миру… Но это хоть что-то. Поэтому да, в Изначальный мир я не вернусь.
Повисла острая будто нож тишина.
– Мне жаль, Деми… Вряд ли это возможно. Даже воды из реки Леты способны заставить забыть обо всем лишь одного человека. Но в том мире, так или иначе, останутся твои следы. Люди, которые видели тебя, которые тебя знали. Фотографии. Документы. И если однажды эти следы всплывут наружу…
– Маме станет еще больней, – прошептала она. – Ладно, забудь. Спасибо, что… что не посмеялась.
– Ну что ты, – сдавленно произнесла Ариадна.
– Пандора?
Деми резко обернулась. Как давно Никиас стоял за ее спиной? Как многое услышал?
Голос его был непривычно тихим, даже неуверенным. Твердость потерял и взгляд синих глаз.
– Кассандра вернулась. Она ждет тебя.
Деми не заметила в глазах Кассанды и тени разочарования. Казалось, ничего другого, кроме трусости и бегства из родного, обреченного мира, от нее пророчица не ждала. Деми стиснула зубы. «Терпи. Ты это заслужила. И жди шанса все исправить».
И она ждала.
– Цирцея уже сплетает заклинание, – прохладно сообщила Кассандра. – Но на него потребуется время.
Цирцея… Колдунья, что однажды опоила спутников приплывшего к ней Одиссея, превратив их в свиней. Она славилась и другим, но именно этот факт из ее биографии первым ожил в памяти.
– Она где-то здесь, в Акрополе?
Кассандра покачала головой.
– Она отказывается покидать свой остров. Тебе придется отправиться туда.
С этими мыслями Деми и легла спать. Верней, лишь попыталась. Сил не осталось, ничего не осталось – она была словно хрупкая скорлупа от яйца.
Рассвет принесет забвение, а с ним мимолетное, но все же облегчение. Правда, и оно растает как дым. В ней нет божественных искр, ее не наградили особым благословением, и от магии богов ей теперь бежать как черту от ладана. Она не боец и не колдунья, а значит, сейчас ничем не может помочь тем, чью жизнь века назад и разрушила.
«Я придумаю что-то. Я что-нибудь придумаю».
Деми проговаривала эти слова мысленно, а затем и вслух, словно заклинание или мантру. Готовилась повторять до тех пор, пока ее не накроет пологом забвения, пока на смену словам не придет недоумение: а что и с чем она, собственно, должна придумать? Готовилась к тому, что Морфей заберет ее в спасительные объятия.
Не случилось.
Деми не знала, сколько пролежала без сна. Стук в дверь пусть и был негромким, но заставил ее вздрогнуть. На пороге стояла Ариадна. Руки стиснуты, на лице – сострадание.
– Я знаю, что такое быть женщиной, потерявшей свое дитя. Я не хочу, чтобы Элени через это прошла… Чтобы хоть кто-то проходил через подобное.
Деми закусила губу. Порой она забывала, что перед ней инкарнат. Душа в очередном – десятом? сотом? – своем воплощении. Душа, многократно проходящая через тернии, что зовутся жизнью.
– И не хочу, чтобы ты страдала еще больше. Поэтому я придумала кое-что. Кое-что рискованное, даже отчаянное, но… Если ты согласишься, останется только убедить Харона.
– Убедить его в чем? Ненадолго отправить меня домой? – встрепенулась Деми.
Как же живуча эта надежда… Не та, что на дне пифоса Пандоры. Та, что на дне человеческой души.
– Извини. Кассандра права, это невозможно. Я предлагаю вернуть твоей матери дочь. Другую версию тебя.
В горле Деми разом пересохло.
– Как? Как это возможно?
– В Алой Элладе есть человек, наделенный силой самой Афродиты и способный оживлять то, что создал. Пигмалион.
Глава шестнадцатая. Пигмалион
Пигмалион.
Легендарный, невероятно талантливый скульптор с острова Крит, что создал статую из белой слоновой кости и… полюбил ее всем сердцем. Истинный творец, преданный своему делу, он работал над статуей целыми днями, отшлифовывая каждую деталь и доводя ее до совершенства. Очарованный чудом, что рождалось в его руках, он наряжал статую в лучшие одежды и одаривал подарками, будто та была живой. Она и казалась таковой – прекрасной девушкой, застывшей на постаменте, со вздохом, готовым вырваться из груди.
Принеся дары Афродите, Пигмалион страстно попросил ее подарить ему жену столь же прекрасную, как созданная им каменная Галатея. Растроганная его чувствами, богиня красоты и любви наградила его даром, что позволил ему оживить статую, в которую он имел неосторожность влюбиться.
Такая странная, противоестественная любовь человека к камню, казалось, могла существовать только в мифах. Но Ариадна, что дала зачарованный клубок нитей Тесею, помогая ему выбраться из Кносского лабиринта, стояла напротив Деми как немое доказательство того, что «древнегреческие мифы» были лишь древнегреческой историей.
– Ты предлагаешь мне стать второй Галатеей? – выдавила Деми, сама не веря, что это говорит.
Ариадна просто кивнула. Ее глубокие, словно полноводная река, глаза смотрели на Деми без тени сомнения.
– Только не второй… Сама увидишь. Беда в том, что ночь уже наступила. – Ариадна тяжело вздохнула, на мгновение спрятав голубую радужку за светлыми ресницами. – Кассандра убьет меня, если узнает, что я подвергла опасности твою жизнь, жизнь самой Пандоры. Но я не могу так просто…
Деми неожиданно порывисто сжала руку плетельщицы нитей.
– Я понимаю. И очень тебя за это благодарю.
– Так ты согласна?
У нее было не так много времени, чтобы принять решение. Впрочем, из него она взяла на сомнения лишь несколько секунд.
Пойти на создание собственной копии – значит, расписаться в том, что она остается в Алой Элладе навсегда, и окончательно с этим смириться. Решиться на подобный шаг оказалось бы куда сложней, если бы Деми помнила свою любовь к маме. Однако она помнила лишь Элени Ламбракис – красивую гречанку, чью-то маму и чью-то жену. Те нити, что сплетались с сердцем, обрубили тупым топором. Там, где должна была быть дружба, привязанность и любовь, – пустота.
«Но сейчас так ведь проще, верно?»
А нет. Сердце, даже не помнящее, что такое любить, все равно предательски ныло.
– Значит, решено, – тихо сказала Ариадна, прочитав ответ по взгляду. – Едем к Пигмалиону.