Бросив косой взгляд на Никиаса, Ариадна тихо сказала:
– Все в порядке, Деми. Ты, пусть и не сразу, сама приняла решение остаться здесь. Что же до твоей семьи, твоей мамы… Я попросила Пигмалиона создать твою копию – статую, которая ожила и стала тобой. Теперь она, прости, тебя заменяет. Ты хотела этого, чтобы не причинять маме боль своим исчезновением.
– Ты сделала… что?! – Из позы Никиаса ушла расслабленность. Он подался вперед, вперив взгляд в Ариадну.
– Ты слышал, – спокойно отозвалась она.
Деми выдохнула, чувствуя, как легчает на сердце.
– Ты бы предпочел, чтобы невинный человек страдал, потеряв своего ребенка? – стараясь, чтобы голос звучал ровно, бросила она Никиасу.
Сумела выдержать его взгляд. Не ожидала ответа, но он все же глухо сказал:
– Нет. Не хотел бы. Если Изначальный мир не расплетет магию Пигмалиона… Может, оно того и стоило. Но чтобы мать твоей инкарнации не заподозрила неладное, тебе придется раз в пару-тройку лет забирать свою реплику в Алую Элладу, чтобы подправить ее черты, сличить с твоими собственными. Чтобы она взрослела и старела вместе с тобой.
Его слова на мгновение выбили почву из-под ног. Деми отчего-то подспудно ждала, что буквально каждое ее слово Никиас будет принимать в штыки. Не ожидала, что он признает ее план неплохим и даже даст что-то вроде совета. Подскажет то, что и сама Деми, и Ариадна, судя по ее реакции, явно упустили из вида. Она растерялась, не зная, как ко всему этому отнестись. Казалось, она с куда большей готовностью ждала ненависть и злобу, чем проявление понимания.
Воцарилось неловкое – со стороны Деми уж точно – молчание, которое нарушила Ариадна.
– Я буду напоминать тебе о том, чтобы, м-м-м, подновлять реплику.
– Спасибо, – озадаченно отозвалась Деми.
Ее благодарность предназначалась двоим. Никиас пробормотал что-то неразборчивое и вышел из комнаты. Ариадна проводила его долгим, задумчивым взглядом.
Деми сидела на кровати, сжимая ладонями виски.
– То, что ты сказала… Я могу как-то…
– Исправить содеянное? Да. Тебя ждет встреча с Цирцеей, которая уже готовит нужный ритуал. Тот, что позволит тебе вернуть память.
– Что ты знаешь о ней? – заинтересованно спросила Деми, подразумевая: «Кроме того, что из легенд и мифов знаю я сама».
– Цирцея – дочь Гелиоса и нимфы-океаниды. Она будто соткана из противоречий. В ней течет божественная кровь, но она не бессмертна. Однако тело ее не меняется – на всех картинах она изображена одинаково. Кто-то говорит, что благодаря тесной связи с Хроносом Цирцея подчинила себе само время. Кто-то – что она рождает дочерей, похожих на нее как две капли воды, а потом переселяет свое сознание в их тело. Цирцея добра и готова оказать любую посильную помощь людям, но при этом она – коварная соблазнительница, умело использующая в своих играх мужчин.
В голосе Ариадны не было осуждения, она просто пересказывала все, что знала. А после промелькнула и теплота, причину которой Деми поняла не сразу.
– Она относится к своим заклинаниям, как Дедал к своим творениям. Не просто сплетает их, как другие, – кует их.
Деми помолчала, обдумывая ее слова.
– Выходит, все, что мне остается сейчас, – ждать, пока Цирцея не сплетет заклинание? И сидеть в башне, как ждущая спасения принцесса?
– Я в детстве любила такие сказки, – рассмеялась Ариадна.
Улыбка ее увяла, когда Деми бросила:
– А я нет. – Она поморщилась. – Верней, сейчас понимаю, что мне не нравится эта идея. Я… Мне нужно к Кассандре.
Зачем, Ариадна спрашивать не стала. Ждала, пока Деми соберется – вероятно, чтобы провести ее к провидице, хотя к тому времени Деми и сама вспомнила, куда нужно идти.
– Ты всегда меня сопровождаешь? – полюбопытствовала она, расчесывая волосы, что чуть волнились после наспех принятой ванны.
Ариадна потерла кончик носа.
– Не всегда, но часто. Я… Даже не знаю. Я не смогу при случае тебя защитить, как Никиас, и очевидного смысла постоянно находиться рядом с тобой для меня нет. Просто… Наверное, я приняла твою историю слишком близко к сердцу. Я хочу, чтобы она закончилась твоей – и нашей – победой. Хочу, чтобы ты открыла пифос с надеждой и выплеснула на Алую Элладу ее ослепительный свет. И хочу быть рядом, когда это случится. – Она смущенно рассмеялась. – Я та еще, наверное, честолюбивая эгоистка.
Деми покачала головой.
– Нет. От тебя самой исходит такой свет… Ты ощущаешься как что-то правильное. Родное. Как человек, которому я действительно могу доверять.
Она отвернулась к зеркалу, чтобы избавить Ариадну от необходимости отвечать и чтобы скрыть свое собственное смущение. Деми не знала, что их связывало, и возникало чувство, будто она признается в симпатии совершенно чужому ей человеку. Но Ариадна не была для нее незнакомкой.
От хитросплетений ее рассуждений начала раскалываться голова.
После громкого, бодрого стаккато в дверь в комнату вошел парень с золотистыми упругими кудрями, которым позавидовала бы любая девушка. Он держал руки за спиной, не позволяя увидеть, что в них.
