— Ничего не понимаю…
Поп глубокомысленно покивал.
— Во-первых, твой, Варвара Ильинична, крепостной — Петр Прохоров, утверждает, что его побил родной сын. Несколько раз. А когда он собрал мужиков в деревне, чтобы проучить неслуха, тот побил всех мужиков. Один отрок, побил четверых мужиков. Уж не сатана ли ему помог? Этот непочтенный отрок у тебя в усадьбе служит… Что скажешь?
— Да, ваше преподобие. Вот этот отрок, — она указала на Дениса. А тот склонился в поклоне.
— Ага, — удовлетворённо повернулся к Соколову поп, — ну, расскажи, сын мой, что там у вас случилось.
Денис, не поднимая головы, стрельнул глазами на Гагарину. Та слегка кивнула ему.
— Мой отец, ваше преподобие, пьюшший.
— Ну. Все этим грешат.
— Он как напьётся, так зверь-зверем. Тот раз он начал маму бить. Забил до беспамятства. Я… Я не выдержал — ударил его. Я боялся, что он убьёт маменьку.
Аркадий пошевелил бровями.
— Мать подтвердит?
Мария рухнула на колени.
— Все правда, батюшка. Всё истинная правда. Если бы не Ванечка, уже на погосте бы лежала.
Поп снова повернулся к смиренному Денису.
— Ты его избил?
Соколов пожал плечами.
— Один раз ударил. Сильно не бил, побоялся пришибить до-смерти. Рука-то у меня тяжёлая. Он упал и уснул.
— А потом?
— А утром он снова на меня… Напал. Только я его ни разу не ударил. Ни разу… Руки подставлял, да голову берёг. Потом он схватил топор и хотел меня убить. Но я топор отобрал…
Священник решительно встал и вышел на веранду.
— Пётр! Иди сюда!
Завёл Прохорова старшего в гостиную, снова уселся. Скомандовал Денису.
— Повтори.
Тот повторил.
— Так было дело? — Строго спросил отец Аркадий.
Петр посмотрел на Дениса, на Марию, на Гагарину. Насупился.
— Ну, так.
— Ты хотел своего сына убить?
Петр ещё больше насупился.
— Он отца не чтит…
— А что ты сделал, чтобы он тебя чтил?!
— Я его породил!
Отец Аркадий грохнул кулаком по столу.
— Замолчи!.. — он зло перевёл дыхание, перекрестился три раза, — Господи прости, Господи прости, Господи прости. Не по воле своей грешу злонравием!..
И снова к Петру:
— Ты хотел лишить жизни своего сына и свою жену? Ты знаешь, что покушение на смертоубийство, есть — преступление?! Ты слышала, Варвара Ильинична? Пожалуй, сообщу я о нём. Пусть пойдёт под суд честной.
Петр так и стоял, насупившись и зыркая исподлобья. Тишина стояла пару минут. Иерей грозно оглядывал присутствующих. Остановился взглядом на Денисе. Хмыкнул.
— Ну, то, что этот бычок отлупил четверых мужиков, не удивительно. Сколько тебе лет, отрок, что-то я запамятовал.
— Семнадцать, ваше преподобие, — склонился Соколов.
— Я вижу, Варвара Ильинична, что бесов тут изгонять не надобно. Тут жалобщиков в кнуты брать следует… Ох, темнота. Что за народ у нас? А? Как ты с ними управляешься? Ума не приложу.
Варвара сморщилась, скривила губы, всхлипнула, заблестела слёзкой.
И тут выступила вперёд Глаша.
— Ваше преподобие! Варвара Ильинична у нас — святая! Истинно говорю вам — святая!
Поп размашисто перекрестился на восток. Все повторили за ним. После поинтересовался:
— А что это Иван так вырядился?
— Ах, ваше преподобие, — снова прослезилась Варвара, — Серёжа всегда мечтал, чтобы у двери стоял лакей.
Поп ухмыльнулся. Потом как бы спохватился:
— А вот ещё до меня дошёл слух, что ты, Варвара, у помещика Ливанова лошадь застрелила.
Варя, не поднимая глаз, отвечала:
— Ливанов в гости приехал, и начал непристойно себя вести.
— Он, что — попытался…? — вопросительно протянул Аркадий.
— Да… Он покусился на мою честь. Но… Я вынуждена была оставить Ливанова ночевать в усадьбе. В ночь выгонять гостей на улицу это не эстэтиек. И приказала Ивану спать у моего порога. И Марго всегда со мной.
— Марго?…
— Марго, — это шпиц. Собачка. А когда Григорий Семёнович пытался прокрасться ко мне в спальню, он наступил на Ваню и упал. Тут и Маргоша ему в ногу вцепилась.
Варя перевела дух.
— А утром, перед тем как уехать, Ливанов застрелил из пистоля Марго. А я за неё двадцать рублей золотыми отдала в Архангельске. Графиня Милевская подтвердит. И любила я её. Сильно любила. Она такая… А его кляча и того не стоила.
— Так ты её застрелила, таки?
— Грешна, ваше преподобие. Застрелила. Сначала хотела Григория Семёновича продырявить, но вовремя опомнилась.
Потом вскинулась.
— А он тоже хорош. На женщину пистоль целить. Хорошо, хоть Ваня меня собой закрыл…
— Так он и в тебя собирался стрелять?!
— Да! — возмущалась Варя, — он второй пистоль вынул из-под сюртука и на меня…
Голос у неё осёкся, она судорожно вздохнула.
— Он думает — если я одна, так и постоять за себя не в силах?…
Священник успокоил.
