— Это стекольный цех. Здесь плавят сырье. Приказчик — Кузьмин, верхняя папка.
И так про каждый цех — негусто.
— А раньше у вас на заводе какие-то происшествия были? — спросил он между делом. — Стачки? Саботаж? Может быть, какой-то цех этим отличается?
— Ничего подобного, — холодно пояснила секретарша. — Константин Кузьмич изучал передовой заводской опыт в Британии и в Североамериканских Штатах. Как организовать работников, как выбирать приказчиков. У нас на заводе никогда не было ни бунтов, ни предательства, ничего.
— И при этом, однако, кто-то из этих чрезвычайно лояльных приказчиков, все-таки, своего хозяина предал, а? Вы, вот, на кого думаете?
— Не знаю. Ни на кого.
Только всего и ответила, пойди тут что-то узнай. Не пожаловаться ли на нее Пудовскому? Впрочем, ладно, это еще успеется.
Однако же Герман чувствовал, что его мужскому самолюбию нанесен несильный, конечно, но отчетливый укол. Не так на его осанку и харизму обычно реагировали девушки, особенно не слишком красивые. Приходилось, впрочем, терпеть — он на работе, а не на вечеринке.
Дальше зашли в небольшой конторский флигель возле заводоуправления, туда Надя принесла Брагинскому кипу бумаг и с явным выражением садистского удовольствия бросила перед ним на стол: давайте, дескать, господин жандарм, разгребайте эти Авгиевы конюшни, посмотрим, надолго ли вас хватит. Брагинский вызов принял и углубился в чтение.
Так, Кузьмин, бывший крепостной, получивший от князя вольную по просьбе Пудовского и за отдельную плату. Смышленый, отлично знает дело, за вольную благодарен по гроб жизни.
Лапин, формовщик, московский мещанин, которого Пудовский вытащил из нехорошей истории, связанной с оскорблением дворянина, чуть не кончившейся для Лапина тюрьмой.
Сидоров, резчик, которого Пудовский сманил за большие деньги с другого завода, и который проживал теперь в собственном коттедже и в ус не дул.
Циммерман, немец, возглавляющий сборочный цех, старый опытный механик, обожающий свое дело.
Монтойя. Бывший чернокожий раб, приехавший вместе с Пудовским из Бразилии. Специалист по красильному делу, обучил местных мастеров рисовать причудливые индейские узоры, которые позволили местному хрусталю выделиться на рынке.
Давыдов, драгунский майор в отставке. Изгнан из действующей армии за дуэль с графским сыном, в ходе которой тот оказался сильно покалечен. Одноглазый бретер, который, однако, за своего патрона стоит горой и предотвратил на него два покушения.
Для удобства Герман нарисовал всех шестерых подозреваемых на бумаге: бородатого Кузьмина, чернокожего Монтойю, Давыдова в мундире и так далее. Который же из них? Как понять, когда никого из них не знаешь, и даже поговорить нельзя?
На первый взгляд больше всего подозрений вызывал Сидоров. Кого однажды купили, того всегда можно купить и вторично. С другой стороны: разве революционеры своих агентов покупают? Им обычно не на что, они больше на идею напирают, а сибарита Сидорова, пожалуй, не сагитируешь. А кого сагитируешь? Уж точно не Монтойю, который, поди, и по-русски-то не говорит.
Ладно, все это была лирика, к делу касательства не имевшая. Личные качества своих приказчиков Пудовский, конечно, знал куда лучше Германа, тут с ним и тягаться было ни к чему, и не этого он ждал от жандармского следователя. Ждал он явно, что господин следователь применит логику, и с ее помощью вычислит двурушника. А раз так… включай голову, Брагинский!
Герман почувствовал приятную дрожь от задачи, которую предстояло решить. Казалось бы, еще совсем недавно он, как и всякий почти студент, жандармов презирал, а революционерам скорее симпатизировал. Теперь же ему предстояло вывести на чистую воду одного из ниспровергателей порядка, но он по этому поводу никаких угрызений совести не испытывал, а испытывал скорее охотничий азарт! Так тебе и надо, господин вампир, или кто ты там! Нечего честных промышленников шантажировать!
Начал с табелей рабочего времени: кто когда болел, кто когда был в отпуске, кто когда по еще какой надобности на своем месте отсутствовал. Пудовский сказал, что шифр сейфа менялся еженедельно, и вампир — или кто там еще — открыл его правильной комбинацией. Значит, сообщить ее мог только тот из приказчиков, кто на этой неделе был на рабочем месте.
Получалось, что самые перспективные кандидаты как на зло имели самое крепкое алиби. Ненадежного Сидорова вообще пришлось окончательно вычеркнуть — он вторую неделю лежал в больнице со сломанной ногой, а нужные цифры за него вносил Лапин.
Этот тоже по досье выходил мутным типом, но с завода во всю неделю не отлучался, так как крепко запил, и от этого Пудовский внесенные им цифры намеревался проверить лично, так как бог его знает, какую ересь он мог там в этаком состоянии понаписать.
И так кого ни возьми — все выходило, что что-то не то. Не складывалось. Как будто он все время что-то упускает.
