Бролен согласно кивнул:
— Я знал, что на тебя можно положиться.
— Подождите, — вмешался Бентли, — вы не находите, что во всем этом есть определенная динамика? Я имею в виду следующее: у нас тут убийца, копирующий манеру Лиланда Бомонта, и некий Ворон, желающий нагнать страху на девушку, которую можно рассматривать как символ поражения того же Лиланда. Два человека, продолжающие дело Лиланда после его смерти.
— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался Митс.
Придя в возбуждение от собственных выводов, Бентли Котленд покусал губу и продолжил:
— Ну, кто больше всех мог преклоняться перед Лиландом Бомонтом, создать культ его имени? Блин, да кто-то из членов его семьи! Именно в этом направлении и надо работать!
Салиндро энергично покачал головой:
— Нет, его мать давно умерла, Лиланд был ее единственным сыном, а у его отца IQ не выше, чем у дохлого голубя. Так что вопрос с семьей можно считать исчерпанным.
— Что же, ни дяди, ни других близких родственников? — удивился Бентли.
— Никого, Бомонты жили очень закрыто, вдали от всех. Настоящий подвиг, что Лиланд смог в одиночку выбраться оттуда, покинув родительский дом, и еще более удивительно, что он с помощью учебников освоил компьютер и Интернет. Психиатр сказал на этот счет, что если бы Лиланд не стал монстром, то совершенно определенно смог бы достичь блестящих успехов в карьере.
Бентли разочарованно покусал губы.
Бролен положил письмо на стол и встал.
— Надо отправить копию письма в Смитсоновский институт, пусть в Библиотеке конгресса найдут нам цитируемый текст, — произнес он. — Салиндро, свяжись с лабораторией, нужно, чтобы они поскорее установили личность жертвы, сделай все, что можно, чтобы ускорить процедуру. И пусть проверят, есть ли у Генри Палерноса алиби на ночь с прошлой среды на четверг — он явно не наш тип, но надо избежать любого риска. То же самое и в отношении Паркер-Джеффа.
— О'кей, этим мы займемся. Что касается писем, то они отправлены с центрального вокзала Портленда, а при той суматохе, которая там царит, для нас это тупиковый путь, — мрачно заметил Митс. — Ну а что будешь делать ты?
— Вернусь в лесную лачугу. Быть может, там отыщется какая-нибудь деталь, которую мы упустили из виду, что-то, сам не знаю что, способное вывести нас на нужный след.
Несколько минут спустя во всех направлениях полетели телефонные звонки, факсы и электронные письма, сопровождаемые многочисленными «бипами», по мере того как информация уходила к адресатам.
27
Белые вспышки сверкали одна за другой, наслаиваясь друг на друга в сетчатке глаз Элизабет Стингер. Когда сеанс фотосъемки завершился, ей потребовалось не меньше часа, чтобы прийти в себя. Сосредотачиваясь на каждой позе, дорожа каждым мгновением, замирая для очередного снимка, Элизабет потом всегда с трудом возвращалась к реальности. Она сняла макияж перед портативным зеркалом, которое визажист предусмотрительно положил в чемоданчик. Позади нее, поздравляя друг друга и обмениваясь шутками, по мере того как отпускал стресс и спадало нервное напряжение, фототехники упаковывали оборудование.
Элизабет заторопилась, стараясь переодеться как можно быстрее и уйти домой. Если немного повезет, она сможет провести несколько минут вместе с Салли, прежде чем та ляжет спать. Салли было только восемь, но она уже проявляла реальные способности к учебе и была для Элизабет самым дорогим человеком в мире. За нее она отдала бы все. В худшие периоды своей жизни Лиз даже решилась стать проституткой, дабы обрести уверенность, что у ее ребенка будет достойное будущее. Сначала она долго вынашивала безумную мечту прославиться как актриса и даже несколько раз снялась в ролях второго плана в «мыльных операх», которые смотрят лишь те, кто страдает бессонницей и депрессией. Однако ей пришлось оставить свою мечту: Голливуд пресытился бесконечными девочками, кое-как прошедшими кастинги. Оказавшись на дне, Элизабет встретила отца Салли, молодою модного фотографа, заметившего ее фотогеничность. На сей раз, начав карьеру модели, ей снова не удалось подняться на вершину лестницы славы, однако теперь у нее были средства к существованию, и, когда на свет появилась Салли, она смогла прокормить еще один рот. Успех боялся ее, как чумы, поэтому казалось почти логичным, что отец Салли бросил ее, став одним из самых известных фотографов в шоу-бизнесе. Но в свой тридцать один год он оступился на этой пресловутой лестнице в небо — с трубкой, набитой опиумом, в одной руке и девушкой по вызову — в другой. Для Лиз и Салли наступили голодные годы, и они в поисках лучшей доли перебрались в Портленд. В тридцать два Лиз нашла работу модели особого рода. Она устроилась в компанию, продававшую через каталоги сельскохозяйственную продукцию, а также одежду, преимущественно женскую, — своего рода «Клуб Таппервэр». Компания распространяла каталоги среди женщин зрелого возраста и не нуждалась в идеальных гибких фигурах, предпочитая реалистичность, дабы рекламируемые бренды были более узнаваемы среди покупателей, Так, после долгих лет подработок, Элизабет вновь стала манекенщицей. Она трудилась на эту компанию уже четыре года, ежегодно продлевала контракт и получала приличное жалование, плюс — иногда — «сверхурочные». Этого было достаточно, чтобы сэкономить и отложить деньги на учебу Салли в университете.