– Фоант? – удивилась Ариадна. – Что ты здесь делаешь?
– Я решил проводить больше времени со своей семьей, – пропел он, целуя ее в щеку.
Деми замерла с гребнем в руках. Потом с расширенными глазами указала им поочередно на Ариадну и Фоанта.
– Вы – мать и сын, верно? В первой своей инкарнации?
– Да, только я даже не знаю, гордиться мне этим родством или…
– Она шутит, – осуждающе сказал Фоант. – Мной невозможно не гордиться. Я безупречен, словно Аполлон. Только еще умнее.
Ариадна улыбнулась, впрочем, не торопясь подтверждать его слова.
– По правде говоря, я хотел проведать нашу Пандору. И как верный сын Диониса… – Имя бога виноградарства, веселья и удовольствия Фоант выделил особенно, если вдруг Деми, не дай боги, вдруг позабыла об этой линии родства. – …Я принес с собой чарочку вина.
Она наконец смогла увидеть эту «чарочку» – огромный закрытый крышкой кувшин.
– Фоант, – простонала Ариадна. – Эос-Заря едва проснулась, а Гемера еще даже не вознеслась на небо!
Он с независимым видом пожал плечами.
– Олимпийских богов подобные мелочи никогда не волновали.
– Спасибо, Фоант, – посмеиваясь, сказала Деми. – Но я, пожалуй, все-таки откажусь. Для разговора с Кассандрой мне нужна ясная голова.
– Ох, – поморщился он. – Кассандра. От ее строгости у меня изжога.
– Потому что ты слишком часто пренебрегаешь своими обязанностями, – укорила Ариадна. – А она этого не любит.
– Если ты намекаешь, что я ленив, то я категорически не согласен. Я просто ценитель хорошего отдыха… и хорошего вина.
– Это, дорогой сын, – передразнивая его, сказала Ариадна, – просто красочное определение праздности и безделья.
Деми, не выдержав, рассмеялась. Понимали ли они, насколько похожи на самую обычную семью? И не важно, как много поколений и прожитых жизней их разделяло. Эта мысль породила другую: насколько же сильной бывает человеческая любовь. Если она достигнет такой высоты – высоты самого Олимпа, – ни расстояние, ни время помешать ей не смогут.
– День вчера выдался не из легких, – сочувственно сказал Деми Фоант. – Вот я и решил…
Он покачал в воздухе кувшином. Ариадна сделала страшные глаза.
– Что? Слухи в Акрополе, благодаря пташкам Ириды, распространяются как пожар.
Деми отложила гребень в сторону, медленно развернулась к Фоанту.
– Что за слухи?
Ариадна нехотя рассказала о произошедшем в Гефестейоне – о том, что божественный свет причинил ей невыносимую боль. Плетельщица зачарованных нитей говорила мягко, словно оборачивая ватой каждое слово, которое могло ранить. Но боль и горечь все равно были тут как тут.
Деми вонзила ногти в ладони.
– Мне нужно к Кассандре, – уже тверже повторила она.
– Я пас, – скривился Фоант. – Подожду тебя и любимую матушку здесь. А ожидание, пожалуй, скрашу…
– Дай угадаю, – вздохнула Ариадна. – Чарочкой предназначенного Деми вина?
Фоант наградил ее улыбкой. Ослепительной, словно свет, что прежде вез в небесной колеснице Гелиос.
Рядом с Кассандрой в ее кабинете застыли Никиас и Харон. Все трое горячо что-то обсуждали.
Теперь Деми, пожалуй, немного понимала опасения Фоанта. Сейчас (или же по обыкновению) в лице Кассандры не находилось места для улыбки, а в глазах – места для тепла. Но рядом с обернутым в черное Никиасом ее некий строгий шарм казался не таким… строгим.
Харон – грубый, необтесанный камень, Кассандра – самоцвет в скромной, но притягивающей взгляд оправе, Никиас – осколок обсидиана с острейшим сколом.
– Как долго Цирцея будет сплетать заклинание? – после приветствия спросила Деми.
– Быть может, дни, быть может, недели.
Деми покусала губы, принимая решение.
– Я хочу отправиться к ней.
– Зачем?
Ариадна и Кассандра спросили одновременно. В голосе одной звучало удивление, в голосе другой – недоумение.
– Она – колдунья, владеющая невероятной магией. Возможно, она сможет меня научить.
– Ты уже пила эликсир, созданный Цирцеей.
– Да, и он не выявил скрытый во мне божественный талант. Но что, если внутри меня есть хотя бы крохи силы, что дала мне сама Эллада?
– Ты помнишь? – изумилась Ариадна. – Помнишь тот разговор?
– Какой разговор?
– О магии, которую… Неважно. Эти слова, вероятно, вшиты в твое подсознание. Что до колдовской науки… Цирцея – сильная колдунья, но чтобы она могла чему-то тебя научить, в тебе самой должно быть хоть что-то. И если это «что-то» – не божественный талант… Крох этой магии может быть слишком мало.
– Чтобы сражаться в Эфире – да, но, возможно, этого будет достаточно, чтобы противостоять атэморус. Вы ведь и сами не знали, на что я способна, иначе не отправили бы меня к Искрам.
Кассандра ее скромный протест не оценила. Взгляд еще на несколько градусов похолодел. Деми выдохнула, сказала устало:
– Мне нужна магия. Мне нужна сила. Хоть какая-нибудь. Если я смогу помочь хоть одному человеку…