В гостиницу он возвращался пешком. Дул ветер, и накрапывал дождь. Сухие листья разлетались по городу, забиваясь под днища припаркованных к тротуарам автомобилей. Пахло бензином. По двум сторонам улицы сновали чёрно-жёлтые такси и гудели клаксонами двухэтажные автобусы. Иногда попадались и конные экипажи с поднятым кожаным верхом. Разноцветная электрическая реклама была настолько выразительной, что буквы и слова казались одушевлёнными и разумными существами. Переливаясь, как разноцветная ртуть, угасая и вспыхивая, они будто тихо посмеивались над уставшими за день прохожими, спешащими по домам.
За яркими, освещёнными жёлтым светом окнами прятались жители со своими страстями, радостями и пороками. Добрые и злые, невинные и грешники… Но всех их объединял Нью-Йорк – самый большой и самый современный город в мире.
Ардашев поправил шляпу и поднял воротник. Длинный, наполненный событиями день заканчивался, а вопросов, связанных с Морлоком, на которые частный сыщик не находил ответа, становилось всё больше.
Клим Пантелеевич невольно обратил внимание на витрину с огромным, величиною со стол, макетом печатной машинки фирмы The Hammond Typewriter Co. Она подсвечивалась снизу и вращалась вокруг своей оси. Тут же бежала живая электрическая строка с текстом: «Первая в мире печатная машинка с набором двухсот разных шрифтов на любых языках мира. Вы сможете сами выбрать расстояние между буквами, а не только регулировать интервалы между строк. Отделка вишней, дубом и красным деревом. И всего за $ 100. Покупайте!» Частный детектив открыл дверь и шагнул в магазин…
Глава 13Бандероль
I
Клим Пантелеевич проснулся от стука в дверь. Он поднялся, накинул халат и открыл номер. На пороге стоял Войта.
– Доброе утро, шеф! Ждал вас на завтраке. Думал вы придёте как обычно. Смотрю, уже восемь, а вас всё нет. Пришлось насыщать утробу в одиночестве. Вам нездоровится?
– Доброе утро, старина. Проходите. Садитесь. Мне есть что вам рассказать.
Помощник упал в кресло, вынул пачку «Лаки страйк», но потом вдруг убрал.
– Курите, друг мой. Не стесняйтесь. Я подниму фрамугу.
– Так надымлю же? – спросил он опасливо.
– Ничего-ничего, проветрю. На завтрак я уже не успею, ограничусь кофе. Закажу в номер. Составите компанию?
– С удовольствием.
Клим Пантелеевич поднял трубку второго телефона и, услышав приветствие оператора гостиничного коммутатора, сказал:
– Доброе утро, сэр. Это номер пятьдесят шесть. Не откажите в любезности, принесите две чашки кофе. Благодарю.
– Дайте мне пять минут на принятие душа, дружище. Мне надобно прийти в себя. Я спал всего несколько часов. Пришлось вновь исследовать письма Морлока. И поверьте, я кое-что обнаружил.
– Не торопитесь. Я пока подымлю у окна.
Выкурив две сигареты, Вацлав успел заскучать, но тут раздался стук, и коридорный принёс кофе. Своим ароматом он быстро наполнил комнату, перебив запах табака.
Наконец появился хозяин номера. Быстро переодевшись, он занял место напротив Войты. Сделав глоток из чашки, Клим Пантелеевич сморщился и заметил:
– Американцы не умеют готовить кофе. Турки и абиссинцы сочли бы себя оскорблёнными, если бы им предложили это варево.
Войта с опаской взял чашку и громко отпил глоток. Потом пожал плечами и сказал:
– А по мне – вполне сносно.
Ардашев махнул рукой.
– Бог с ним. Как говорят англосаксы, better a small fish than an empty dish[75]. Давайте поговорим о деле. Как вы знаете, на сегодняшний день Морлок прислал Баркли девять писем. Первые шесть напечатаны на машинках. У каждого письма разный шрифт, и от этого нам казалось, что и интервал между буквами тоже разный (в некоторых различался и межстрочный интервал), следовательно, рассуждали мы с вами, все письма были напечатаны на разных машинках. Так?
– Именно.
– Но вчера вечером, идя в гостиницу, я обратил внимание на витрину магазина с рекламой печатной машинки американского изобретателя Джеймса Хаммонда. Он придумал очень остроумную вещь: если на обычной машинке каждая литера находится на отдельном рычажке, который при нажатии ударяется о ленту и оставляет отпечаток буквы на листе, то в конструкции Джеймса Хаммонда применяется единый литероноситель – своего рода литейное клише, где все символы расположены на одной полукруглой пластине. И стоит вам нажать на клавишу (здесь используются квадратные деревянные клавиши) с определённой буквой, как клише прокручивается по окружности и останавливается в нужной точке. А позади каретки находится молоточек на пружине, который при каждом нажатии на клавишу прижимается к оборотной стороне листа, в результате чего на бумаге появляется нужная вам буква. Эта конструкция позволяет не только чётко пропечатывать все литеры, но и менять клише, то есть цельную полукруглую пластину литейного типа с буквами на её поверхности. Другими словами, вы можете выбрать несколько разных шрифтов и, используя всего одну машинку, создавать впечатление, что тексты набираются на разных печатных устройствах. Надо сказать, что благодаря этому изобретению появилась возможность на одном аппарате печатать на разных языках мира, всего лишь меняя клише. Хочешь – пиши на фарси, хочешь – на шведском или португальском… Есть даже клише с математическими знаками, чтобы печатать формулы. В этом-то и заключалась идея Джеймса Хаммонда. А разные шрифты – всего лишь небольшой бонус для покупателя. – Ардашев вновь отхлебнул кофе и спросил: – Но как вы думаете, почему Морлок прибегнул к этому трюку?