Лиз вышла из студии около восемнадцати часов и поспешила к стоянке. Она вытащила сотовый телефон и набрала номер Эмми, няньки. В трубке послышались длинные гудки. Возможно, Эмми гуляла с Салли в парке, хотя это было против ее привычек. Лиз нажала кнопку «отбой»: бесполезно было пытаться снова, все равно через полчаса она окажется рядом с дочерью.
Своей дорогой Салли.
Она подошла к машине и наклонилась, чтобы вставить ключ в замок, когда внезапно ее пронзила дикая боль. Хрустнув, нос буквально взорвался.
Ее кровь пузырилась и стекала на губы.
Она стала задыхаться.
Нос и рот невыносимо сдавила какая-то ткань. Запах анестезии вдруг заглушил боль. Когда Лиз поняла, что именно с ней происходит, сопротивляться было уже слишком поздно.
Слишком поздно кричать.
Салли придется прожить всю оставшуюся жизнь в одиночестве, без нее.
Элизабет Стингер закричала, но этот крик в течение нескольких секунд метался лишь в ее голове, а потом прекратился… И вместе с ним исчезли последние надежды.
Никто никогда о ней больше ничего не узнает.
28
Он вообще не обратил на нее внимания. Ни слова, ни улыбки, ни простого дружеского взгляда. Джульет была в ярости. Выйдя из кабинета Бролена, она так и не получила от него ни грамма сочувствия или симпатии.
Джульет в бешенстве стучала пальцами по клавиатуре. Переполняемая гневом и мыслями о своем, она могла бы получить за домашнее задание лишь заслуженную тройку.
Остановившись на середине фразы, она обхватила голову руками.
В последнее время у Бролена было много забот, расследование этого мерзкого дела полностью захватило его, но разве это причина игнорировать ее? Быть может, дело тут в его ранении? Едва зайдя в кабинет, Джульет заметила распухшую щеку Джошуа. Салиндро успокоил ее, объяснив, что с Броленом не случилось ничего серьезного, что он пострадал, боксируя с одним из своих коллег, но Джульет заподозрила, что это не правда. Салиндро был слишком предупредителен, он точно лгал ей. Возможно, Бролен пострадал, участвуя в задержании преступника. Но разве это повод вести себя так, словно ее не было в комнате? Она хотела поговорить с ним, ей нужно было только это, и еще: она могла бы просто сделать ему перевязку, если, конечно, он… Ведь она не просила о многом — чуть-чуть внимания и все…
Внезапно Джульет почувствовала, насколько взвинчены ее нервы.
«Да ты полностью рехнулась, моя бедная девочка, — сказала она себе, покачав головой. — А как еще он мог отреагировать? Ты ведешь себя, как замужняя женщина, устраивающая сцену мужу. А Бролен — он не более чем… „близкий человек“». На самом деле, это словосочетание было не совсем верным, все-таки он, скорее, друг, пусть они и были знакомы не так уж хорошо, но они уже полностью доверяли друг другу. Кроме того, у них в прошлом было нечто очень важное, что связывало их. Через несколько недель после случая с Лиландом Бомонтом Джульет узнала, что тогда Бролен впервые убил человека. Прежде она никогда не задумывалась об этом, но теперь поняла, что этот опыт стал для него чем-то вроде травмы — ведь ему пришлось принять решение отнять жизнь у человеческого существа. Бролен не был с ней знаком, но он открыл огонь и убил Лиланда, чтобы спасти ей жизнь. Она часто думала об этом и даже собиралась поговорить об этом с инспектором, однако его толстый друг, Ларри Салиндро, убедил ее не делать этого. Бролен не любил, когда при нем вспоминали об этом, он считал себя единственным ответственным за свой поступок и не искал утешения. По мнению Джульет, эта рана должна была со временем зарубцеваться сама собой — как и все остальные, но ей хотелось помочь ему забыть о случившемся.
Она говорила и думала о Бролене, словно это был единственный мужчина в ее жизни… и, чтобы быть до конца честной по отношению к себе самой, она вынуждена была признаться, что это тот самый случай. От мысли, что она влюбилась, ее охватила дрожь.
Нет! Только не в такого человека, ведь он… он представляет собой тот тип мужчины, которого воспринимаешь скорее как старшего брата, доверенное лицо.
Однако Джульет продолжала думать. В памяти всплыло полученное ею послание.
Я очутился в сумрачном лесу…
Когда мы шаг приблизим к Ахерону…
Она столько раз перечитывала эти строки, что помнила каждую запятую. Что-то в тексте притягивало ее внимание. Она была уверена, что уже когда-то встречала первоисточник, по крайней мере частично. Однако, перебирая в памяти всевозможные сюжеты, сказки, новеллы — все, что она услышала и прочла на протяжении нескольких последних лет, Джульет не припоминала ничего похожего. Понятно, что речь шла о легенде со страшным лесом и рекой мертвых. Но ничего из того, что было бы ей известно, например из греческой мифологии, сюда никак не подходило.