— Не расстраивайся, Варвара Ильинична. Господь не позволит обидеть вдову героя.
Тут Варя и вовсе раскисла. Закрыла лицо ладошками, заплакала. Поп сидел спокойно. Он умно глядел на хозяйку и ждал, пока та успокоится. Потом задумчиво произнёс:
— Надо Ливанову сказать, чтобы поосторожней сватался. А то, так и живота лишиться недолго. А отрок, значит, себя подставил?
Еще с полчаса Аркадий сидел, чаёвничал. Рассказывал новости. Наконец встал.
— Ну, ладно. Пойду епитимью накладывать. Прохоров, пошли.
Вышел на крыльцо. На дорожке стояли три мужика. Петр отошел и встал рядом с ними.
Иерей осмотрел стоящих тяжёлым взглядом, каждого по отдельности, и заговорил.
Он завещал низким рокочущим голосом. Откуда только что и взялось.
— Ну, что, чада мои неразумные? Зачем же вы на истинно верующих православных напраслину возводите, обвиняете в сатанизме?
— Дак, это… вышел вперёд мужичок, получивший в своё время от Дениса по фаберже, — он отца не уваживает… а ежели кажный начнёт отца бить, то чё?
— А кто вам сказал, скудоумные вы мои дети, что сын избил Петра? — Снова пророкотал Аркадий.
— Так, он же и сказывал. Петр-то.
— А почему вы решили, что он говорит правду? Может, он просто — глуп и врёт?
Мужик мял в руках шапку-гречник, вздохнул:
— То, что глуп — есть такое. Это за ним таво, — он шмыгнул носом, — водится…
— А вот перед тем, как идти парня убивать, может следовало бы и сына спросить, и мать? Как мыслите, чада?
Мужики хмуро молчали.
Поп повертел головой, пробормотал:
— Ох, бестолочи…
Снова поднял глаза на переминающуюся в недоумении «паству» и включил свой инфразвук.
— Сказано в писании: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе!» Но и сказано же: «И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем». Понятно?
Мужики, потупившись, покивали.
Поп снова про себя пробормотал.
— Нихрена вам не понятно…
И снова зарокотал.
— Накладываю на вас епитимью! Вы трое, дабы претерпевали скорбь, и через тяготу телесную освободились от греховных помыслов, сегодня придёте на вечерю в храм и отобьёте по двести земных поклонов во время Богослужения. Понятно?
Самый умный мужик сразу возмутился.
— А чё двести-то? Чё сразу — двести?
— А ты, Николай, отобьёшь триста, — рыкнул иерей. — А в храм Господень придёте, чтобы не отлынивали от духовного лекарства. Знаю я вас!..
Аркадий сменил тембр голоса и заговорил нормально.
— Теперь ты, Пётр… Я сегодня же съезжу в Лешуконское к становому, а ты не вздумай в бега податься. Отлучу и прокляну.
Мужики переглянулись.
— О, как!
— Вас, мыслю, тоже могут арестовать. Вы же способники.
— Так, а мы чё?! Мы же ничё! Чё сразу — «заарестовать»!
— Думать надо, дети мои. Сначала думать. Глядишь, охота беззаконие творить и пропадёт.
Тут Варя встала перед иереем на колени.
— Ваше преподобие, я вас прошу, я вас умоляю, не надо Петра в управу. У меня плотников не останется. Накажите своей властью, ваше преподобие. Не надо его на каторгу.
Поп долго стоял и молчал. Потом скомандовал:
— Встань, Варвара Ильинична. Прохоров, целуй барыне руки! Она воистину святая. Четыреста поклонов сегодня отобьёшь. Понял?
Петр покивал и пошел к Гагариной целовать руки. Та выставила ладошки.
— Нет! Нет! Не надо руки целовать. Это совершенно супегфлю. Пусть идут.
— Ступайте чада неразумные, — пророкотал Аркадий. И в бороду.
— Бестолочи.
Поп ещё минут пять пошептался с Варей, выпил на дорожку граммов пятьдесят малиновой настойки и ушёл своим строевым шагом.
А Варвара приказала Марие.
— Сбегай, Маша, к Захару на конюшню, пусть запряжёт Жасмин в двуколку, да догонит отца Аркадия. Чего же ему пешком двадцать вёрст.
Через три минуты из-за дома вылетела коляска, влекомая тонконогой лошадкой песчаного цвета. Денис долго стоял, глядя вслед повозке. Варя спросила:
— Красивая?
— Да, — покивал Соколов, — прямо как игрушечная…
Когда остались в гостиной одни, Варя наставительно сказала:
— С церковью ссориться не следует. Но мы, вроде, всё правильно сделали… Ну, и что? Когда уходим?
— Давай ночью. Когда никого в доме нет.
— Хорошо, — Варя прижалась к Денису, — а ты в ливрее такой красивый…
— Всё равно надо переодеться.
И пошел снимать ливрею и надевать джинсы.
Через полтора часа на двор влетел Захар в коляске. Натянул вожжи. Лошадка блестела потной шкуркой, нетерпеливо переступала, видимо недовольная тем, что пробежка закончилась. Она даже разок скозлила.
Захар пристрожил:
— Жасмин! Стоять!
И побежал к Гагариной.
— Варвара Ильинична, через Юрому хоть не езди! — шлёпнул себя руками по ляжкам, — Ливанов привязался! На своём вороном. Не знаю, чего он хотел. Но, думаю, Варварлинична — Жасминку хотел забрать.
Варвара удивилась.
— Как это забрать? Это моя лошадь.