– Наверное, чтобы мы подумали, что он бедолага, ищущий возможность то тут, то там набрать текст…
Ардашев покачал головой.
– Вацлав, не разочаровывайте меня.
– Шеф, простите, – Войта развёл руками, – больше ничего на ум не приходит.
– Он предпочёл печатную машинку Хаммонда, во-первых, чтобы ввести нас в заблуждение, а во-вторых, чтобы было невозможно идентифицировать литеры, если неизвестно, какая именно машинка использовалась. Ведь каждая литера на обычной рычажной машинке – это своего рода папиллярный узор. А вдруг мы бы нашли свидетелей, допустим машинисток, припомнивших его внешность? Хоть и призрачный, но шанс. – Частный детектив вздохнул и добавил: – Но нет, он лишил нас подобной возможности.
– Получается, что первые шесть писем он приготовил ещё до отплытия Баркли в Европу?
– Конечно. Он настолько детально спланировал каждый свой шаг в Европе, что с учётом своих поступков в будущем составил тексты шестого и седьмого письма. Седьмое, присланное по пневматической почте, он написал печатными буквами. Восьмое тоже печатными и карандашом. А знаете, почему он использовал карандаш?
– Нет, – честно признался Войта.
– По карандашным печатным записям невозможно провести точную графологическую экспертизу.
– Да и психолог он отменный. Сумел так запугать жертву, что Баркли не выдержал и послал ему две тысячи долларов.
Войта вдруг подскочил, схватился за голову руками и, глядя в пол, пробормотал:
– Он же был здесь…
Ардашев поднял на него глаза.
– Кто?
– Морлок!
– С чего вы взяли?
– У вас есть самое первое его письмо?
– Конечно.
– Дайте мне его.
Клим Пантелеевич вынул из чемодана папку с тесёмками и, развязав её, протянул помощнику лист бумаги:
– Пожалуйста.
Войта молча просмотрел текст, горько вздохнул и прочёл:
– «Сэр, у меня для Вас плохие новости!
Прейскурант жизни мистера Джозефа Баркли и его окружения на август месяц 1920 года:
1. Тридцать один день жизни мистера Баркли – $ 31 000.
2. Тридцать один день жизни горничной Бетти – $ 1 200.
3. Тридцать один день жизни любимого пекинеса миссис Баркли – $ 3 000. Итого: $ 35 200.
В случае полной оплаты – скидка 10 процентов. Чек на предъявителя должен быть доставлен в конверте с надписью: „От м-ра Баркли для м-ра Морлока“ в бар отеля „Галифакс“ (в Нью-Йорк)», – он окинул Ардашева взглядом и повторил: – «В бар отеля „Галифакс“, в Нью-Йорк…» А мы сейчас где? В «Галифаксе», в Нью-Йорке.
– Ай да Вацлав! Ай да… – воскликнул Клим Пантелеевич и осёкся.
– Продолжайте, шеф! Не стесняйтесь! – расхохотался Войта. – Я не обижусь. Любое сравнение вашего покорного слуги с великим русским поэтом – большая честь для сыщика из Праги![76]
Клим Пантелеевич вдруг поднялся и, приблизившись к открытому окну, стал молча рассматривать улицу. Войта, находясь у него за спиной, не разглядел бы выражение его лица, если бы не открытая дверца с зеркалом в шкафу.
– Вы не расстраивайтесь, шеф, – по-доброму вымолвил бывший полицейский. – Ну с кем не бывает? Я лишь только сейчас обратил на это внимание. Да и то благодаря вашим рассуждениям.
– Раньше со мной никогда такого не случалось, – грустно изрёк Ардашев. – А Баркли? Неужели он не понял, что поселил нас в тот самый отель, упомянутый в первом письме?
– Странно всё это.
Клим Пантелеевич помолчал немного и вдруг повернулся. В его глазах мелькнула искра. Так происходило всегда, когда у него возникала какая-то интересная идея.
– Дружище, возьмите пальто и шляпу. Жду вас в холле.
– Хорошо, шеф.
Не прошло и двух минут, как друзья встретились.
– Бар находится внизу. Идёмте, – сказал Ардашев, и Войта проследовал за ним.
Баром называлось довольно большое помещение. За столиками отдыхали посетители, и их на удивление было много. Судя по чайникам и бутылкам с разнообразными соками, они вели трезвый образ жизни. Но шум и сигаретный дым, висевший под потолком, наталкивали на мысль, что гости отеля находятся в некотором возбуждении. При ближайшем рассмотрении было ясно, что в чайниках – коньяк, а в бутылках – виски или вино. Сухой закон здесь не действовал. Догадку подтвердил и мужчина средних лет, явно находившийся под куражом и живо обсуждавший что-то с барменом. С густыми усами и долговязый, как колокольня, он говорил с невероятным французским акцентом, но жестикулировал как недовольный итальянец в мясной лавке.