Надя сидела во флигеле все время вместе с ним, лишь время от времени удаляясь куда-нибудь минут на десять-пятнадцать. Она старательно делала вид, что ей ни капли не интересно то, чем занимается жандарм, однако Герман видел, как она нет-нет, да и бросит на его стол заинтересованный взгляд, наблюдая за тем, как он тасует свою колоду из лоскутков с нарисованными приказчиками.
— А почему завод так странно выстроен? — спросил ее однажды Герман, перехватив этот взгляд. Его раздражало, что тащить из нее любые сведения приходилось словно клещами.Очень хотелось понять, отчего эта царевна Несмеяна этак на него смотрит. — Пятиугольная площадь, а цеха и вспомогательные постройки от нее словно лучами расходятся. Это тоже по американскому образцу?
— Не знаю, — девушка чуть передернула плечами. — Это до меня устроено.
— Что-то вы ничего не знаете, — пробурчал он себя под нос. — За какой только надобностью вас на заводе держат.
Секретарша в ответ на это вся вспыхнула и скомкала пальцами лежавший на столе лист.
— Это вы ничего не знаете, — прошипела она. — А я…
— А вы, может быть, и от сейфа комбинацию знаете? — спросил он. Причем ведь без всякой задней мысли спросил, просто чтобы обмен колкостями поддержать. И вдруг по изменившемуся, дрогнувшему лицу Нади понял вдруг, что попал в десятку. Это она! Даже если Пудовский и не доводил до нее комбинацию сейфа сам — и поэтому ее не заподозрил — то, крутясь вечно в конторе, она без труда могла этот шифр узнать, и вот теперь прокололась. И знает, что она прокололась. И знает, что Герман знает, что она знает. Неловкая ситуация. Надо было как-то из нее выходить.
— А, да шучу я, — он постарался сделать как можно более беспечное лицо и улыбнуться самой развязной улыбкой. — Ну, что вы так сразу в штыки? Не делайте такое лицо, а то замуж не выйдете.
Он посчитал, что в его положении лучше, чтоб его приняли за глупого шутника, чем за человека излишне проницательного. С этой же целью он спокойно уселся обратно за стол — спиной к секретарше, показывая, что ничего-то он не понял, а значит, ничего не боится, а сам стал придумывать какой ни есть благовидный предлог для того, чтобы из флигеля улизнуть и отправиться прямо к Пудовскому, а буде его не окажется — к майору Давыдову.
— Ты, барин, посиди сперва минуток десять, — заговорил в его голове успокивающим тоном Внутренний Дворецкий. — Пускай она думает, что ты ничегошеньки не понял, что ты это сдуру ляпнул, да и забыл уж. А затем задай ей какой-нибудь вопрос — будто уже про другое думаешь. Только чтоб ответа на этот вопрос в бумагах не было, а когда она ответить затруднится, ты сделай вид, что ответ этот тебе срочно-пресрочно необходим, встань и…
— Сидите на месте, или вы труп, — проговорил у него за спиной голос, полный холодной ярости.
— В смысле?.. — переспросил Герман, машинально чуть повернув голову, и застыл. В руках у Нади был однозарядный дамский пистолет, и дуло было нацелено прямо ему в голову. Черт, кажется, он переиграл самого себя. Надо было бежать со всех ног, когда стало ясно, что барышня раскрыта.
— Надежда, давайте не усложнять, — проговорил он как можно спокойнее. — Убив меня, вы ничего не добьетесь. Надо как-то спокойнее принимать поражение, без аффектации.
— Сиди на месте, гадина, — прошипела она. — Ничего это еще не поражение. И башку от меня отверни. Если повернешься и будешь смотреть на то, что дальше здесь будет, я тебе обещаю, что умирать ты будешь медленно.
Что быстро, что медленно — это Герману, положим, было все равно, он, в целом, в ближайшие лет шестьдесят не собирался. А вот, что именно «дальше здесь будет» — этот вопрос его чрезвычайно заинтересовал. Впрочем, поворачиваться он пока что не стал, обдумывая, как бы половчее прыгнуть так, чтобы выбить из рук спятившей дамочки дерринджер. Она, поди, стрелок-то не бог весть какой, да из этакой пукалки прицельно и не выстрелишь. Промажет — процентов шестьдесят можно дать, что промажет.
— Однако же и сорок процентов, это барин, многовато, когда речь идет о том, быть ли тебе с пулей в брюхе, — резонно заметил Внутренний Дворецкий.
— Молчи уж, — огрызнулся на него Герман. — Посоветовал уже только что.
Несколько минут прошли в молчании, и он уже собирался как-то его нарушить, попытаться разрядить обстановку, пойти как-то с вооруженной барышней на контакт, как вдруг за его спиной послышался сперва щелчок открываемого замка, а затем негромкий скрип двери.
— Я могу войти? — спросил мужской голос, слегка растягивавший слова и немного свистящий, словно разговаривающий с легким иностранным акцентом, вот только Герман никак не мог понять, какой именно страны.
— Да, конечно, входи, — проговорила Надя, понизив голос, стала что-то торопливо говорить. Большую часть ее речи Герман не расслышал, но, судя по долетавшим до него отдельным словам, она рассказывала новому визитеру о Германе и его расследовании.
Самому же Герману отчаянно хотелось повернуться и рассмотреть ночного гостя получше. Неужто, вампир⁈ Тот самый⁈ Вот он, стало быть, убийца Вяземского, стоит а трех шагах, протяни руку,